Зарисовки

Тонкие, нервные пальцы. Белые костяшки резко выделяются. Миндалевидные вытянутые ногти. Аристократические руки. Родинка около безымянного пальца правой руки. Перстень. Тяжёлый, массивный на такой хрупкой руке. Львиная голова, оскаленная львиная голова с зажатым в клыках камнем. Кроваво-красный цвет камня, обрамлённый старым золотом. Будто светится, словно живой. Рука, рука.. кружевной манжет, бархатный рукав глубокого винного цвета. Повёрнутое к окну лицо. Точёный профиль, прямая переносица, тонкие и узкие крылья носа. Чётко очерченные брови, изгибающиеся дугой с поднятыми к вискам концами. Пристальный взгляд серо-стальных глаз. В них, глубоко, прячутся далёкие воспоминания, и сквозь этот омут времени они кажутся бездонными. Плотно сжатые бледные бескровные губы. Соломенного цвета волосы, обрамляющие лицо небрежной волной мелких беспорядочных кудрей. Кожа лица тонкая, полупрозрачная, будто фарфоровая, болезненно бледная и будто подсвеченная. Этот человек болен. Он умирает. Давно и мучительно, но он уже привык к этому, он уже давно едва ли что ощущает. Сидит в глубоком кресле, утопая в нём, как древняя статуя, вырезанная в толще скалы, полустёртая ветром, дождями и временем. На коленях, укрывая ноги, лежит плед. Шотландская клетка. Из окна льётся белый свет слепого дождливого неба без туч, без самих небес, только бесцветная пелена. Мягкими отсветами на острых скулах играет блеск каминного огня. От пламени идёт тепло, уютное, домашнее. Но не он дарит человеку тепло. Он смотрит в окно, слушая шум дождя. И хоть глаза его открыты, он не видит пейзажа за стеклом. Он смотрит картины прошлого. Этот холодный, неприветливый, пронизывающий мелкий затяжной дождь напоминает ему тот тёплый ливень, этот холод действительности возвращает ему тепло призраков прошлого.. … Солнечный день.. густой старый лес, настолько древний, что кажется, он помнит ещё первый день творения мира. Каждое дерево, растущее в нём, пережило столько и стольких, что умей говорить, поведало бы всю мудрость Жизни и Вселенной. Тёмные густые кроны в перепутанных ветвях, узловатых, старых, но каждой весной с новыми молодыми детьми-побегами, этот вечный цикл жизни – обновления, но сохранения памяти прошлого. Ветер не может их потревожить, в любую бурю в лесу тихо. Безмятежность, сон времени. Здесь кажется, что время действительно останавливается, складывает свои беспокойные лёгкие крылья, пряча голову на груди, прикрывая глаза и впадая в дремоту, околдованное чарами старины леса, вечного и молодого, мудрого и старого.. а может, оно правда останавливается? Но лес этот столь обширен, что в нём местности столь разнообразны.. право, не верится, что это всё он один. Одними из чудных мест являются поляны. Небольшие лесные прогалины, покрытые высокой и густой травой. Роса, мягкая, сверкающая перламутром жемчужин, держится на них столь долго, что в рассветный час, когда солнце, пробившись сквозь лесной свод сплетённых ветвей, такая полянка превращается в сокровищницу Соломона – так ярко горят и переливаются на солнце эти слёзы дождя и тумана, последний вздох ночи, осевший чистейшей водой на траве, будто тысячи бриллиантов, поймав единый солнечный луч, дробят его, разбивая во всевозможные цвета, создавая потрясающую игру света.. трава, подобная перине, мягка и не было такого, чтобы она колола или резала. Впитав в себя жизнь, данную землёй, в рассветное время она отдаёт миру дурманящий аромат зелени… Эта поляна была большой. Настолько, что над ней виднелся приличный участок синего-синего неба. Лежа на ней и глядя в это небо, чувствуешь себя на дне колодца, и взгляд твой, не имеющий возможности задержаться хоть на чём-то, устремляется в Бесконечность.. он шёл давно, не помня, насколько долго, откуда, куда.. шёл по лесу уже давно. Казалось, воспоминая о пути в лесу – единственные, что у него остались. Листва так густа и сочно-темна, что не пропускала света практически на протяжении всей дороги. Тем неожиданней был удар солнечного света, когда он вдруг вышел на край поляны. Он будто ослеп. И ещё. Там шёл дождь. Самый из жизнерадостных дождей. Это был ливень, сильная и безудержная стихия. Тяжёлые кучевые облака, нависающие своей громадой почти над самой землёй. Знаете, как пахнет, звучит тяжесть? Посмотрите на тучи за секунду до первого разряда, до той толики мгновения, когда наступает момент освобождения, разрешение после пика, высшей точки давления. Но почему же солнечный свет? Это тот редкий ливень, который, как и все сильные дожди, стирает границу между небом и землёй, размывает её, показывая на простом примере призрачность всех рамок. Но, вот деталь, отличающая его от прочих. По над центром поляны в тучах образовался прогал, в который мягко светило солнце, самого его не было видно, это был шлейф, сноп сияния, спускающийся до самой земли, как лестница, по которой вот-вот могут спуститься ангелы.. Он был ослеплён светом, оглушён шумом падающей воды, прибит к земле тугими дождевыми струями, сливающимися в одну сплошную стену. Лишённый дыхания, зрения, слуха, он не был удивлён, думая что лишился заодно и разума. На подушке трав, в круге света лежала фигура. Красное золото волос, потемневшее от воды, змеями прядей перепуталось со стеблями трав, пригнутых к земле, колеблемых давлением сверху и одновременно будто своевольным желанием выпрямиться. Это была девушка. Рыжая девушка. Она лежала на земле, никак не скрытая от дождя, а