Touch

Историю, которую я хочу вам сегодня рассказать, я услышал еще, когда учился в университете. На четвертом курсе нам поставили дополнительные курсы по «Философии». Мне тогда было 20, и я мало, что понимал в философии. Да, наверное, и не только я: весь мой поток вяло отреагировал на данную новость. Тогда самым прекрасным для нас были лишние часы сна и пару бутылок алкоголя да покрепче. Однако свое мнение многие из нас поменяли довольно быстро. Нашим философом был мужчина лет 50. Раньше я с ним не пересекался, но слышал, что преподавателем он был толковым, доброжелательным. Несмотря на возраст, он был хорошо сложен, лицо было практически лишено морщин. У него было азиатское лицо, хотя я могу ошибаться. Я тогда мало внимания обращал на чужие лица, но даже сейчас я могу вспомнить его глаза, многим они могли показаться малопривлекательными: узковаты, широко посажены, слегка косоватый левый глаз, но в них всегда было столько жизни – это были глаза молодого парня, заключенного в теле пожилого мужчины. Я хорошо помню их, пестривших жизнью, глубокой мудростью и грустью. Хотя слово грусть кажется каким-то слишком ничтожным, простым. Они были полны тоски, которая точно въелась в глубь его сердца. Лишь позднее я узнал, что таковым все и являлось. Войдя в аудиторию, он оживленно поздоровался с нами, представился и задал первый вопрос. Он сразу же поставил им нас в тупик, и кажется, был этому безумно рад. « – Что такое любовь?». Кто-то с задних рядов прокашлялся. – Ну, любовь... Это чувство», – ответила девушка с переднего ряда. Профессор на это одобрительно угукнул. – Точнее и не скажешь. Чувство. Это химия. Связь людских сердец. Есть еще какие-нибудь предложения? – Это глубокая привязанность, желание и стремление быть рядом с человеком, – ответил мой хороший приятель и посмотрел чуть влево, где сидела его девушка. Это не укрылось от профессора. – А вы, девушка, – обратился он к ней. – Что думаете? Она вся немного сжалась, густо покраснела. – Я думаю, что любовь что-то всепоглощающее. Легкое абстрактное чувство, которое может заставить тебя улыбаться весь день напролет. Или знаете, наоборот, грустить. – Вы совершенно правы, лэди». Тогда я и заметил, кстати, у него легкий акцент: он всегда произносил «леди» через «Э». Это звучало слегка грубовато, но я никогда не спрашивал у него, откуда этот странный акцент. Я вообще не особо был близок с ним или разговорчив на занятиях. Тогда этот вопрос вызывал у меня глубокое недоумение. Откуда мы, 20-ти летние студентики, новички во взрослой жизни, могли знать, что такое любовь? Я точно не знал. Точнее я понимал, что есть патриотизм – любовь к Родине. Я любил свою мать и младшего брата, мне нравились девушки постарше, но вот это «всепоглощающее», на которое профессор говорил уверенное «да», мне было непонятно, чуждо. Он еще некоторое время спрашивал у нас о любви, стремился вытянуть все более точные и красочные объяснения. Когда же наши ответы удовлетворили его, а мы были уставшими и задумчивыми или, как описал это все мой тогдашний приятель – доведены до нужной кондиции, он прервал занятие. Он сказал: «На сегодня все. Я не хочу, чтобы вы рассуждали о любви и дальше. Ведь ее можно лишь прочувствовать, постараться увидеть своими глазами, потрогать руками». Тогда я впервые возмутился. « – Но, профессор, вы ведь сами поддержали идею Риты, что любовь абстрактна». Он перевел свой взгляд на меня, и я почувствовал себя провинившимся щеночком. Он засмеялся на долю секунды, но тут же стал серьезным. « – Я покажу вам, что такое любовь для меня. А теперь вы можете идти. До свидания». Он скрылся за дверьми в один момент. Знаете, в аудитории тогда была такая тишина – другие преподаватели наверняка бы хотели выпытать у него секрет. Я думаю, секрет тишины был прост – интерес и непредсказуемость. Мы… я, да. Я точно был впечатлен. Занятия у нас проходили раз в две недели. Мы все, несмотря на занятость, написание диплома, с легким трепетом ожидали его занятия. Он обещал показать нам любовь. Для кучки будущих юристов это звучало довольно абсурдно, как и само занятие, но мы шли, и мы ждали. В следующий раз, когда мы зашли в аудиторию, он уже был на месте и поправлял принесенный им небольшой проектор. Мой одногруппник