Неожиданное утешение

Эмма не была дурой, она знала, что ему не нужна ее помощь, но все же она наклонилась, подняла ловец, сунула ему его в грудь и резко развернулась, чтобы уйти. — Эмма… — схватив ее за руку, сказал Голд и попытался развернуть к себе, но она не хотела на него смотреть. — Пусти… — дернулась Эмма, но он крепко держал ее. Комок застрял у нее в горле, но она презирала саму мысль о том, чтобы позволить ему одержать верх. Ни один всхлип не мог даже надеяться прорваться сквозь ее губы. Как он мог так поступить с ней? При одной только мысли о его истинной любви, блаженно стонущей в его объятиях, ее вообще чуть не вырвало. — Позволь мне объяснить. Пожалуйста, Эмма, — умолял он, на секунду выпустив ее локоть, но только для того, чтобы перехватить ее поперек талии и прижать к своей груди. Эмму в этот момент охватил краткий момент дежавю, когда она вспомнила, как он так же держал ее в этой комнате тогда, пару месяцев назад, когда она пришла просить его о помощи, чтобы спасти Мэри Маргарет от тюрьмы. «Господи… Кажется, будто с того момента прошла целая жизнь…» Она вцепилась в рукав его пиджака в ответ и зашипела, словно кошка: — Нет! Я не хочу ничего слушать! Это что, какой-то твой план? Подождать, пока я вернусь домой, чтобы ты мог лично сообщить мне, что воссоединился со своей настоящей любовью? Как это мило с твоей стороны. Или ты надеялся, что я никогда не вернусь из Заколдованного леса? Ну извини! Каждое слово, которое она произносила, вызывало гримасу боли на его лице, хотя она этого и не видела. — Эмма, перестань. Ты не понимаешь… — запротестовал он, но она и слышать ничего не хотела. — Что! Что я не понимаю? Что я, как дура, посмела думать, что могу что-то для тебя значить? Господи, как я вообще могла о таком подумать?! Да та дурацкая отколотая чашка была тебе дороже, чем я! Она ведь напоминала тебе о твоей любви? — В то время я думал, что она мертва, и это была единственная моя память о ней, — ответил Голд и зашипел, когда почувствовал, как она расцарапала ему руку. — Но, как выяснилось, она жива! — рявкнула Эмма в ответ и снова дернулась в его хватке, но тут же замерла. — Ты думал о ней… когда ты был со мной? Или когда мы занимались любовью… — Нет, — твердо сказал он. — Никогда. Белль… — но она снова его перебила. — Тогда это лишь из-за ребенка, да? Ну так забудь! Пусть тебе твоя истинная любовь и рожает, понял?! Я… — Эмма! — крикнул он. — Какая же ты упрямая! Она — часть моего прошлого. А это был просто дружеский обед! Вот и все. Прошу тебя, Эмма… Тут она заметила краем глаза ту самую чашку с отбитым краем, стоящую на одной из полок. При виде нее у Эммы скрутило живот, и она хриплым от предыдущего крика голосом сказала: — И поэтому ты все еще хранишь ее? — и махнула головой в сторону полки. Голд проследил за взглядом Эммы. Если честно, в последний месяц он даже не вспоминал о чашке, и она просто пылилась в шкафу. Воздух между ними стал слишком густым и тяжелым. Он отпустил Эмму, подошел к шкафу и взял чашку с полки. А ведь и правда, когда-то он так дорожил этим куском фарфора и даже чуть не убил из-за него человека… — Желаю вам счастья! — вновь прорычала Эмма, изо всех вил цепляясь за свою злость, чтобы не расплакаться, видя, что он словно в трансе смотрел на чашку, прямо как тогда, в участке, и широкими шагами направилась в сторону выхода. …но это было в прошлом. И с неожиданной легкостью он разжал пальцы, и… …Эмму остановил звон разбившегося об пол стекла как раз в тот момент, когда она хотела отдернуть занавеску, отделяющую заднюю комнату от главного зала ломбарда. Эмма медленно обернулась и увидела осколки чашки, лежащие