Пожиная бури

— Где-то же есть хорошие люди. Ты сам говорил. — Говорил. — Ну и где же они? — Прячутся. — От кого? — Друг от друга. — К. Маккарти, «Дорога».

Спина. Не лицо. Он оказался здесь не для того, чтобы поймать её саму. Селин застыла, в недоумении осознавая произошедшее. Пытаясь связать ниточки воедино, чтобы получить цельную картинку. Не то чтобы она испытывала иллюзии по поводу ценности своей жизни в его глазах. Всё наслоилось друг на друга. Пуля прошла сквозь слои чёрной ткани, засела где-то в теле южнее сердца. Кто-то закричал: «Не стрелять!». Селин отшатнулась назад, но услышала щелчок оружия. Безликая фигура направляла пистолет ей в лопатки. — Стой на месте, — послышалось предупреждение. В нынешнем мире человечество не больше, чем нелюбимые, отвергнутые дети планеты Земля. Они ничего больше не контролировали. «Другая сторона» — самый иррациональный из всех страхов, стал ощутимым. Но для Селин куда страшнее всегда была «эта сторона». Реальные люди и их реальные амбиции. Она замерла, глядя, как к ним вышагивает незнакомец с оружием, удивительно похожий на члена Homo Demens. Те же претенциозные повадки проскальзывали в его внешнем виде: поверх его бронежилета переливалась кованая хиралием золотая костная клетка. Только оружие в его руках было направлено на них. — Руки! — скомандовал он. Словно повинуясь, Хиггс поднял руки, но вовсе не для того, чтобы сдаваться. — А теперь лицо, — на лице самого незнакомца была только тряпичная маска, похожая на балаклаву, словно он собирался их грабить. — Я хочу его видеть. Но у них нечего было украсть, кроме разве что ещё одной роскоши нынешнего мира — чужие лица. Пересекая огромные пустые пространства, порой на мили вокруг нельзя было увидеть живого лица. Селин привыкла, ей даже нравилась эта пустота — безлюдные обломки цивилизации и оазисы Терминалов, где редко даже встретишь курьера или утилизатора. Ни намёка на жизнь, только смерть. Ей — застрявшей на границе — было комфортно. Смерть берегла её со своими БТ в роли сторожевых псов. В конце концов, смерть была её исходным состоянием, а жизнь — взята взаймы. Крохи времени, которые она выменяла взамен жизней других. Одна пустота. Всё висело в дребезжащем от страха воздухе. Иногда ей везло увидеть кого-то, взглянуть ему в глаза — это доступный максимум. Ни черт, ни улыбки, ни морщин, иногда даже голоса нет. — Правда? — не скрывая насмешки, отозвался Хиггс. — Видимо, ждёшь чего-то нового? Маска скользнула растворяющимся золотым пеплом, разлетелась по серому воздуху. Селин прислушалась к своему сердцу — всё ещё бьётся, даже вроде как спокойно. И ствол, прижатый к четвёртому грудному позвонку уже не так холодит. Всё немного отступило в тень, когда она увидела глаза незнакомца и совсем потускнело, когда он произнёс: — Монаган? Золотой пепел снова сконцентрировался в области руки и собирался в знакомую скелетную форму. Селин поочерёдно поглядела то на незнакомца, то на своего спутника. Потом выдала едва ли не шокировано, хотя и старалась скрыть удивление, но вышло паршиво: — Вы знакомы? Хиггс улыбался, как обычно. Если конечно можно было считать такую отмороженную улыбку обычной. Он опустил руки, хотя приказа не было. Полшага назад вызвали у незнакомца ощутимую тревогу. Она блестела у него на дне зрачка — такого же тёмного, как смола, что медленно и понемногу начала разливаться от ступней Хиггса. — Даже не вздумай, — человек вскинул оружие. — Я знаю все твои фокусы. Селин поняла первой. Раньше всех присутствующих, хотя каждый из них уже знал, что произойдёт — мысль скреблась в дальнем углу сознания. Но она почувствовала, что это происходит раньше, чем оно себя проявило. Словно дышишь экзистенциальной пустотой, как она есть. Чувство болезненности, пропитывающее тебя, как дым от костра. Словно приложить пергаментную бумагу к чернильному пятну и смотреть, как оно расползается, чернотой пожирая окружение. — Поверь, у меня есть кое-что новенькое, — вспышка, золотая маска в воздухе за плечом незнакомца и голос из пустоты: — Специально для тебя. И земля пошла трещинами, как будто тряхнуло землетрясением. И из этих трещин, бурля и переливаясь чёрной жижей, потянулись руки. Словно раскрылись врата в ад, не меньше, и оттуда полезли измученные души. Они вцепились своими липкими руками в лодыжки фигуры за спиной Селин, хватались за ноги прочих, утаивали их за собой в безмерную глубину. Куда-то на дно потусторонней Марианской впадины, в полную темноту. И слизь заливала