Киты

Хиггс раньше любил китов. Не тех, которые выбросились на берег и сейчас находились на пути к разложению, и не тех, которые мертвым грузом лежали на мелководье. Он мог часами наблюдать за китами, которые занимали бескрайний Шов и сопровождали каждого на ту сторону. Честно признать, это единственное, что осталось у Хиггса с тех пор, как его тело осталось на Берегу. Здесь не было ни часов, ни дней, ни лет — только точка времени, которая не двигалась с места. Иногда Хиггс себе это представлял — как шагнёт в сторону воды и будет идти, пока чернота, прежде легко подчиняемая, не поглотит его. Киты могут задерживать дыхание на несколько часов, а он вряд ли продержится больше минуты и будет наблюдать за убаюкивающей музыкой тёмных вод, пока не погрузится во мрак. Вряд ли Вымирающая Сущность настолько ценит его, чтобы позволить вернуться. Подумал, что сможет быть Богом?.. Какой из него к чёрту Бог. Если Берег до сих пор существовал, значит не произошло ничего из того, что должно было: никакого вымирания и Большого Взрыва, а оттянутая на несколько сотен лет жизнь продолжает движение без него. Возможно, вымирание всё же случилось, а он сам тешил себя иллюзией, поэтому находился здесь, представляя себе пляж. Чёрта с два он бы хотел, чтобы этот Берег стал его личным когда-то. На этой стороне не было ничего, только песок и бесконечные горы склизкой рыбы, которая не имела ни цвета, ни запаха. Хиггс пробыл здесь так долго, что и сам, наверное, перестал существовать. Что ещё ему оставалось, кроме как полюбить китов и наблюдать за ними целую вечность?.. Воспоминания удавалось сохранять только первое время — затем они поплыли, образовывая острова, между которыми плыл мазут, вымывая лица, имена, людей. Он не забыл только Фрэджайл и держал злобу так долго и так упорно, что перерос в сгусток кипящей ненависти. Для него время было точкой, но для остальных неумолимо текло — жаль он не мог хоть краем глаза подглядеть за происходящим, если не был способен участвовать. Наверняка единство стало главным синонимом новой Америки, а хиральная сеть бодрствовала, колеблясь между всеми Берегами и миром живых, которые рано или поздно были обречены повстречаться. Пляж был… невыносимо длинным. Сначала Хиггс шёл по нему, затем начал бежать. Иначе он двигаться больше не мог и так отвык от прыжков, что потерял надежду в то, что сможет ощутить всплески хиралия снова. Сначала был взрыв, который… образовал Вселенную, какой мы её знаем. А потом случился ещё один, когда на Берегу в абсолютной пустоте что-то хлопнуло, и на нём появилась фигура человека, не похожая ни на что существующее на пляже прежде. Это было похоже на прыжок, и у Хиггса в памяти всколыхнулось что-то о своем прошлом, снова захлёстывая его поверженной гордыней. Бракованный товар, так Она его назвала, когда Хиггс лишился сил и не мог больше прыгать. Он всё бы отдал за то, чтобы сделать ещё один прыжок, но перешагнул уступ, откуда услышал звук и понял, что человек на берегу не похож на того, который запер его здесь. Они достаточно долго смотрели друг на друга с расстояния; затем девушка приблизилась, и Хиггс, не зная, как себя вести, отстранился. Когда он в последний раз видел человека? Целую вечность назад? Фрэджайл была последней, и Монаган тешил себя мыслью, что она же станет и первой, когда он найдет способ покинуть Берег. Хиггс сконцентрировал взгляд на шее своей гостьи, представляя, как смыкает руки на горле Фрэджайл и делает с ней то, чего она не смогла сделать с ним. Мысль об этом оказалась настолько сладкой, что даже на языке появился её вкус. Облачённая в больничный балахон женская фигура была осунувшейся, но всяко выглядела лучше, чем он. Если она оказалась здесь, на чужом Берегу, значит точно прыгала, ему не показалось. — Ты был там, — девушка указала на него, приближаясь ещё на шаг. Её голос впервые за много лет прорезал тишину и утонул в ней. Монаган всё не мог поверить, что слышит кого-то, кроме себя. — В торговом центре, когда всё взорвалось. Хиггс хотел сказать, что был во многих торговых центрах и Узлах в момент терактов, но вовремя опомнился. Он теперь никто, лишь тень человека, которая заперта на Берегу до тех пор, пока не решит покончить с собой от одиночества. А она хотя бы умела прыгать. Монаган предположил, лишь предположил, что она здесь из-за выплеска пустоты, пришла, чтобы наконец-то всё закончить. Возможно, это президент постаралась, чтобы он наконец-то заплатил за всё, что сделал ради неё и вымирания? А может, оно и не отложилось вовсе?.. — Я Понд, — девушка протянула руку с больничной биркой на ней, но Хиггс не шелохнулся. — Ищу тех, кто погиб там. Ему было не интересно, что она делает. Всё, что имело значение — как? Монаган хотел спросить об этом, но шевельнулся и почуял сладкий запах снова. Только теперь он понял, что принял за месть. Такой запах мог