Лишь только вместе, мы, всё, преодолеем.

Топкапы. Вот только, что касается Шехзаде Селима, он не захотел сносить, принесённой ему обиды, наглецом в шкуре дьявольского ночного создания и, еле дождавшись наступления первых лучей утреннего солнца, осторожно выбрался из постели, где ещё крепко спала его дражайшая возлюбленная Санавбер и, быстро одевшись, пришёл в темницу, где содержался на прочной серебряной цепи пленник. Только какого, же, было удивление юноши, когда вместо страшного огромного волка, он обнаружил в холодной тесной камере прекрасную юную темноволосую девушку с выразительными карими мендалевидными, обрамлёнными густыми шелковистыми ресницами, глазами, которые излучали, одновременно: обжигающую до тла, ненависть к суровым бдительным стражникам и глубокую отрешённость от всего внешнего мира, вызванного пониманием того, что теперь её, точно не оставят в живых и, непременно казнят для того, чтобы избавить столицу Османской Империи от, неизвестно откуда взявшегося, жестокого ночного убийцы, но пленнице было уже всё равно, ведь она провалила, порученное ей дражайшим братом Шехзаде Исмаилом, задание по убийству никчёмного Османского Шехзаде Селима и по искоренению всей султанской династии, в связи с чем девушка печально вздохнула и воинственно уставилась на своего внезапного посетителя, каковым оказался тот голубоглазый светловолосый красавец, на которого она ночью напала, с глубоким интересом посматривающего на неё, не говоря уже о том, что смущённого наготой её стройного тела, бесстыдно проглядывающегося из-за широкого чёрного бархатного плаща с глубоким капюшоном, но это продлилось не долго. Вскоре юноша собрался с мыслями и, грубо схватив пленницу за горло одной рукой, сжал его так, что ей стало нечем дышать, и она начала задыхаться, грозно прокричал ей прямо в лицо: --Кто ты такая? То, что ты оборотень—это итак мне ясно! Я имею в виду то, кем ты являешься на самом деле! Кто приказал тебе напасть на меня? Какую цель ты преследуешь? Отвечай, если хочешь облегчить свои страдания перед смертью!—но в ответ получил презрительный звонкий смех таинственной прекрасной незнакомки, вероятно впавшей в истерику, но всё с той, же ненавистью, выплюнула ему ядовитые слова, словно издеваясь над своим прекрасным надзирателем: --Кто я такая? Оборотень! Беспощадный ночной убийца, пришедшая сюда, в Государство Великих Османов для того, чтобы навести ужас на вас всех и заставить дрожать от страха при каждом хрусте сухих веток, царящей ночной тишины и непроглядной тьмы!—за что и получила от парня отрезвляющую звонкую пощёчину, не укрывшуюся от внимания, пришедшего в камеру, Шехзаде Баязеда, захотевшего, лично допросить таинственного оборотня, но оказался, глубоко потрясён увиденной сценой, хотя и, прекрасно знал о том, что его брат Селим никогда не позволяет себе, поднимать руку на беспомощную женщину, наоборот, он скорее обласкает её тёплым словом, а тут такое! Значит, видимо, эта таинственная красавица и есть их загадочный оборотень, что ввело юношу в ещё большее смятение, с которым он продолжал находиться в лёгком ступоре, что продлилось ровно до тех пор, пока Селим внезапно ни, потеряв терпение, приказал, находящимся здесь, же, стражникам, беспощадно пытать пленницу и выяснить у неё таким способом всё, что его интересует, после чего, наконец, отпустил её и стремительно ушёл, даже не заметив ошеломлённого брата, который и возглавил дознание. А между тем, что касается Шехзаде Селима, то он сам того не заметил, как добежал до своих покоев и вошёл в них в тот самый момент, когда, облачённая в шикарное шёлковое сиреневое платье, обшитое блестящим кружевом, его дражайшая возлюбленная жёнушка стояла перед большим прямоугольным зеркалом, обрамлённым серебром с бриллиантами и, погружённая в глубокую задумчивость о том, удалось ли Светораде, покорить израненное сердце Шехзаде Баязеда, ведь не зря, же она