их рты и желудки. — Годы отречения не пошли тебе на пользу, да? — доносилось откуда-то. — Похоже, ты вернулся слишком рано. Этот босс тебе всё ещё не по зубам. Кто-то пытался сбежать, увязая в дёгте. Кто-то начинал стрелять, но пули исчезали. Селин попятилась. Налетела на кусок арматуры, рассекла ладонь. Смола деликатно обтекала её ботинки, словно морская волна. Она подняла руку, отголоски боли только сейчас дошли до неё, как если бы болевые реакции были замедленны. Кровь текла вверх, к кончикам пальцев, а потом, отрываясь от подушечек, поднималась в воздух. Как если бы она болталась в невесомости. И, смотря сквозь эти игнорирующие физику капли собственной крови, она вдруг столкнулась взглядом с тем мужчиной. Он тоже это видел. Его лицо вытянулось, как у трупа, он даже не моргал. Словно невероятное и удивительное откровение упало на него сверху. Словно он понял, что где-то ошибся. Он скользнул за стену, оттуда вверх по полуразрушенным ступеням. Селин успела попятиться, потеряла его из виду. — Знаешь, когда я увидел тебя там у двери со всеми этими выкрутасами, что ты сделал, я подумал: «Чёрт возьми, это оно!», — голос был где-то рядом. Они оба стали невидимыми тенями, будто ушли в какое-то измерение только для них двоих. Измерение из прошлого, куда Селин не было доступа. Она оглянулась. Чёрная смола растеклась вокруг и словно впиталась в землю. Всё было смешанное. Послышался глухой удар. Селин вдруг почувствовала холод лезвия, касавшегося шеи. Мужчина подступил сзади, его рука держала её, как приманку. — «Ребёнок, одарённый другой стороной. Не мёртвый, не живой», так да? — произнёс он у неё над ухом, и это звучало будто чьим-то чужим голосом. — Но теперь я вижу, что тут только одна добыча, но два охотника. Они встретились тут не случайно. Эти люди искали фракталов, искали её. Может быть, они и забрали всё из хранилища. Но как они попали туда? На кого они работают? Откуда они обо всём этом знают? — А ты не боишься обломать свои фарфоровые зубки? — маска висела в нескольких шагах впереди. Одна вспышка и её хозяин появился рядом, втягивая сырой прогорклый воздух. — Потому что я чую этот страх. Такой огромный для такого крошечного тела. Вальяжные шаги Хиггса, его неспешные, почти ленивые движения, когда он потянулся за своей левитирующей маской и взял её в руки — всё это контрастировало с натянутым, как струна незнакомцем за спиной Селин. Они были похожи на первый взгляд, но по сути различались, как различаются огонь и лёд. — Столько страха, прямо как в тот раз, когда ты сбежал, — шаг Хиггса отдался в шее Селин, когда мужчина дёрнул лезвие. Ещё немного, и маленькие красные шарики потянулись бы от её сонной артерии вверх. — Ты прав, я боялся тогда. Я боялся тебя, Хиггс, — он улыбался, но говоривший улыбался тоже. И это была куда более торжествующая улыбка. В конце концов, он не солгал, когда сказал, что знает его. — Потому что ты вёл нас в пропасть. Я боялся твоей слабости, она погубила бы всех нас, как погубила тебя самого. Хиггс поменялся в лице. Взгляд больше не был чистым доминированием, ощущающимся каждой клеткой зажатого страхом перед сильнейшим тела. Что-то надломилось во всём происходящем. Остатки здания вокруг них ощетинились кусками торчащей там и тут арматуры. Она в такт гулу земли и стонам с другой стороны, вдруг начала выгибаться. — Ты многое пропустил, пока слонялся по пустоши. Я — часть Бога, — голос больше не был расслабленным и тихим, он был таким, каким заявляют о превосходстве, возвышаясь над поверженными телами. — Теперь я сам определяю, что есть сила, а что слабость. Я сам решаю судьбу мира. Он шёл вперёд прямо по направлению к мужчине, что держал Селин. И железо вокруг сворачивалось, а вместе с ним от такой силы, от близости к источнику у Селин сворачивалась кровь в жилах. Наконец, их разделяло меньше нескольких метров. Куски арматуры стали походить на лианы, на уродливые стебли цветов, что распустились на могиле прошлого. Селин нашла это отвратительным. Но мужчина позади неё, кажется, даже не шевельнулся. Если ему и было страшно, если он и чувствовал себя уязвимым — о, Хиггс желал бы увидеть это во плоти — он этого не показал. — Неужели? — он огляделся, будто всё происходящее, всё, что задумывалось, как демонстрация силы, как крик опровержения не произвело на него никакого эффекта. — Дёрни я сейчас рукой, это тебе поможет? Сможешь ты спасти то, что имеет для тебя значимость? Неожиданно, она увидела это на его лице. Какой-то