у его ног. В этот момент, казалось, замер весь мир. — Ты разбил ее, — в полном изумлении пробормотала она. Голд тем временем, казалось, замер, сам в шоке от своего поступка. Его темные глаза были безнадежно прикованы к разбитой чашке. «Наконец-то свободен, — вдруг осознал он, ощущая, словно с его души свалилась тяжелая ноша. — Окончательно». Он, конечно, расстался с Белль и осознал, что его чувства к Эмме были куда сильнее, чем к ней, но сейчас, в эту секунду, он словно скинул с себя остатки цепей, что тянули его назад. Постепенно его глаза оторвались от осколков и встретились с зеленым глазами Эммы, которая, подражая ему, замерла и даже не дышала, чувствуя, что только что ее жизнь, их жизни безвозвратно изменились. Это было так, как будто он действительно видел ее в первый раз, он смотрел на нее с неподдельным восхищением и… любовью. Он перешагнул через осколки стекла, откинув по пути трость, обхватил ее щеки руками и жадно впился жарким поцелуем в ее губы. Ошеломленная Эмма от удивления открыла рот, чем он тут же воспользовался, но через пару секунд он оторвался от ее губ и, наклонившись так, что их лица разделяли миллиметры, прошептал: — Упрямица ты моя… Она уже давно не та женщина, которую я жажду целовать до потери сознания, — пробормотал он и подарил ей еще один чувственный поцелуй, куда более томный и глубокий, чем первый, такой, от которого у нее поджались пальцы на ногах и перехватило дыхание. На миг он снова отстранился от губ Эммы и продолжил, давая ей отдышаться: — Она не та, к чьей коже я хочу прикоснуться до нервной дрожи в коленях, — за этим последовал еще один поцелуй. О, у нее уже кружилась голова. Вновь перестав терзать ее уже немного распухшие от поцелуев губы, буквально в миллиметре от них он хриплым шепотом закончил:  — И уж точно не она носит моего ребенка. Убрав руки от ее щек, Голд левой рукой приобнял ее за талию, а правую положил на ее живот и начал нежно гладить, при этом с восхищением смотря на него. Эмма знала, что это был не просто интимный акт, предназначенный для того, чтобы показать ей верность своих слов, это также был его способ соединиться с ребенком. В этот момент она была уверена в одном: что бы ни случилось между ними, их ребенок никогда не будет нелюбимым и его никогда не постигнет ее собственная судьба. Эмма просто знала, что Голд этого не допустит, уже видя, что он буквально разорвал мир, чтобы найти своего сына, и что ради этого ребенка он, если понадобится, сделает то же самое. Не прекращая ласкать ее живот, он вдруг поднял глаза и тихо сказал: — Я расстался с Белль в тот же день, когда ты разрушила проклятие. Веришь? — Верю, — прошептала она, пораженная искренностью в его темных глазах, и недоверчиво добавила: — Но… почему? — Потому что есть только одна женщина, которую я хочу. И это ты, — заверил он ее, убрав руку с ее живота и запустив пальцы в завитки ее волос. Затем он снова крепко поцеловал ее. Она нетерпеливо вернула поцелуй, ее руки скользнули вверх по его груди к шее, ощущение его тепла прогнало последние остатки ее сердечной боли. — Мы не должны… — прошептала Эмма ему в губы, почувствовав, как он приподнял ее майку и положил руку на ее голую поясницу, отчего она задрожала. Она должна идти и найти Реджину, да и ее родители будут ее скоро здесь искать, и… Но он только сильнее обнял ее за талию и прижал к себе. — Нет, — хрипло согласился он. — Но я хочу тебя… так сильно, — и он снова поцеловал ее, прижимая все крепче к своему телу. Любые другие протесты, которые она было хотела высказать, затихли в глубине ее разума, будучи так и не озвученными вслух, и она поцеловала его в ответ. Страсть