замолвила за свою служанку словечко перед Хюррем Султан, когда та думала над тем, кого из рабынь отправить к, погружённому в скорбь, несчастному сыну, плавно расчёсывала золотым гребнем распущенные волосы, в связи с чем из соблазнительной груди юной Султанши вырвался тяжёлый вздох, не укрывшийся от внимания Шехзаде Селима, который уже успел полностью успокоиться после выяснения отношений с дерзкой волчицей, едва не убившей его ночью. Сейчас, в его трепетной душе, вновь воцарился мир и покой, наполнившие её приятным теплом, из-за чего сам того не заметил, как нежно выдохнул: --Доброе утро, сердце моё!—чем и привлёк к себе внимание юной девушки, заставив её, мгновенно выйти из мрачной задумчивости, в которой она пребывала всё это время и с восторженным блеском в ясных голубых глазах, рвануть к возлюбленному в, распростёртые им перед ней, объятия, которые он бережно сомкнул на её стройном стане. Их, полные огромной любви, льдисто-голубые взгляды встретились, а губы воссоединились в долгом жарком поцелуе, способном, растопить самые прочные льды. Вот только, почему-то, какое-то внутреннее чутьё неумолимо подсказывало Санавбер о том, что хрупкую, как китайский фарфор, душу её возлюбленного что-то очень сильно тяготит, в связи с чем, девушка понимающе вздохнула и, ласково гладя его по бархатистым щекам, участливо спросила: --Тебе никак не даёт покоя этот оборотень, посмевший на тебя, напасть поздно вечером, сердце моё? Кто им оказался, ты узнал?—чем вызвала в муже измождённый вздох, с которым он ненадолго отвёл от возлюбленной взгляд и, ничего от неё не скрывая, поделился: -- Я, конечно, понимаю, что давать пощады пленнице нельзя и после дознания, она будет казнена, ведь оставлять в живых девушку, пусть даже и очень красивую, ни в коем разе нельзя, так как она оборотень, подосланный к нам врагом для учинения беспорядков, но вот, что мне делать с голосом совести, да и я никогда не воюю с женщинами! Просто, поднимать руку на женщин, является верхом бестактности с бесчестием, не говоря уже о том, что это не по-мужски.—что заставило Санавбер ненадолго призадуматься, что отразилось в её ясных голубых глазах в виде хитрого огонька, из-за чего она загадочно улыбнулась, чем привлекла внимание мужа к себе ещё больше, но, не пожелав, томить его в неведении, поделилась своим мудрым планом, решающим все противоречия в душе и совести возлюбленного: --А зачем торопиться с казнью? Это ты всегда успеешь сделать с пленницей! Для нашего Государства сейчас самое важное—грамотно распорядиться ею, а именно, сначала необходимо выяснить кто она и откуда, не говоря уже о том, что какую цель преследовала, нападая на тебя, после чего, пустишь её против наших врагов, с целью, заманить их всех в их, же, собственную ловушку, где и разобьёшь их в пух и прах.—благодаря чему, Селим погрузился в глубокую мрачную задумчивость, мысленно признаваясь себе в том, что мудрее совета, он ещё ни от кого не слышал ни разу, даже от родной горячо любимой валиде, что отразилось в довольной, даже в какой-то мере, коварной улыбке, что продлилось ровно до тех пор, пока он ни, вспомнив о мечтательном состоянии Баязеда, с которым он появился рано утром в темнице, меняя тему их душевного разговора, поделился: --Сегодня, когда я пытался допрашивать пленницу, в темницу вошёл мой дражайший брат Шехзаде Баязед, выглядя очень воодушевлённым, не говоря уже о том, что окрылённым. Интересно знать, что это с ним?! Уж не влюбился ли в новую наложницу?!