Теперь мы выбираем маски

1. Цинь Баньжо Красавица берет тоненькую кисточку из беличьего волоса и доводит до совершенства человеческое лицо. Лик, чьи нежные очертания зовутся «гусиным яичком», молоко и рисовая пудра для белизны кожи, краска для ресниц из жженого миндаля, алые линии у глаз из вываренных ягод шелковицы, красящая полоска для губ, подобных бутону розы... Шелковицу лучше объедать с куста, а жареным миндалем щелкать, сидя на солнышке. А уж что бы она сделала с гусиным яйцом! Проглотила бы в один присест. Мужчины и без этих уловок пошли бы к ней, словно на веревке, без всякой сурьмы и порошка дай. Они бы увидели у нее лицо писаной красавицы, и краски никакой не потребовалось бы. Кто из них устоит против чар хули-цзин? Она складывает уста в улыбке, закалывает волосы высоким гребнем, выпускает вдоль щек два «усика цикады». Если госпожа и наставница требует, чтобы она выглядела как одна из лучших «ивовых девушек» и украшала себя в точности как они, то недостойная, названная Цинь Баньжо, может только следовать ее мудрости. Наставница… всякий раз, когда Баньжо вспоминает, как начала ей служить, ее раздирают противоречивые желания: упасть на колени, возблагодарив за преподанную истину и служение великому народу хуа, и стиснуть виски руками, гася головную боль. Как будто клещ впился там, за ухом, и не выцарапать, ни выкусить – ах да, она же человек, люди не могут, щелкнув зубами, ловко поймать кусачего гада. Можно только прикрыть это место густыми волосами и постараться о нем не думать. Не думать, не вспоминать… служить, повиноваться… Столетняя лиса трудится, рисует на себе человека. 2. Линь Шу Повязка на лице мягкая и теплая, как прикосновение девичьих рук. А вот пахнет она гнусным ведьминским варевом, на которое извели самые отвратительные травы и жир от десятка гусей. «У тебя будет другой облик, – сообщил ему Линь Чэнь небрежно. – Хороший облик, не бойся». Сказал уверенно и так, словно обитатели горы Ланъя были небожителями, способными переменить человеку судьбу. Линь Шу и боится, и надеется, и до зуда в пальцах хочет снять облепившую лицо ткань, чтобы увидеть, кем же он все-таки стал. А увидев – отшатывается. Молодой командующий Линь Шу был круглолицым, веселым, с резкими чертами. «Челка, глаза и зубы, вот и вся твоя физиономия», – дразнился Цзинъянь. «Завидуешь!» – отзывался он добродушно. Пускай с такой внешностью он был не идеальный красавец, но самому блестящему юноше столицы и ее было довольно. А теперь в бронзовом зеркале отражается фарфоровая куколка. Хорошенькая. Злая. Губы узкие, глаза холодные, лик такой томный, будто не солдат, а мальчик из ивового дома. Может, будь его прическа убрана как у благородного мужа, не подумал бы Линь Шу такого похабства при первом же взгляде на собственное лицо, а теперь – обидно, аж слезы на глазах. – Это не я, – срывается с языка невольно. Маска, оборотень, обман… Потом он, конечно, благодарит как должно. Кланяется, руки складывает, прославляет лекарский талант Линя-младшего. Позволяет ему себя убедить, что так надо, и ошеломительные новости о своей новой сущности выслушивает, почти не жалуясь. Они его даже не слишком изумили: чего-то такого он уже ждал. Только теперь по ночам ему, перемежаясь, снятся уже два кошмара. Огонь Мэйлин – и лис, который снимает его нынешнее лицо, точно фарфоровую маску, обнажая острую морду с белыми зубами. 3. Линь Чэнь Мягким шагом он идет вдоль стен. Темноту рассеивает лишь лунный свет из проема дверей, и голубовато-белым с кровавыми потеками светятся под лучами луны неподвижные лики. Они глядят на пришельца: расставленные на подставках, развешанные на крючках, новые, потрескавшиеся – лисьи маски. Дерево масок выкрашено лаковыми красками, с их боков свисают шелковые ленты, и больше в храме нет ничего ценного. Ни драгоценных изделий, ни жемчуга, ни вышивок, ни резных каменных колонн, ни хрустальных колокольцев. Святилище воистину небольшое и небогатое. Наивная деревенская роскошь. Варварскому захолустью в Восточной Ин не сравниться даже с Храмом Неба в уездном Ланчжоу – но вот эти белые морды с провалами глаз, следящие за ним со всех сторон… Впечатляет. Красиво. Гость из Поднебесной все же низко кланяется – не лисьим мордам, а тому невидимому, что витает над храмом. – Инари, подательница пищи, покровительница тех, кто ходит на четырех лапах. Во имя справедливости, одари жизнью того, у кого ее отняли твои злые дети, и отдай малое, приняв принесенное тебе с почтением. Линь Чэнь звонит в бронзовый бубенчик и ставит на алтарь фигурку лисы из оникса и золота. И на этом