еле заметный отблеск. И вдруг Селин поняла — там, под масками, под слоями сырой земли, под чёрным дёгтем и под горящим адом лежит труп мальчишки. Мальчишки, у которого нет ни силы, ни гармонии, ни связи. У которого только пустые глазницы, обведённые чёрной подводкой и тощие руки. Мальчишки, что терпит поражение за поражением на пути к цели, которой никогда не достигнет. И на миг, она поймала себя на отчётливой мысли: «Боже, какой же чёртов хаос творится в твоей голове?» — Нет, я так не думаю, — отозвался мужчина, отвечая на свой же вопрос, хотя все здесь знали, что он не требовал ответа. Это был выверенный удар. После него бой не имел смысла, но Хиггс был не из тех, кто сдавался и уходил побеждённым. Боги не могут проигрывать. Чёрная смола вновь полилась из трещин, всё слиплось, словно облитое ей. Селин почувствовала толчок, её отпихнули в сторону, она повалилась на землю. Когда вскинула голову, мужчина по колено увяз в воронке из липкой жижи, обволакивающей его ноги. Хиггс возвышался над ним, как идол, требующий жертвоприношения. Балаклава была сорвана, Селин увидела лицо, испещрённое шрамами. Рука в перчатке впилась ему в волосы, запрокидывая голову. В какой-то момент, Селин подумала, Хиггс сейчас свернёт ему шею. Но смысл был не в смерти, а в унижении. Он наклонился, почти коснулся его лица языком, но лезвие блеснуло раньше. Одрадек за спиной Хиггса хрипло заверещал, засбоил, искрясь, а потом и вовсе безжизненно повис. Мужчина бил не в тело, зная, что это не принесёт необходимого результата. Лезвие оборвало трубку от капсулы ББ, связь между компонентами потерялась, а сама капсула — кроваво-красная — вдруг потемнела. И в эту же секунду вся смола будто испарилась. Связь с той стороной оборвалась. Селин почувствовала, как пропадает это давящее ощущение присутствия. Хиггс отшатнулся, незнакомец упал коленями на землю. Его люди только сейчас стали выползать, как жуки из-под камней. Селин обнаружила одного перед собой, он рывком поставил её на ноги, помогая встать, но оружие держал наготове. Мужчина поднялся с колен. — Где теперь твои божественные способности? Хиггс будто только сейчас вспомнил что-то важное. Он потянулся к ткани костюма и посмотрел на свои пальцы, словно в них была скрыта великая загадка вселенной. На чёрной коже перчаток кровь переливалась глянцем. Но ведь Боги не истекают кровью. Боги неуязвимы. Боги играют по своим правилам.

***

Девочка не видит ничего, кроме белого пространства коридора, как если бы её веки были прибиты и покрашены белой известью изнутри. Едва можно разглядеть чужие анорексичные тени на полу, если упасть на колени и заглянуть в крошечную щель под дверью её комнаты. Одна тень волнуется. — Не один из них не даёт таких сбоев, как она! Все работают исправно и выполняют свои функции, кроме неё. Она знает, что голос принадлежит высокому усталому мужчине с бледными водянистыми глазами. Ей ещё ни разу не удалось за столько лет прочитать, что у него написано на бейдже. Он уклоняется от её внимательного взгляда с дотошностью мастера. — Нельзя возвращать её к системе обеспечения! Доктор Рей звучит взволнованно. Ей — он сам так сказал — что-то около двенадцати лет, и она хорошо умеет различать эмоции благодаря нему. Остальные люди вокруг неё — маятники, качающиеся от сдержанности к волнению. Но доктор Рей другой: он смеётся, злится, грустит. Она учится мимикрировать под него. — Мы ни на шаг не продвинулись, доктор Рей, а теперь это. Что, скажите на милость, нам в таком случает делать? — Дать ей жить, — выдыхает мужчина, его тень на полу исчезает из поля зрения. — Ей и всем остальным. Как бы вы к ним не относились, они всё ещё дети. Они не знают, что делать. И просто не успевают наладить крепкий контакт с Берегом за то время, что проводят в машине. Ей приходится встать и прислониться ухом к двери, чтобы хоть что-то расслышать, потому что голоса понижаются. — Я уверен в этом на… — секунды молчания. — Восемьдесят процентов. К тому моменту, когда связь налаживается, они уже почти мертвы. Я проводил исследования, смотрите… здесь! Мы можем научится направлять их, но для этого нужно чтобы они подросли, нужна связь с кем-то. — Капсулы не предназначены для длительного содержания. Вы никогда не вырастите взрослых в них, это невозможно. И мы не будем тратить ресурсы спонсоров на ваши предположения, доктор. — Так вытащите их из чёртовых капсул! — голос доктора Рея скачет вверх и вниз. Как линия на том аппарате в центральном