—чем и заставил жену, вновь загадочно улыбнуться и душевно произнести: --Да, Селим! Ты прав! У Шехзаде Баязеда появилась новая фаворитка. Ею является моя бывшая служанка Светозара, за которую я днём активно хадатайствовала перед нашей дражайшей Валиде Хюррем Султан. Вероятно, она согласилась со мной и приказав калфам с евнухами, подготовить Светозару к хальвету с Шехзаде, отправила её к нему в покои, где всё и состоялось. Надо будет, потом отблагодарить наложницу за то, что она исцелила Баязеда от душевной тоски, заставив его, забыться в её заботливых объятиях. От услышанного душевного признания юной возлюбленной, Селим не смог удержать в себе, обуревающих его противоречивых чувств с эмоциями, и добродушно звонко рассмеялся, чем ввёл жену в искреннее негодование, с которым она вопросительно пристально уставилась на него, силясь, понять то, что его так развеселило в её душевном откровении о налаживании личной жизни его младшего брата, но все попытки Санавбер закончились тем, что она, тоже звонко рассмеялась. Что, же касается самой Светозары Хатун, то девушка, в эту самую минуту, занималась своими обычными делами, как и все наложницы, а именно приборкой ташлыка, за чем её и застала, бесшумно подошедшая к ней, старшая калфа по имени Иргиз, молоденькая девушка лет 20-24 с тёмными волосами и карими глазами, обладающая приятной внешностью, которая сегодня была одета в светлое форменное платье и тюбетейку. --Собирайся, Хатун! Санавбер Султан желает говорить с тобой в покоях Шехзаде Селима!—привлекая к себе внимание, бесстрастно проговорила она, чем ввела, облачённую в шёлковое простенькое платье бледного мятного цвета, юную гёзде в лёгкое недоумение, заставив, немедленно прервать занятие и с понимающим, едва слышимым, вздохом, покорно пойти следом за старшей калфой по мраморному дворцовому коридору, залитому, слепящим глаза, ярким золотым блеском от, озаряющих всё вокруг, солнечных лучей, при этом девушка осторожно попыталась выяснить у, сопровождающей её всю дорогу, калфы о том, для чего госпожа позвала её к себе в покои и о чём хочет поговорить, но в ответ та, лишь растерянно пожала плечами и небрежно отмахнулась: --Откуда мне знать, Хатун! Может быть наша Султанша желает поговорить с тобой о том, как прошла ночь у тебя с Шехзаде Баязедом, или дать какие-нибудь наставления по дальнейшему развитию твоих с ним отношений!—что заставило юную черноволосую гёзде, залиться румянцем смущения и погрузиться в ещё большую задумчивость, благодаря которой, она совсем не заметила того, как они вместе с калфой, наконец, пришли к покоям юного Шехзаде-регента и, войдя в них, почтительно поклонились ему с его дражайшей Баш Хасеки, сидящим на парчовой бирюзовой тахте возле арочных окон и утопающим в ярком золотом блеске солнечных лучей, о чём-то едва слышно душевно беседуя друг с другом, что продлилось ровно до тех пор, пока юная возлюбленная супружеская пара ни заметила, наконец, присутствия возле них Светозары Хатун с Иргиз-калфой, смиренно ожидающих их внимания, что заставило пару одобрительно переглянуться между собой, мысленно решая то, кто из них двоих начнёт проведение наставленческой беседы с новой фавориткой Шехзаде Баязеда. Это решила сделать Санавбер Султан, конечно, с одобрения своего дражайшего мужа, в связи с чем, она понимающе кивнула и заговорила, начав издалека, но, постепенно подходя к сути их общего разговора: --Как нам уже стало известно, прошлую ночь ты провела в покоях нашего дражайшего Шехзаде Баязеда, Светозара. Надеемся на то, что он оказался тобой доволен, а тебе удалось излечить все его сердечные раны, но речь пойдёт не об этом. Как ты, наверное, уже знаешь о том, что наложницам запрещено рожать Шехзаде детей до тех пор, пока он не уедет в свой санджак. Надеюсь, ты принимаешь все меры предосторожности от беременности?