между ними вспыхнула, как лесной пожар; кожа Эммы стала обжигающе горячей, а одежда превратилась в досадную помеху. Он, не разрывая поцелуй, стянул с нее кофту и бросил на пол, после чего снова прижал ее к себе. Эмма в ответ сжала в кулаках его костюм, желая сделать то же самое. Поцелуй углубился, когда их языки боролись за господство, каждый из них пытался удовлетворить другого. Постепенно он стал подталкивать ее в сторону кровати, которой он обзавелся, пока Эмма была в Заколдованном лесу, не желая возвращаться в свой пустой дом и периодически ночуя здесь. — Пожалуйста… — простонала Эмма, когда он начал целовать ее шею, одновременно стягивая с себя пиджак. Она не хотела возвращаться в реальность прямо сейчас, не тогда, когда этот момент между ними был похож на сон, ставший явью. Тут Эмма почувствовала, как он улыбнулся, продолжая покрывать легкими поцелуями ее шею. — Пожалуйста… что? — в ответ она дернула его за волосы, чтобы наказать. Он зашипел сквозь зубы, но не подал виду, что вырывается из ее прикосновения. Если уж на то пошло, он даже наклонился вперед. — Кто-то… кто только что… утверждал… что хочет меня, ты поразительно… медлителен… — задыхаясь, сказала Эмма, пытаясь расстегнуть пуговицы на его рубашке. — А-а-а. Ты чуть не разбила мне сердце, душа моя, всеми этими обидными словами, которые не так давно мне кричала. Считай, что таким образом ты просишь у меня прощения, — хитро сказал он, приподняв ее майку. — Так чего ты хочешь от меня, Эм-ма? Эмма обняла его за шею и прошептала, опаляя горячим дыханием его ухо: — Ради Бога, Румпельштильцхен… просто займись уже со мной любовью. Пожаааалуйста, — томно выдохнула она последнее слово. Ох, как он любил это слово. Особенно от нее. — Как вам будет угодно, принцесса. И одним резким движением наконец сняв с нее мешавший предмет гардероба, он внезапно наклонился и поднял ее на руки. Одно только это усилие заставляло его дышать тяжелее и вздрагивать от неудобства. — Твоя нога… — Для этого мне хватит и одной ноги, — перебил он ее, сделал пару шагов в сторону кровати, уложил Эмму и навис над ней, уперевшись руками по обе стороны от ее головы, и с ухмылкой спросил: — Так, на чем мы остановились? — и он снова поцеловал ее, да так, будто только она имела значение. Дальше все происходит так быстро. Его язык на ее губах заставляет ее чувствовать отчаяние, безумие от необходимости ощущать его тело, прижатое к ней. Она не помнит, когда потеряла свои брюки, обувь или как она расстегнула его ремень, она едва замечает, как он в спешке, желая снять с нее белье, рвет его в клочья. Все, о чем она может думать, — это ощущение его горячих рук, которые касаются ее тела, и его губ, которыми он целует ее в шею и ключицы. Ее почему-то шокирует, когда он входит в нее, и на мгновение она вспоминает, что она в задней комнате открытого магазина, куда в любой момент может войти кто угодно, а конкретно ее родители, или еще кто-то, и вообще она должна найти Реджину, которая убила Арчи, а не… ммммм… Следующая ее мысль потерялась от ощущения его зубов, которыми он впился ей в шею. — Будь со мной, — шепчет Голд ей на ухо, оторвавшись от ее шеи. Он обхватывает ее руками за талию и притягивает ближе, так что вся обжигающая длина его тела прижимается к ней. Он прижимается лбом к ее лбу. — Останься со мной. Она сама этого хочет. О Боже, как же она этого хочет. Желание покачать бедрами, ощутить удовольствие, которое может дать только скользкое трение, почти переполняет ее. Она чувствует, как его сердце бьется рядом с ее собственным. Эмма настойчиво ищет его рот и слегка выгибается ему навстречу. Она поднимает руки и