Я вовсе не бог

— Они не любят нас, — говорит Люци между затяжками. Углом губ дёргает на вспышки камер, вылезая из своего баснословно дорогого авто. — Мы для них идолы, которых рано или поздно свергнут. Свет ослепляет, вскрывает ей зрачки до желания пальцами щёлкнуть. Раз, два, три, вот ты совсем без головы. — Ты прекрасна, Люци! — Я хочу от тебя детей, Люци! — Сядь ко мне на лицо, Люцифе-е-е-ер! Люци поправляет на носу очки, глядит поверх черноты стёкол, расстреливает глазами. Дует на указательные пальцы играючи, а особо фигуристой девчонке в толпе присвистывает. Она бы ей на груди расписалась языком. — Тупые мудаки, — говорит одними губами, клокоча ненавистью самого ада. Того самого, куда так боятся попасть все эти сердобольные святоши. Эта толпа бы ей души продала за возможность свариться заживо в котле и сделать селфи со своей облезающей кожей, костьми и мышцами мордой. Хэштег сдохните-твари был бы в топе долгое время. Люци знает: если облажается как Тара, её обольют дерьмом с ног до головы, а потом эту самую белобрысую голову в мясорубку сунут под улюлюканье тредов. — Людям противопоказана сила, подобная нам. Это их развращает. Делает более жестокими, — делится она с Аматерасу, что глазами своими большими хлопает. Блёстки осыпаются с ресниц. Люци каждый раз очаровывается этой наивностью, облачённую в убийственный фантик божественности. — Не говори ерунды, тебя любят. — Они бы все перья из моих не-крыльев повыдёргивали, — добавляет Люци, — если бы это подняло их на одну ступень ближе ко мне. Весь город лежит у её ног, весь мир лебезит и лижет ей носки остроносых туфель, а Люци испытывает нечто, что ближе к отвращению, нежели упиванию властью. Не это ли испытал сатана к сотворённому роду людскому? Ами над ней каждый раз смеётся, по плечу гладит и смотрит так ласково, что карканье мерзких слов застревает у Люци в глотке. — Они тебя боготворят, — говорит Аматерасу. Все говорят. «В этом и проблема», — думает Люци, когда пентхаус расстреливают в решето, считая, что свинец способен их умертвить. — Я вовсе не бог, чтобы меня бо-го-тво-рить, — произносит Люци глухо, стряхивая с плеча пыль. Оскал рвёт ей угол рта, совсем как осколки, которыми рассыпается окно. — Я сам дьявол.