—что прозвучало для юной наложницы предупреждением, из-за чего она, хотя и на мгновение, но всё, же, растерялась и, залившись ещё большим румянцем, скромно потупила взор, но, постепенно собравшись с мыслями, уверенно заверила султанскую чету, тихо выдохнув: --Можете не сомневаться в этом. Дворцовая акушерка обещала давать мне противозачаточное зелье перед каждой ночью с Шехзаде Баязедом. Мы, очень мило провели время вместе, из-за чего пригласил меня к себе этим вечером. Конечно, она солгала, относительно зелья, ведь вчера Баязед ей так и не позволил ничего выпить, уверенный в своих силах, и считая, что, сможет вовремя остановиться и не зачать, из-за чего Светозара по своей наивности с неопытностью, доверилась ему полностью. Вот только, как бы она ни пыталась это тщательно скрыть от юной султанской четы, Шехзаде Селим всё равно углядел в наложнице неуверенность вместе с растерянностью, хотя и не подал вида, решив понадеяться на добросовестность младшего брата, в связи с чем одобрительно кивнул светло-русой головой, молчаливо, позволяя наложнице, вернуться в гарем, что она и сделала, предварительно, почтительно откланявшись им. Но, а немного позже, когда достопочтенная валиде юного Шехзаде-регента, погружённая в глубокую задумчивость о том, как прошла первая ночь её младшего сына с новой наложницей, величественно проходила по коридору, слегка придерживая, обшитое серебристым кружевом бордовое платье с шифоновыми рукавами и, набросанной на изящные плечи, меховой накидкой, она оказалась дерзко остановлена своим, весьма уверенным в себе, другом Ибрагимом-агой, который был старше её самой на два с половиной года, выглядя, при этом, каким-то чрезмерно взволнованным, вернее даже возбуждённым, что насторожило молодую рыжеволосую Госпожу, заставив её, мгновенно остановиться возле него и обеспокоенно спросить о том, всё ли у него в порядке, но вместо объяснений тридцатисемилетний мудрый наставник и хранитель покоев юного Шехзаде Селима, решительно взял его Валиде под локоток, что, крайне возмутило молодую Султаншу смеха и, отведя её за угол, пристально всмотрелся в её бездонные изумрудные омуты колдовских глаз и тоном, не терпящим никаких возражений, потребовал: --Сколько ещё ты будешь скрывать о том, что Шехзаде Селим является именно моим сыном, а не Повелителя, Хюррем?! Спросишь, откуда я это знаю? Отцовскую интуицию не обманешь! Да и, он даже внешне на меня похож! Не отрицай очевидное!—чем и затронул самые сокровенные струны её хрупкой души, заставив, невольно вспомнить те далёкие несколько ночей, что она с Ибрагимом провела в жарких объятиях друг друга, предаваясь запретной страсти в те несколько дней, восемнадцать лет тому назад, когда она отбывала в ссылке из-за очередного наказания, возложенного на неё покойной Валиде Айше-Хафсы Султан по коварной клевете ненавистной соперницы Махидевран, за месяц до помолвки Ибрагима с Хатидже Султан, о чём Султанша всеми силами старалась забыть, но призрак из прошлого всё равно настиг её, в связи с чем она запаниковала и лихорадочно начала просить друга, забыть обо всём и больше не затевать это разговор из безопасности их общего сына, ведь, если это дойдёт до Повелителя, ей вместе с Селимом не жить. Их задушат шёлковым шнуром, как изменников, а ведь ей хочется видеть на троне Великих Османов именно Селима, считая его самым достойным из всех Шехзаде, не подозревая даже о том, что случайным свидетелем всего её разговора с Ибрагимом стал сам юноша, вышедший из своих покоев для того, чтобы немного прогуляться по дворцу, чем и оказался потрясён до глубины души до такой степени, что не нашёлся, что и ответить. Мысли путались в его светловолосой коротко остриженной голове, лишая возможности, думать и анализировать, но понимал одно, что отныне жизни: его, матери, Ибрагима и Санавбер с его малышом во чреве находятся в очень сильной опасности, ведь Повелитель уничтожит их всех, непременно, от чего парню стало на душе так скверно, что хотелось, немедленно провалиться под землю, либо исчезнуть вообще, а в ясных льдисто-голубых глазах заблестели предательские слёзы, которые он никак не мог скрыть и с обличительными словами, напоминающими измождённый стон: --О, мама! Что, же Вы наделали!