проводит ими вверх и вниз по его спине. Он почти теряет самообладание, когда она опускает их вниз, пока они не ложатся ему на задницу, тем самым притягивая его еще ближе к себе, чего он никак не ожидает от нее. От этого его голова откидывается назад, и Голд стонет от невыносимого блаженства. Пальцы его ног почти сгибаются от спиральных витков удовольствия, пронизывающих все тело. Он закрывает глаза, наслаждаясь тем, что не может сказать, где кончается он и начинается она. Это было так, как будто они связаны вместе в каждом месте, где их тела соприкасались. Осторожно он начинает двигаться внутри нее, его рот все время касается ее губ. Медленно они вместе выискивают ритм. Весь ее мир сужается до ощущения горячего тела Голда между ее бедер и скольжения его члена, входящего в нее снова и снова… Все ее тело гудит от желания. Удовольствие пузырится и шипит в ее венах. И она уже близко… Так близко…  Одна из рук Голда скользит вниз, быстро лаская ее бедро, прежде чем начать кружить над клитором, нежным и распухшим от желания. Ловкие пальцы уговаривают ее подняться выше, в пропасть с очень длинным, ужасным падением. Эмма трепещет от его прикосновения. Ее бедра сжимаются вокруг него, она не обращает внимания на то, что ее поощрение только заставляет его сильнее прижиматься к ней. На ее бедрах точно останутся синяки после всего этого. Голд отрывает свои губы от ее губ и оставляет дорожку поцелуев на ее шее. Она так отвлечена тем, как он сводит ее с ума поглаживаниями вокруг клитора, что невольно вскрикивает, когда он снова кусает ее за шею, словно хочет оставить синяк поярче и посильнее и тем самым показать всем вокруг, что она принадлежит ему. Зрение затуманивается. Ее тело сжимается вокруг его члена, ощущая, что она вот-вот… Все стирается под ударами тарана оргазма, пронзающего ее тело. Под ощущением его зубов, пронзающих ее кожу. Эмма выгибается назад, ее пальцы впиваются в его зад, когда она крепко сжимается вокруг него. Он резко выдыхает, его мышцы напрягаются, когда освобождение накатывает на него волной. Он прижимается лбом к ее лбу и, тихо вздыхая, закрывает глаза, опираясь на свои слегка дрожащие руки, чтобы не давить всем весом на Эмму, которая никак не может отдышаться. Ее кожа раскрасневшаяся и скользкая от пота, сердце бешено колотится в груди, а мускулы все еще продолжают дрожать от пережитого оргазма. Это было лучшее, что она чувствовала за долгое время. Она чувствует себя… счастливой. Он целует ее в плечо, ложится рядом и опускает руку на небольшой, но тугой изгиб ее живота, который трудно было ощутить под слоями одежды, но сейчас прекрасно чувствуется, отчего он счастливо вздыхает, ощутив физическое доказательство того, что в чреве Эммы растет их ребенок. Покалывание тепла от его прикосновения распространилось по каждой клеточке ее тела, и она положила свою ладонь поверх его руки. — Я все еще не верю, что у нас будет ребенок, — тихо сказал он, целуя Эмму в висок и поглаживая изгиб ее живота. — Но уже очень очень его хочу. Это было то, чего он и вправду страстно желал. «Этот ребенок никогда не будет сомневаться в любви, которую я к нему испытываю, никогда ни в чем не будет нуждаться», — поклялся он себе. Он сделает все, чтобы это дитя не постигла их с Эммой судьба — быть брошенным своими родителями, против воли или нет. — Я тоже, — сказала она, повернув голову, и посмотрела в его глаза. Голд оперся на локоть и серьезно посмотрел на нее сверху вниз. — Эмма, я думаю, что Кора в ближайшее время все же может попасть в Сторибрук. Она напряглась, а в глазах у нее мелькнул страх. — Ты уверен? — отчаянно желая, чтобы он ошибся, тихо спросила