шепнул: «Надеюсь, он нам не порно будет показывать. Любовь, тьфу. Чудик». Я отмахнулся от него, он был редкостным придурком, каких днем с огнем не сыщешь. В этот раз профессор не задавал нам никаких вопросов. Он встал возле проектора и заговорил тихим, слегка уставшим, но уверенным голосом. « – В прошлый раз мы с вами говорили о любви. У вас были хорошие ответы. Сегодня я расскажу вам историю и покажу немного любви. Такой, какой ее видел я. Это немного сложно, отчасти грустно, но очень искренне. Может быть, вы найдете в этом свой смысл». Когда он включил проектор и заговорил – мы все затаили дыхание. «“Когда-то давно, когда я был моложе, живее, целеустремлённее, когда я ещё хотел и мог мечтать, я любил. Любил я многое: гулять с друзьями, есть вкусную еду, смотреть фильмы, красивую музыку, читать, петь; любил закаты и рассветы, красивых людей, мне нравился алкоголь и сигареты, тогда я ещё не боялся больной печени или прокуренных лёгких. Тогда все казалось таким простым, нужным. И примерно тогда я встретил ее. Мы были одного возраста, оба смелые, свободные, молодые и глупые. Мне нравилось фотографировать, снимать видео, я чувствовал мир и хотел делиться его красотой с другими людьми. Она была моделью, актрисой, стилистом и визажистом, пару раз снималась в фильмах, рекламах, была на обложках довольно неплохих журналов. А впоследствии стала единственным созданием, столь прекрасным, что я элементарно не мог заставить себя поделиться ею с кем-то еще. Знаете, как это бывает, наша любовь развивалась так стремительно. Уже через месяц мы снимали вместе квартиру – это было наше маленькое логово. Место, где мы могли расслабиться, раскрыть свои чувства друг перед другом, не стесняясь быть непонятыми или осуждёнными. У нас было столько общего: кофе со сливками на завтрак, аллергия на клубнику, любовь к закатам и рассветам; мы оба никогда не были на море, не умели плавать и остерегались темноты, потому что в ней никогда не было ничего красивого. У нас оказалось довольно много общих друзей, мы постоянно куда-то ходили, с кем-то знакомились. Наслаждаясь жизнью сами, мы дарили наслаждение и остальным. Мы любили делиться, но были жадными до собственных прикосновений. Я всегда задавался вопросом "Как могло все измениться, стоило мне почувствовать ее прикосновение?". Я знал, что влюблен в нее. Меня поглотило ею, больше не было возможности выбраться, вздохнуть другого воздуха. Атмосфера вокруг меня была заражена, я был отравлен, поражён и подчинен. Однако я не стремился к полному обладанию, я не хотел проходить сквозь огонь и воду ради нее, не готов был свернуть горы, потому что любовь не была для меня самопожертвованием. Да и она не хотела, чтобы мы были жертвами. У нее было множество поклонников, которые ради нее могли пойти на что угодно, но наша теория заключалась не в том, чтобы отдать последнее или достать желаемое. А в том, чтобы разделить имеющееся. В стремлении отдать – лежит само искушение, тот самый эгоизм, который требует взамен той же отдачи. А потому мы не были жертвами, мы были любовниками, партнерами и равными. Я хотел бы вечно быть поглощен самим чувством, я отдавался ему, но знаете, все, что развивается стремительно, имеет особенность так же стремительно кончаться. Когда пришло время прощаться – мы оба знали это, чувствовали, вдыхали и выдыхали, словно раскуривали одну сигарету. Я тогда, как и вы заканчивал четвертый курс, и моей дипломной работой было снять небольшой видеоряд о человеческих чувствах, об эмоциях. Я сразу понял, что хочу показать и кого сниму, ведь мы оба знали, что такое чувство, наши эмоции были едины, и в тот день натянуты как тетива лука. Она согласилась сразу, без раздумий. Мы решили, что идеальное место – наша квартира; идеальное время – закат, переходящий в сумерки. Мы передвигали кровать порядком десяти раз, купили голубой тончайший тюль и белое постельное белье. Холодные тона никогда не были нашей эстетикой, но, когда стоишь на краю, на обрыве, когда конец твоего собственного мира дышит в твой затылок, ты чувствуешь тот самый лёгкий холодок”». После этой фразы он решил немного прерваться, я видел, что его глаза были слегка влажными, а щеки покраснели. Я оглянулся тогда по сторонам, сзади меня