напротив, будто стремящаяся навстречу падающему сверху бесконечному потоку. Сквозь водяную завесу она казалась видением, неудивительно, что он считал, что рассудок покинул его. Но к этому факту он оказался безучастен, приняв его, как данность. Едва ли его волновало в этот миг, что до момента, когда нога его наступила в мягкий, принимающий в себя без сопротивления мох, покрывающий землю под кронами этих странных, будто сонных дерев, жизни своей он уже не помнил. Это казалось настолько несущественным, что и задумываться над прошлым не стоило. Чем сильнее напряжение, тем с большим напором оно сбрасывается. Этот дождь не был исключением. Опустошённые, отдавшие тяжесть влаги земле, облака становились всё светлее, легче, превращаясь в любимых питомиц вечного пастуха – ветра. Воздух стал чист, кристально прозрачен и свеж, что, казалось, вдыхая его, наполняешься живительным нектаром. И вместе с тем он был острым, как нож. Попробуйте, вдохните полной грудью морозный горный воздух, тогда поймёте, о чём я. Вместе с наступлением тишины чувства стали постепенно возвращаться к нему. Он смог вдохнуть, но не остерёгся, и обновлённый, напоенный озоном воздух, резанул по легким, долгое время томящихся в ожидании кислорода. Он согнулся, едва не повалившись на колени. Глаза, залитые столь обильно слезами небес, стали наполняться собственными. Постепенно, вдох за вдохом, голова становилась яснее, он смог выпрямиться и оглянуться. Фигура в центре поляны оставалась на месте. Стало быть, он в своём уме. Не зная, можно ли подойти ближе, он не смел тронуться с места. Поляна была велика по сравнению с большинством других, но на деле её вполне можно было охватить взглядом. Поэтому он довольствовался своим месторасположением. Прислонившись спиной к стволу кряжистого дуба, он стал разглядывать свою неожиданную находку. Кто-то может сказать, что неприлично вот так пристально рассматривать незнакомого человека. Но отчего-то такие мысли не приходили в его голову. Вообще никакие не приходили. За время путешествия по лесу он забыл, как и о чём могут думать люди, какие ассоциации или желания могут у них возникать в тех или иных ситуациях. Можно сказать, что сейчас он смотрел на мир жадно, но девственно-чисто, как ребёнок. Который смотрит, потому что видит, касается, потому что ему интересно, что же он ощутит, не имея опыта предшествующего общения с объектом. Девушка лежала на спине. В позе её читалась непринуждённость спящего человека – самое беззащитное состояние, какое только можно придумать. Так спать может только тот, кто ощущает себя дома. В своей стихии, тарелке, как угодно. Это чувство абсолютной защиты и покоя. Но, спала ли она? Солнце грело мягко, над землёй вился парок, пахло травами и ягодами. Душистый напиток, прекрасно-пьянящий, зовущий приблизиться в его дарителю, вдохнуть полной грудью – дух земли.. она им дышала. Может, это и есть одеяло, под которым всякий будет себя чувствовать ребёнком, спящим на груди матери. Волосы её постепенно высыхали под тёплыми лучами, змеящийся, стелющийся по земле водопад расплавленного красного золота, извивающийся и покрытый волнами и кольцами кудрей. Она улыбалась. Но не так, что могло бы создаться ощущения, что были приложены какие-то усилия, будто тихая полуулыбка для её лица естественное выражение. Оно дышало покоем. Длинные каштаново-рыжеватые ресницы сомкнутых век тихо трепетали, круто изогнутые брови придавали ей выражение некой удивлённости. Дыхание, по всей вероятности, было столь тихим, что травинка, нависшая над ней, отклонялась едва заметно, движения груди заметны ещё меньше. Это его почему-то обеспокоило. Это и заставило его, будто бы даже против воли, направиться к ней. Едва успев присесть на колени, он заметил, что незнакомка не спит. Из-под ресниц почудилось влажное поблёскивание, в следующий миг она открыла глаза, неожиданно, он даже вздрогнул. И застыл. Излюбленный оборот – утонуть в глазах. Правда, как же это, а если то не басня, а реальность, то каково же – перестать видеть, слышать, ощущать что-либо, кроме этих самых глаз. Что можно сказать, они были зелёными. Но.. красок и слов не хватит, чтобы передать их истинный облик. Можно исписать кипы бумаги и холстов, но отчаявшись найти то неуловимое нечто, что таят очи каждого из людей, что может разглядеть только один человек, даже разочароваться в себе. У каждого он свой, этот человек, и если сам он не писатель, не поэт и не художник, то истина о тех единственных зеркалах души для мира потеряна. Я не он, не для неё, по крайней мере, поэтому напрасна будет попытка передать истину, но взгляд со стороны, отчего же. Видели когда-нибудь море на рассвете? Этот странный зелёно-голубоватый цвет. Но поглядишь в следующую секунду, и это уже молодая весенняя зелень, первый робкий листочек, только освободившийся от клейкой пахучей почки. Золотистые искорки, похожие на те, что отлетают беспрерывно от потрескивающего ночного огня, разведённого одиноким путником в лесу, от того кажущимся таким значительным и важным. Или лесные озёра. Скажете, вода в них чёрная. А приглядитесь, она отражает небо, и вот – она небесно-лазурная, посмотрите на другой берег – в отражении зеркальной глади шумят кронами деревья. Чего только нет в этих глазах. Может, он и вправду утонул в них? А может, он увидел в них самого себя, но забылся не из самолюбования, нет, а узрел свой истинный облик, отразить который может только одна пара глаз во всём мире…