зале, что подключают к её сердцу. — И что нам с ними делать? — а вот второй голос остаётся спокойным, даже ледяным. — Вы, доктор, сможете относиться к ним, как к оборудованию — такому, что изнашивается и требует замены рано или поздно — глядя им в глаза? Молчание между ними такое долгое, что туда можно было уместить ещё сотню таких диалогов. Она слышит только шаркающие шаги одного из них и не может видеть, что руководитель проекта пересекает коридор и замирает у её двери, чтобы обернуться в сторону застывшего доктора Рея. — Мы и так уже пошли у вас на поводу с этой девочкой и что теперь? У нас здесь не приют. Доктор подходит ближе. Она отходит назад. Мусолит языком болтающийся в десне молочный зуб, ещё больше расшатывает его. — Это долгосрочное вложение. Мы потратим время, зато потом выиграем его с лихвой! Время. Все они здесь только и делают, что говорят о времени. Но ей нравятся только рассказы доктора: «Хронос — он совсем не был плохим для людей давным-давно. Он — это самое древнее, что есть в нашем мире. Он — основа. Всепожирающее время». — Доктор Рей! Напомните, какую должность вы занимаете в проекте? — Советника по безопасности. — Вот и не забывайте об этом. Шаги гулко бьются об стены. Она видит тень доктора под дверью, отшатывается ещё назад и отсчитывает: «Один, два, три». Ровно на последний счёт доктор входит в её комнату. Он выглядит спокойным, но она видела, как он натянул эту резиновую пустую внутри маску непоколебимости прежде, чем войти. Она не говорит «Привет» или «Добрый вечер», как он учил её. Она говорит, что думает, как привыкла сама. — Они злятся из-за меня? Доктор кажется растерянным — ещё бы, его так легко раскрыли. Но не удивлённым. — Ты подслушивала? — Да, — бесхитростно отвечает она, а потом всё же уточняет: — А это плохо? Простые понятия «хорошо» и «плохо» это первое, что он объяснил ей. Насколько мог, конечно. В этот раз доктор Рей только качает головой. — Просто не делай так больше. Она садится на кровать и ногтем скребёт край. — Это была случайность. То, что произошло. Я не хотела. Она приблизилась к той двери с отпечатками на Берегу, почти повернула золотую ручку. А потом из-под двери потекла чёрная смола. Обволокла её ноги по щиколотку. Она испугалась — в конце концов, она только маленький ребёнок запертый на Берегу с сотней, тысячей дверей. Смола всё прибывала, а она не могла сбежать. Только утонуть. Потом оказалось, что в этот момент в центре управления вся система полетела к чёртовой матери. — Случайностей не бывает, — видя, что она нервничает, доктор Рей привычным жестом, как делал сотню раз, убрал её белую прядь за ухо. — Любая случайность — это всего лишь закономерность, которую мы ещё не смогли понять. Но девочка продолжала ковырять край кровати и расшатывать зуб во рту. Он присел напротив её лица. Она такая бледная, что большие зелёные глаза смотрятся как два куска необработанного нефрита, вставленные в глазницы мраморной статуи. — Хочешь расскажу тебе историю? Жила-была маленькая девочка, совсем как ты. Она любила рисовать динозавров и носила яркий желтый дождевик. Но однажды она спускалась по лестнице в свой маленький домик и ступенька под её ногой оторвалась. Секундное замешательство дорого ему обходится. Девочка вскидывает голову и впивается в него просящим продолжения взглядом. Несмотря на возраст, она замечает эту пробежавшую по его лицу тень. — Она упала с лестницы, а когда очнулась поняла, что попала в другой мир. Удивительный мир, где время играется с самим собой. — Что случилось потом? — Я не знаю, — он только пожимает плечами. — Но мне хочется думать, что она счастлива в том мире. Понимаешь? Одна маленькая ступенька привела к тому, что мы сейчас здесь. Ты и я. Она моргает. С ресниц сыпется бисер недоумения. — Я не понимаю, — открыто признаётся девочка. — Это не страшно, — так же открыто отзывается доктор. — Так вы не злитесь на меня? Он выпрямляется, скрывая её в своей покровительственной тени. Улыбается улыбкой почти заговорщической, словно она его единственный соратник, партнёр по преступлению, которого ещё не было. — Разве могу я злиться на такую чудесную девочку, как ты? — широкая ладонь доктора кажется очень загорелой на её белой голове, хотя располагающего к загару солнца они оба не видели уже очень давно. — Не беспокойся об этих людях, ладно? Совсем скоро всё, что они говорят не будет иметь значения. Девочка знает, что он всегда готов ей помочь. Доктор знает, что ему никто не поможет.