Прощай, Джон

В лесах Сентфора есть небольшая опушка. До нее довольно-таки трудно добраться, и, скорее всего, знает о ней только один человек. Этот человек сейчас пробирается к опушке сквозь кусты и заросли, задыхаясь и постоянно оглядываясь. Немного напоминает сюжет каждого второго ужастика — главная героиня бежит в лес от монстра, не зная, что там-то ее и убьют. Но я — я знаю. Мне осталось не больше пятнадцати минут, пока оно не найдет мой след и не придет за мной. Я знаю, я скоро умру, но я хочу умереть на той опушке. Вот, наконец, и это место. Я выбегаю на полянку и, подойдя к могиле, обессиленно падаю на колени, хватаюсь одной рукой за исступленно колотящееся сердце, другой — за надгробие. Сколько же мне осталось? Драконы постараются задержать его, но у них не получится. Ему нужна я. Остается только надеяться, что мои друзья выживут, а моя смерть будет безболезненной. Сердце бешено колотится, словно надеется поддержать жизнь. Но удары сочтены, игра окончена. Я скоро умру. Меня накрывает волной ужаса; сердцебиение звучит, словно траурная барабанная дробь. Я умру прямо здесь, меньше чем через полчаса, и смерти не избежать. И тем страшнее, чем дольше я жду своего палача. Ах, если бы умереть прямо сейчас, не чувствовать этого животного ужаса загнанной в угол жертвы, не ощущать смертной тоски по друзьям, маме, Джону… Джон… Я поднимаю голову и сквозь слезы смотрю на надгробие. Наверное, мои друзья думают, что я почти тебя не помню, что схватка с Фавном отняла у меня некоторые воспоминания, потому что я ничем не выдаю собственной горечи. Если так, то они заблуждаются. Я все прекрасно помню — твой редкий смех, танцы практически под любые песни, твой сарказм, когда ты, накинув на меня свою куртку, отчитывал за неосмотрительно легкую одежду. Я помню тепло твоих прикосновений, помню вкус сухих горячих губ, коснувшихся моих губ в первом поцелуе. Помню жар наших тел, слившихся в подлинной нежности. Помню ужас бессилия и боль предстоящей потери, с которыми я наблюдала твое стремительное старение, а за ним — смерть. Я помню абсолютно все, Джон. Горячие слезы выступают на глазах, крупными каплями катятся по щекам. Не стану их утирать — зачем? Некому видеть, как я плачу над бренными останками. Я судорожно всхлипываю, глядя на бугорок. Хочется сказать, что все хорошо, что это обычный визит, но в горле ком. Мне так страшно, Джон. Когда я бежала сюда, мне казалось, я смогу найти в себе силы мужественно встретить смерть. Нет, пожалуй, во мне теплилась надежда, что твой призрак восстанет ради меня, утешит, ободрит. Глупости. Теперь ты мертв, ты не знаешь, что я здесь, так близко, и мое сердце все еще бьется благодаря твоему самопожертвованию. Хотя пройдет меньше получаса — и я усну рядом с тобой. Это чертовски глупо, но сейчас это все, чего я хочу. Нет, не все. Я бы хотела услышать твой голос, увидеть глубокие карие глаза, в которых будет лучиться тепло и необходимая мне поддержка. Из горла вылетает странный звук. Не сразу понимаю, что разрыдалась. Странно, несмотря на дикий страх, мыслю я достаточно ясно, однако тело сотрясает дрожь, и тишину опушки нарушают мои рыдания. Шаги позади меня дают понять: все кончено. — Неужели оно того стоило, девочка? Оно приближается, с насмешкой разглядывая могилу. — Бежать к могиле возлюбленного, отдавшего за тебя жизнь, чтобы умереть здесь. Какая ирония. Надо бы, наверное, успокоиться, не дать моему убийце повода поглумиться. Было бы здорово, сумей я встретить смерть красиво — с непроницаемым лицом и парой удачных шуточек. Но вместо этого — искаженное страхом заплаканное лицо и тихий умоляющий шепот: — Умоляю. Нет. Это бесполезно, я знаю, но я не могу себя преодолеть. Мне безумно страшно. На его губах мелькает насмешливая улыбка. Все, что происходит, лишь забавляет это существо, нимало не трогая