принадлежать только хиралию и силе, каждой её божественной клеточке — и это всё исходило от нее. Хиггс так долго пробыл на Берегу, что ослаб, поэтому почувствовал себя паразитом, когда втянул носом воздух и ощутил, как нечто знакомое разливается по телу. Понд смотрела на него и не понимала — доверчивая, как ребенок, и Хиггс понял, что она не ожидала встретить здесь его, более того, она даже не знала, кто он. И это был шанс. Монаган забыл, каково это, говорить с кем-то кроме себя, но честно постарался улыбнуться так, будто делал это каждый день. — С чего ты взяла, что я мёртв? Он ожидал, что разучился общаться и теперь выглядел дикарём в глазах Понд, но та была в восторге от всего, что он говорил, как вёл себя или шутил. Всего несколько коротких встреч понадобилось для того, чтобы она влюбилась в этот Берег — если бы Хиггс попросил, она бы осталась здесь навсегда, но это было последнее, что ему было нужно. Её силы не восстанавливались на Берегу, поэтому Понд уходила, но всегда возвращалась, ведь наконец-то нашла кого-то, с кем может поговорить. Хиггс забыл, когда в последний раз нуждался в общении, но не имел возможности избежать присутствия Понд, поэтому лишь терпел его. Её прыжки завораживали, как если бы голодающий смотрел на гору еды за застеклённым прилавком, но Монаган тешил себя мыслью, что вернёт всё, что потерял. Он не имел никаких сил, но когда он протянул руку, то почувствовал, что может брать их беспрепятственно. Это ни в какое сравнение не шло с благородным холодом, который тёк по его венам ранее и делал почти Богом, но Хиггс понял, что если приложит усилие, то преуспеет и сдвинется с мёртвой точки, составлявшей его бытие. Понд хотела остаться с ним, но Хиггсу не нужен был пустой сосуд. Сила, — огромная сила — которая была у него в руках, и он держал её так крепко, что она захлёстывала его, пропала, когда Амелия отрезала его от своего начала, и теперь всё, что ему оставалось, так это пресмыкаться перед девчонкой с жалким ДУМом, которая прыгала на Берег от скуки и одиночества. Хиггсу до безумия хотелось знать, что происходит в мире людей, но Понд находилась в изоляторе Столичного Узла и никак не могла ему помочь. Всё, что она делала последний год, так это без конца путешествовала на чужие Берега тех, кто погиб во время одного из его терактов. Однажды она встретила человека, который был давно мёртв и не мог выбраться, поэтому помогла ему спуститься по Шву и уйти. Другие встреченные ею отрицали смерть или пытались бороться с ней, а Хиггс был первым, кто так радушно воспринял её визит. Он отличался от других людей, которые находились на общем Берегу, поэтому ему пришлось импровизировать. Понд пыталась рассказывать ему про тот теракт или сочувствовать, и Хиггс охотно поддерживал её веру. Если бы Понд узнала, с кем имеет честь делить пространство и что глава сепаратистов стоит перед ней в нескольких шагах, то Монаган бы никогда не увидел её вновь, поэтому он был предельно осторожен. Он откалывал от неё силы по кусочку так, что Понд не чувствовала этого — возможно, лишь лёгкое опустошение, которое принимала за побочные реакции своих прыжков. Хиггс каждый раз с завистью наблюдал за тем, как Понд уходила — просто превращалась в сгусток хиралия и оставляла вязко тающий след по его сторону. Через несколько недель у Монагана уже было достаточно сил, чтобы прыгнуть на другой конец Берега и обратно, но он тщательно собирал их, как нищий монетки на ужин, и ждал, пока их не станет больше. Годом ранее у него внутри было столько силы, что она сочилась из глаз и заполняла желудок получше любой пищи, но теперь её не хватало даже на жалкий прыжок из этого надоевшего Берега. Понд почти месяц провела в коме, чудом пережив один из выбросов — в ней не было ничего особенного, только связь с Берегами, которой можно было воспользоваться, но её одиночество влияло на Хиггса так, что он почти начал ей сочувствовать. Случись вымирание, и ей бы не пришлось мучиться кошмарами о нём, а Хиггс наконец выбрался бы из этой петли. Монаган боялся дотрагиваться до Понд и позволять ей понять, что черпает силы через неё, боялся раньше времени взять больше, чем нужно, поэтому продолжал слушать её рассказы о Столичном Узле, врачах и Берегах, на которых она побывала. Понд сильно пострадала из-за выбросов хиралия, и тело не успевало справляться с таким количеством силы: она отравляла себя, но продолжала прыгать, поэтому чувствовала себя хуже с каждым днём, напуганная и жалкая. Если не вымирание, так остановка сердца закончит её дни, но Монаган не мог позволить этому произойти. Понд была ужасно одинока и несчастна, и Хиггс мог только посочувствовать, что судьба подкинула его как единственный вариант. Всё, что имело свою массу, должно было коснуться его и пройти сквозь, Понд не знала этого, но это незнание не избавляло её от ответственности. Он