Эмма, но где-то в глубине души она уже знала, что он прав. В конце концов он всегда оказывается прав. — Да, душа моя, уж эту ведьму я знаю, к сожалению, как никто другой, и уж если она что-то решила, то от этого она не отступит, — с кривой усмешкой сказал он и, убрав руку с живота, прикоснулся к ее щеке. — Но не беспокойся, принцесса. Я всегда был сильнее, чем она. И я буду защищать тебя, — пообещал он, снова нежно положив руку на живот Эммы, к которому его просто непреодолимо тянуло прикоснуться, чтобы убедиться, что ему это не снится. — Вас обоих. И поэтому я хочу, чтобы ты позволила мне наложить на тебя одно заклятие. — Заклятие? — переспросила она, прикоснувшись кончиками пальцев к его груди. — Не бойся, это просто защитный оберег, — думая, что она против того, чтобы он колдовал, как и когда-то Белль, слегка поморщившись, сказал Голд. — Я и не боюсь, и я не против, если ты его наложишь, — приподняв бровь, сказала Эмма, при этом странно посмотрев на него. — Просто вся эта штука с магией для меня все еще в новинку, в отличие от тебя. — Так ты не против? — прищурившись, спросил Голд испытующим тоном, после чего провел рукой, переливающейся едва заметным пурпурным цветом, вдоль ее тела, от чего Эмма почувствовала краткое покалывание, но на этом все. — Что я колдую? Эмме показалось, будто он спрашивает не только о заклинании. — Ну… ты же колдун, — сказала она так, словно Голд сморозил глупость. — И естественно, ты колдуешь. — И ты не хочешь, чтобы я изменился? — хриплым голосом спросил он. Эмма только закатила глаза. — А смысл? Я не собираюсь заставлять тебя меняться, если ты этого не хочешь. Насильно мил не будешь, так сказать. Ты тот, кто ты есть. А уж если ты и изменишься, я бы предпочла, чтобы это было потому, что ты сам так решил. Но в любом случае я все еще буду здесь, потому что ты застрял со мной, а точнее, с нами, приятель, — ухмыльнулась она, ткнув его пальцем в грудь, и, наклонившись к лицу Голда, добавила: — Хотя это не значит, что я буду молча терпеть твои выкрутасы и если что не врежу тебе в челюсть. За всю свою жизнь Голд не слышал более сладких слов. Он так давно не чувствовал ничего подобного. Да и вообще никогда, если честно… Что Мила, что Белль… То, что он чувствовал к двум этим женщинам, он когда-то и вправду искренне считал любовью, но теперь он не был так уверен. Ведь если подумать, ни одна из них не знала его по-настоящему, а даже если бы и знала, приняла бы его? Он так не думал, учитывая сильную ненависть Милы к нему, а также моральные принципы Белль и ее завышенные ожидания. Но Эмма… Эмма ничего от него не ожидала. У нее не было предвзятого представления о том, кто он такой, она просто приняла его таким, каков он есть. Теперь, глядя на нее, он не видел спасительницу. Он не видел своего билета на поиски Бея. Больше нет. Теперь, когда он смотрел на нее, он видел свет, он видел свое спасение. Он видел свой второй шанс. На любовь, на еще одно дитя, на… на счастье. Он страстно желал, чтобы она была той женщиной, которая будет рядом с ним всю оставшуюся жизнь. — Какая ужасная судьба, — радостно усмехнулся он, взял ее за подбородок и поцеловал в лоб. — В жизни бы не подумал ее менять. Эмма улыбнулась, после чего с сожалением сказала: — Мне пора идти… Голд только несчастно простонал. Отчего Эмма рассмеялась и с неохотой встала с кровати в поисках своей одежды. Он тоже встал и стал одеваться, бесстыдно при этом рассматривая Эмму. — Может, ты прекратишь? — смутившись, сказала Эмма, натягивая брюки, чувствуя, как от его тлеющего взгляда начали гореть ее щеки. — Что прекратить? — невинно спросил Голд, сидевший на кровати и