плакали две девчонки из параллели, мой приятель крепко держал руку своей девушки, пока она сама смотрела куда-то в сторону. Кто-то сидел с открытыми ртами, ждали продолжения истории, были впечатлены, увлечены чужой любовной историей, чужим отрывком из жизни. Я же был впечатлен не рассказом, а его рассуждениями. Всю жизнь я слышал о героизме в любви, о самопожертвовании и самоистязании; если в любви нет трагедии, то она ли это? Ромео и Джульетта. Их любовь запомнилась нам лишь своей трагедий, мы восхваляем их жертву во имя любви, но в чем же суть? Ведь мертвые не любят. Мы жаждем любви как у Шекспира, но умерев – не сможем уже ее ни с кем разделить. Это слепая истина, которую он так просто преподнес мне. В те годы я был слегка циничен и самоуверен, а потому думал, что все вокруг меня глупы. Мол, никто не видит этой сути, всех впечатляет лишь их конец. Спустя какое-то время он вырвал нас из раздумий, он решил показать нам то самое видео, которое снял для диплома. Перед собой я видел проектор, а на нем развивалась целая история. Сначала появилась лишь спину и темные кудрявые волосы до плеч. Девушка стояла лицом к белой стене и медленно скользила рукой вниз. Когда камера немного приблизилась к ее лицу, она повернулась и, как мне казалось, игриво улыбнулась. Она была очень красива, я в то время еще не встречал кого-то похожего. Я думаю, что она была метиской, их красота всегда уникальна и цепляет. На следующем кадре она уже лежала на кровати и смотрела в камеру сквозь пальцы. Этот момент был пронизан каким-то холодом, истинной грустью. Камера снова приблизилась к ее лицу, но она отмахнулась. Засмеялась. Попыталась закутаться в покрывало. Когда кадр снова поменялся, девушка уже спала. Ее ресницы мелко подрагивали, рот был приоткрыт, а волосы раскиданы по подушке. Позади нее по стене ползли тени: автомобиля, от лампы и одна мужская. Его рука словно гладила ее, но не касаясь. Было тепло, картинка казалась такой домашней. Следующий кадр начался с ее голоса. Она стояла напротив камеры одетая лишь по пояс с чашкой чего-то дымящегося в руках. Она просила выключить камеру на некоторое время и поговорить с ней. Я думаю, что молодой профессор сказал ей, что выключил. Но камера все еще работала, мы видели, как мужская фигура подошла к ней. Они обнимались и о чем-то шептались. Девушка медленно перебирала волосы мужчины. Это выглядело невероятно нежно. Позже мужчина пропал из кадра. А она начала танцевать. Сначала она кружилась вокруг себя на носочках, словно балерина. Она вытягивалась в прыжке, качала бедрами, скользила на коленях по линолеум, возводила руки вверх. Она трясла головой, содрогалась всем телом. Единственное слово, которое можно было бы подобрать с той ситуации – наслаждение. Она наслаждалась. Я мог ощутить вкус этого слова на языке. Тогда мне показалось, что до этого момента я никогда не наслаждался. Будто никто не мог делать так же, как она. Потом камера выключилась. Проектор был темным, мы перевели недоуменный взгляд на профессора. Он молча указал нам на проектор: “ – Я ухожу. – Подожди, секунду. Ты помнишь, что спросила у меня в тот день?” – послышался звук настраивания камеры. Она села обратно, шумно вздохнула”. В тот момент камера уже была включена, и мы могли видеть все своими глазами. “– В тот день? – Да”. Тени скользили по ее лицу, отливали синевой, а вентилятор колыхал ее волосы. “– Скажи мне, что ты видишь в моих глазах?”. Она подняла глаза на него, но смотрела слегка исподлобья. “ – Все. Весь этот мир”. Она покачала головой, мягко усмехнулась. Невероятно красивая женщина. “– Неправильный ответ. Снова. – Ты помнишь, что я ответил в прошлый раз? – Да. Ты сказал «ничего». – Тогда какой правильный ответ?”. В тот момент профессор затаил дыхание, наверное, он всегда делает так. Я тоже поймал себя на мысли, что не дышу уже пару секунд. “– Тебя. Себя. В моих глазах всегда лишь ты”. После она встала, провела рукой по мягкому пушистому покрывалу. Профессор тогда сказал: «Глаза могут что-то упустить, но камера навсегда запечатлит нужные моменты». “– Может, останешься?”. На этом моменте запись обрывается. Кто-то сзади пискнул тогда. «– Но, профессор, что же? Она осталась? – Нет. Ушла».

В аудитории снова стояла звенящая тишина

.