мог пообещать ей, что скоро всё закончится, ведь это была единственная новость, которую подарила ему Вымирающая Сущность вместе со своей силой. Однажды Понд ушла и не возвращалась так долго, что Хиггс начал переживать. На Берегу время текло иначе, но он почти убедил себя в том, что прошли годы и годы. Всё, что ему оставалось, так это вспоминать их предыдущие встречи и искать причину там. Понд могла выйти во внешний мир и просто начать задавать правильные вопросы, но она ведь была глупой и наивной, его маленькая Понд, ей бы и в голову не пришло думать, что Хиггс может быть кем-то кроме человека, застрявшего между мирами в ходе выплеска пустоты. Монаган ощутил почти радость, когда услышал в тишине знакомый шелест прыжка и оставшееся за ним сладкое гудение хиралия. В этот раз Понд выглядела осунувшейся и будто постаревшей лет на десять — Хиггс был необъективен и слишком далеко ушёл от своей человеческой природы, поэтому не мог сказать, выглядела ли она красивой до этого, но сейчас что-то происходило с его маленьким, славным сосудом. У него был с десяток предположений, но Понд всего лишь переживала свою очередную кому: обычные люди в это время оказываются на своих Берегах, а новая знакомая почему-то всё равно предпочла этот. Амелия всегда держала свой Берег под замком, но у Понд по какой-то причине был ключ. Всё упиралось в то, что они были связаны друг с другом как Вымирающая Сущность, все репатрианты и люди с ДУМом. И если такие люди, как Понд, существовали и множились, значит конец близился, значит Сущность звала его обратно, и только он, Хиггс, мог последовать этому предназначению. Не Понд, чье сердце в любой момент могло перестать биться. — Я могу остаться с тобой? — спросила она, появившись после своей комы, которая явно вытянула из неё сил больше, чем Хиггс за всё это время. — Просто не буду прыгать обратно, останусь здесь, на твоем Берегу. Понд до сих пор считала, что это был его собственный пляж, поэтому Хиггс усмехнулся. — Не стоит тратить на меня остаток своей жизни. Это не так и приятно, застрять здесь. Всё одинаковое, один бесконечный пляж и киты. Они замолчали, и Хиггс, сцепив руки за спиной, повернулся обратно ко Шву, на водной глади которого виднелись следы скользящих существ. Понд спросила, когда увидела, как он разглядывает их: — Почему именно киты? Берег Хиггса точно выглядел бы иначе — однажды он даже воображал себе его, представляя утопленный в хиралии океан, словно огромное мазутное пятно сладкой жижи, в котором не нужно было задыхаться. Когда-то Хиггс любил китов; наверное, когда был курьером, а собственная жизнь казалась ему путешествием от берега к берегу. Должно быть, тогда он даже был счастлив, глупый, ничтожный, безумный человек. Но всё это было до кошмаров и до Сущности, которая показала ему, что мир не состоит из его мелкой жизни и хаоса, он был весь упорядочен и неизбежно пожирал сам себя. Хиггс не мог рассказать Понд, что киты, она сама, это место — лишь ряд факторов, которые приближают последнее вымирание. Как он мог иначе объяснить маленькой наивной Понд, почему на берегу Амелии были киты?.. Монаган вытянул руку и понял, что ощущает покалывание в пальцах от количества силы, которая стремилась ему навстречу. Он старался не улыбаться, но не мог удержать свою радость в секрете. — Ты знала, что они могут задерживать дыхание на… час или даже три? Она мотнула головой. Хиггс не раз и не два представлял, как не выдержит одиночества и шагнёт по направлению ко Шву, задержит дыхание и сам проверит, как долго продержится. Тогда это казалось ему единственным выходом, но теперь у него была Понд, которая была готова променять мир живых на то, чтобы остаться здесь. Она не была мостом, и Хиггс не мог просто наступить на неё, чтобы перешагнуть на ту сторону, но он мог воспользоваться ей: Фрэджайл знала, что делала, оставляя его тут без компаса, но теперь у него был свой собственный, совсем ручной, с огромным сгустком силы внутри, к которому тянулась каждая клеточка его тела. Возможно, в одиночку он бы и не выбрался. Стоило поблагодарить Сущность за этот прекрасный подарок. Он подошёл настолько близко, что утонул в запахе её силы, как в сильном одеколоне. Сомневался всего секунду, потому что вспомнил, как мучается Понд в мире живых. Но вымирание было важнее. И Хиггс тоже. Монаган протянул руку, и сила Понд потянулась к нему, как тоскующая возлюбленная. Она не понимала ничего, пока Хиггс не остановил руку на её плече и кончиками пальцев прошёлся по голой шее. — Надеюсь, ты полюбишь китов. Он почти добродушно похлопал Понд по щеке, замечая оставшийся черный и липкий след от своих пальцев. Её лицо замерло и осталось отпечатком Берега, когда вместе с хлопком Хиггс растворился в облаке приторно-сладкого хиралия, потянув за собой столько сил, сколько смог бы унести. Вымирание было важнее. И Хиггс тоже.