застегивающий пуговицы на своей рубашке. — Это, — выразительно сказала она, подходя ближе, чтобы поднять валявшуюся неподалеку от его ног майку. Вдруг он резко встал и притянул ее к себе, обхватил горячими ладонями за ее все еще нагую спину, отчего кожа Эммы покрылась мурашками. — Трудно отвести взгляд, когда перед тобой ходит прекрасная не совсем одетая женщина, — хрипло сказал он, смотря в ее зеленые глаза, и поцеловал. «Я так никогда не уйду!..» — с хныканьем подумала неспособная сопротивляться прикосновениям его губ Эмма, не заметившая, как колокольчик над входной дверью ломбарда звякнул, возвещая о прибытии посетителей. В отличие от нее, Голд его услышал. Будучи абсолютно уверенным, что это была чета Прекрасных, которые вернулись в поисках своей так и не пришедшей дочери, с озорным хихиканьем, раздавшимся в глубине его разума, что до боли напоминало его темное я, он решил устроить маленькое шоу для принца, который наверняка был тем, кто подлил масло в огонь, рассказав Эмме о том, что он обратился к Дэвиду в поисках Белль, из-за чего его дочь несколько дней избегала его. И он был прав в личности своих гостей. Те, заранее не окликнув, направились сразу в сторону задней комнаты и, отдернув занавеску, вошли. — Эмма?! — пораженно воскликнула Мэри Маргарет, которая, заволновавшись, когда ее дочь даже спустя полчаса так и не появилась, пошла с мужем сюда и увидела… это. А конкретнее — свою полуголую дочь, которую в страстных объятиях сжимал и жарко целовал… довольно растрепанный Румпельштильцхен, что не оставляло сомнений в том, чем они тут… занимались. Тем временем ее супруг, то синея, то бледнея, начал что-то невнятно хрипеть, схватившись за косяк. А Эмма, услышав восклицание матери и прекратив поцелуй, с широко распахнутыми глазами смотрела на чересчур довольного Голда, чьи губы расплылись в озорной ухмылке. «Вот сволочь…» Словно услышав ее мысли, он ухмыльнулся еще шире, а в глазах заплясал целый табун чертей. Отчего Эмма закатила глаза и легонько хлопнула его по груди. Тут он протянул на кончиках пальцев ее майку, которую она схватила и, прикрыв грудь, обреченно обернулась. Глаза Мэри Маргарет были размером с блюдца и быстро метались между ней и ухмыляющимся Голдом, который стоял с наполовину расстегнутой на груди рубашкой. А вот Дэвид… Тот выглядел так, словно он сейчас то ли бросится в драку, то ли свалится с сердечным приступом. — Оууу… — с фальшивым смущением протянул Голд за ее спиной. — Как неловко… Эмма резко заехала ему локтем в живот и прошипела: — Прекрати уже изгаляться… Он только задушенно хихикнул. Мэри Маргарет, очнувшись от шока, начала толкать упиравшегося мужа к выходу, глазами показывая дочери, чтобы она уже оделась и вышла на улицу, где их ждал серьеееезный разговор. Когда они наконец вышли, Эмма тяжко вздохнула. «Блин, ну этого мне только не хватало…» Тут на ее талию сзади легли горячие ладони. — Нет! Прекрати… — дернув плечом, сказала Эмма. — Мне теперь из-за тебя не отвертеться от выговора родителей. — Бедняжка, — дразнящим тоном сказал Голд и поцеловал ее в плечо. Она снова вздохнула; прежде чем он снова успел затуманить ее разум поцелуями и ласками, Эмма вывернулась из его рук и наконец оделась. — А прощальный-то поцелуй я хоть могу получить? — схватив ее за локоть, сверкая своими непривычно светлыми карими глазами, спросил Голд. Эмма фыркнула и, чмокнув его в щеку, сказала: — Все, я пошла. — Ну так нечестно! — надувшись, крикнул он Эмме вслед. — Еще как честно, — с улыбкой на ходу крикнула она, одернула занавеску и пошла на выход из ломбарда, оставляя счастливого, как, наверно, никогда в жизни, владельца позади.