считает ритуал исполненным и принимается беззастенчиво шарить под алтарем. Здесь его не ждут ловушки, ведь и сокровищ, за которыми могли бы охотиться искатели, тут тоже нет. Есть то, что для человека сведущего дороже яшмы и жемчуга, – знание, и Линь Чэнь, святотатец и грабитель храмов, не намерен уйти отсюда с пустыми руками. Он не боится духов, даже иноземных, а тем более не боится людских уловок, которые хитрецы пытаются выдать за волю Неба. Он и с самой смертью готов схватиться, чтобы выгадать пару лет для одного тощего наглого типа. Да что там говорить, он даже родную мать-лису навестить не побоялся, когда речь зашла о благополучии Чансу! Надо бы привезти ей особый подарок в благодарность за рассказ об этом храме. Маску у здешних резчиков заказать, что ли? 4. Фэйлю Платок – красный. И лента – красная. Красиво! Это не тот красный, который фонарики в Новый год и праздничные шнуры узлами. И не как ягоды гуми, которых можно набрать целую пригоршню и съесть, вкуснотища. И не блестящий красный, в котором ходит ядовитая змеюка. Правильный красный, как лужа пролитой крови, вот! Фэйлю перетягивает голову лентой и прячет под платком лицо до самых глаз. Хорошо Чжэнь Пин выдумал с этими платками! Они все спрячут лица: и седой дедуля, который умеет правильно двигаться – мягко, как дикий кот; и его слуги; и сам Чжэнь Пин – он тоже с ними пойдет, хоть его в прошлый раз и ранили. А почему ранили? Потому что он у брата Су совета не спросил. Теперь вот они заранее спросили, и братец Су всему научил: и что им делать, и где спрятаться, и чего ждать, и как незаметно лететь по крышам, выслеживая старикашку в высокой шапке... Брат Су самый умный! Поэтому Фэйлю его слушается, даже когда тот говорит совсем непонятное. Например, не дает Фэйлю есть большую зеленую дыню сколько хочется. Или запрещает трогать змеюку в красном халате. И голубей ловить... Вот с голубями непонятнее всего! Едва вспомнив про голубей, Фэйлю снова морщит нос, поднимает верхнюю губу, скалится и тихонько рычит. Братец Су учил его прятать на людях звериные повадки, но ведь так, под маской, его никто не видит. И никто не узнает. Изо дня в день он старается вести себя при братце Су как положено – не хватать еду руками, не показывать зубы, говорить так, чтобы его понимали, заходить в двери, а не впрыгивать в окно. И лишь когда подступает злость, правильное поведение сползает с него, как маска с лица, и он снова безъязыкий звереныш, готовый убивать. 5. Сяо Цзинъянь Настороженным, собранным, отчаявшимся, ожесточенным – всяким случалось принцу Цзину входить в приемный зал дворца Яньцзюй. Отец-император долго не баловал его благосклонностью, а когда в последний год сменил гнев на милость – относиться к этому следовало с еще большим опасением, чем к вспышкам его гнева. Нынче же как государь Ань-ди (человек тот же, титул сменился безвозвратно) он переступает порог этого дворца впервые – но собран и напряжен он так, как с ним не бывало и в бою. А ведь он столько раз бывал в этом зале, что знает его лучше, чем собственную спальню. И до сих пор опасается сильнее, чем допросной в Небесной тюрьме. С виду ничего не изменилось. Резной трон с золотистыми драконьими фигурами и шелковой обивкой. Ветвящиеся деревья светильников с алыми чашечками. Полупрозрачные занавеси. Ковер, в который так часто приходилось смиренно утыкаться лбом. И в обоих боковых приделах зала - неподвижные фигуры личной стражи в тяжелых доспехах и шлемах с глухими забралами в виде демонских морд. Хочется резко оглянуться, но он силой принуждает себя к спокойствию, чтобы на уборе-мянь не шелохнулась ни одна бусина. Зато мысли скачут, словно драгоценные нефритовые шарики, соскочившие с разорванной нити. Что за лица прячутся за масками демонов? Не те ли самые люди нынче его охраняют, что готовы были в любой день из прошедшей дюжины лет крутить и вязать строптивого принца Цзина, буде он проявит непочтительность или не угодит царственному отцу? И уж точно те самые, кому едва преградили дорогу гвардейцы Мэн Чжи на приснопамятном императорском дне рождения. Кому принадлежит их верность? За железными масками охраны не разглядишь лиц, у склонившихся ниц подданных не увидишь глаз. Поневоле вспомнишь, как власть изменила отца, высосав его досуха, как паук муху, заставив с легкостью поверить и в изменнический умысел сына, и в предательство лучшего друга. У Сяо Цзинъяня шея закаменела от напряжения, но он не оглядывается. «Железные маски? Подумаешь, привыкну». Все потому, что он твердо знает, кто на самом деле стоит за его плечом и кто прикрывает ему спину.