—стремительно отправился в дворцовый сад, обхватив голову сильными руками, чем и вывел парочку из глубокого оцепенения, заставив обеспокоено переглянуться между собой, но, понимая то, что необходимо срочно что-то предпринимать, Ибрагим-ага отправился следом за парнем с настоятельной просьбой: --Шехзаде, позвольте мне всё вам, объяснить! Вы, не так, всё, поняли!—оставляя дражайшую Хюррем Султан, стоять по середине коридора во всё той, же, глубокой растерянности, смотря им в след. Вот только, обуреваемый противоречивыми чувствами, Селим не успел добежать до своих покоев и нескольких метров, как его догнал Ибрагим-ага, решительно схвативший юношу за локоть и попытавшийся, успокоить его разумными словами: --Шехзаде, успокойтесь и позвольте мне, всё, вам объяснить, не привлекая внимания посторонних!—но, юноша резко, выдернув руку из сильной руки уважаемого наставника, воинственно посмотрел на него и возмущённо воскликнул: --Вы просите меня, быть благоразумным и это после того, как я только что узнал о том, что не являюсь сыном Великого Султана Сулеймана?! Вы, хотя бы представляете себе то, что сейчас начнётся, если вся правда дойдёт до нашего Властелина?! Меня с матушкой задушат, а мою нежнейшую Санавбер сошлют в старый дворец, предварительно сделав ей аборт! Спасибо, вам огромное за такую судьбу для нас всех! Говоря эти, полные невыносимого отчаяния, слова, Селим чувствовал то, как, внутренне его всего трясёт от нервов, а в ясных голубых глазах прочитывался, леденящий трепетную душу, страх за жизни дорогих его хрупкому многострадальному сердцу людей, что Ибрагиму было хорошо понятно, в связи с чем он тяжело вздохнул и мудро посоветовал, предварительно, хорошенько встряхнув парня, тем-самым, приводя его в чувства: --Никто ни о чём не узнает, если Вы сейчас успокоитесь, вернётесь к себе и забудетесь в головокружительных ласках жены! Единственное, о чём вам надо думать—как занять османский трон! Всё остальное сделаем мы с вашей матушкой! Вот только его вразумительные слова прозвучали для Селима, как звонкая отрезвляющая пощёчина, эхом прозвучавшая его в ушах, благодаря чему, юноша, наконец, вышел из нервного оцепенения и, решив, всё, же, прислушаться к наставнику, уже собрался продолжить путь до своих покоев, как, в эту самую минуту, едва не столкнулся со сводной сестрой, облачённой в шёлковое платье песочно-кремового цвета, которое было обшито блестящим кружевом и дополнено шифоном, при этом её лицо озаряла довольная коварная улыбка, натолкнувшая юношу на мысль о том, что юная Султанша слышала весь его эмоциональный разговор с Ибрагимом-агой, благодаря чему, Селим, вновь впал в глубокое оцепенение от понимания того, что теперь ему с его близкими, точно не спастись от праведного, но, вполне себе, справедливого гнева с расправой Повелителя. «Разие, ради Аллаха! Только молчи! Никто не должен узнать об этом! Умоляю, тебя!»--мысленно взмолился юноша, но его сестра лишь язвительно рассмеялась и победно произнесла, лишая брата всякой надежды на благополучный исход: --Всё, Селим! Теперь тебе пришёл конец! Вам всем не спастись! Вы все—покойники! Трона Османской Империи вам, отныне не видать! Теперь единственное Государство, каковым ты будешь управлять—дно Босфора! После чего, она уже собралась было продолжить путь в гарем для того, чтобы написать письмо дражайшему отцу-Повелителю, в котором решила известить его обо всём том, что, сейчас, узнала о Селиме, Хюррем Султан и Ибрагиме-аге, но оказалась оглушена, вовремя спохватившимся, Ибрагимом, решившим, таким способом, защитить дорогих ему людей от страшной расправы. Дождавшись, когда юная Султанша рухнула без чувств к нему на руки, так как он стоял за её спиной, он ловко подхватил девушку и, отнеся её в прачечную, связал по рукам и ногам, но, а затем, воткнув ей в рот кляп в виде тряпки, надел на голову мешок, после чего, незаметно для дворцовых обитателей вынес её из дворца и, закинув в повозку с бельём, вывез, прочь за пределы Стамбула, где, найдя подходящий и одиноко стоявший, заброшенный сарай, оставил там