души, если, конечно, она у него имеется. — Прости, девочка. Даже несколько ударов ножом оно наносит, улыбаясь, и с этой же улыбкой отдаляется на пару шагов. Так художник, сделав несколько завершающих мазков, отходит и окидывает взглядом завершенную картину. Последняя жертва, прижимая руки к ранам, корчится на небольшом бугорке и захлебывается собственной кровью — чем не шедевр? Обратный отсчет пошел. Я поднимаю глаза, но его уже нет. Невероятно, но я нахожу в себе силы сесть, превозмогая адскую режущую боль, и прислониться спиной к надгробию некогда так любимого человека. Некогда так любимого… Я и сейчас люблю тебя, Джон. Я очень надеюсь, что, умерев, я тоже попаду в мир Грез. Да куда угодно, лишь бы там был ты. Силы стремительно уходят. Хочется спать, и я знаю, что, уснув, никогда уже не проснусь. Закрываю глаза, но неожиданное ледяное прикосновение к моему лицу заставляет поднять веки. Не призрак и не живая плоть, с приветливой, но горькой улыбкой, ты присаживаешься совсем рядом. На неестественно бледном лице что-то тускло блестит, ветер чуть шевелит твои волосы. Совсем как живой, я даже чувствую, как твоя ладонь нежно гладит меня по голове, как маленькую плачущую девочку. Прежде чем мне удалось назвать тебя по имени, из горла вылетают булькающие звуки. По подбородку течет что-то липкое и теплое, во рту — привкус железа. Кровь течет изо рта, капает на окровавленные ладони, а я улыбаюсь. Ты здесь, Джон. Как же хорошо… но я вижу слезы на твоих щеках, и глаза полны боли. Я знаю, ты не этого конца для меня хотел… но ведь теперь ничего не изменить, правда? — Джон… Меня переполняет счастье. Ты здесь, ты пришел! Пусть ты не жив, да и мне осталось всего ничего, но я тебя вижу и даже чувствую. Я только и могу, что повторять твое имя, но можешь ли ты говорить? Ты не произносишь ни звука, только лишь невыносимо печально улыбаешься, сжимая мои ладони, и по твоим щекам текут слезы. — Не плачь, милый, все же хорошо. — Я говорю шепотом, на большее сил нет. — Мы снова будем вместе. Как же хочется пить… мелькает мысль, что можно припасть губами к траве — недавно шел дождь. Но я боюсь пошевелиться: вдруг этот прекрасный безмолвный призрак исчезнет, и я останусь умирать в одиночестве, так и не сказав ему всего того, о чем молчала раньше? — Знаешь, я редко это говорила, но я тебя люблю. Даже сейчас. Ты ведь это знаешь, да? Ты киваешь и прижимаешь свой палец к моим губам, призывая к молчанию. Я мотаю головой. К чему эта осторожность? У меня нет ни шанса, я уже почти ничего не вижу. Я нервно улыбаюсь, но страха больше нет. Это так странно… или нет? Самое страшное уже случилось, остается лишь ждать сна, в котором я буду с тобой, Джон. Все будет хорошо; снова будут танцы под джаз, прогулки по парку, смех, поцелуи, все то, что у нас отняли. Я не боюсь. — Эй, у меня в глазах темнеет… ты все еще здесь? Ты отвечаешь касанием к моей ладони. — Знаешь, мне вообще-то столько хотелось бы сказать. Что мне так жаль маму и друзей. Что я любила всех — тебя, родителей, Кэнди. И кошку свою тоже… любила… Ты, судя по холодку, касаешься щеки. Я уже ничего не вижу, мне осталось, наверное, всего пара секунд… но мне не жаль, мне все равно. Так даже лучше — я уйду в твой мир и покину этот, полный дерьма и крови. Жаль, конечно, близких… но жалость куда слабее счастливого осознания будущего. Я уверена, мы будем вместе. — Это финал. Прощай, Джон. Встретимся на той стороне? Наверное, ты улыбнулся. Или кивнул. Я не знаю, у меня давно уже темнота перед глазами, тело слабеет, я даже не чувствую теперь боли. Я словно в пустоту упала, и только лишь знакомый до боли голос Дерека, выкрикивающий мое имя, дает понять, что я пока еще здесь, но это последние секунды. Я чувствую руку на своем плече, прикосновение к сонной артерии — и все исчезает. Мы ведь встретимся, правда?