Султаншу, а сам вернулся в Топкапы для того, чтобы заверить своих горячо любимых близких в том, что им, впредь, больше ничего не грозит. Вот только всегда предусмотрительный Ибрагим Паша не учёл одного, что за всеми его действиями, касаемыми Разие Султан, внимательно следил из своего надёжного укрытия, а именно из-за холма с кустами с густой зеленью, белокурый красавец с голубыми глазами, каковым являлся юный персидский принц Исмаил, прибывший в Османскую Империю для того, чтобы разведать обстановку и найти самый удобный момент для нападения на Стамбул, с целью захвата власти, искоренения султанской династии и собственного воцарения, но для начала, парню необходимо было всё, как следует продумать, в плане освобождения дражайшей сестры Дейниз, отправленную им ещё вчера во дворец Топкапы для убийства семьи турецкого Султана, так и не вернувшуюся к нему в лагерь, из чего юный принц сделал для себя неутешительный вывод в том, что девушку, возможно схватили стражники и убили, либо взяли в плен. «Ну, что, же! Раз Шехзаде Селим взял в плен мою сестру Дейниз, значит, я возьму в плен его сестру Разие Султан! А она, оказывается, красавица!»--коварно решил про себя юноша и, терпеливо дождавшись момента, когда Ибрагим Паша растаял в линии горизонта, выбрался из своего убежища и короткими перебежками, во время которых внимательно осматривался по сторонам, желая, убедиться в том, не оставил ли турецкий визирь стражников следить за пленницей. К счастью, пусть к, одиноко стоявшему и заброшенному всеми, сараю был абсолютно свободен, хотя это и казалось персидскому принцу странным, но, независимо от этого, он вместе со своими охранниками подобрался к двери сарая и отперев её, вошёл вовнутрь и обомлел. Перед ним, хотя и немного вдали, сидела на, разбросанном по деревянному полу, сене, связанная по рукам и ногам, не говоря уже о том, что с кляпом во рту, одетая в тёплое пальто, темноволосая юная красавица Разие Султан с льдисто-серыми глазами, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей отомстить за это брату Селиму, что выдавало яростное пламя в её ясных глазах, обрамлённых густыми шелковистыми ресницами цвета тёмный шоколад, пока ни услышала, произвольно изданный таинственным визитёром, понимающий вздох и участливые слова: --Я, конечно, могу помочь тебе отомстить твоим угнетателям с похитителями, бросившими тебя здесь, но и ты должна помочь мне в одном, очень важном деле, красавица!—с которыми он плавно подошёл к ней и принялся развязывать путы, удерживающие её руки с ногами скованными, когда, же, девушка оказалась свободна, она яростно сорвала тряпку со рта, что сопровождалось крепкой руганью в адрес брата: --Ну, Селим! Вот, же тварь! Ну, ничего! Теперь, я тебя, точно уничтожу, сообщив Повелителю о том, что ты не его сын, а ублюдок, нагуленный этой змеёй Хюррем, твоей мамашей с Ибрагимом Пашой!—но, заметив своего таинственного спасителя, не задумываясь ни на одну минуту, выпалила.—Я помогу тебе освободить твою сестру из плена моего «дражайшего» братца, Шехзаде Исмаил! После чего между молодыми людьми воцарилось длительное мрачное молчание, во время которого они с огромным интересом рассматривали друг друга и тщательно обдумывали каждый свой шаг по борьбе с врагами, делясь мыслями с идеями и, совместно доводя их до детальных планов, не говоря уже о том, что так и покинули заброшенный сарай и, перебравшись в карету, брошенную Ибрагимом Пашой, отправились в Амасью для того, чтобы ввести в курс дел Шехзаде Мустафу с Махидевран Султан. Топкапы. Но, а несколькими часами ранее, когда, возмущённый до крайности грубым обращением наставника с Разие Султан, хотя и в благородных побуждениях, защитить дорогих ему близких от смертельной опасности, быть выданными грозному, но справедливому Повелителю, юный Шехзаде Селим, решив, всё, же, прислушаться к его мудрому совету и, вернувшись в свои великолепные покои, молча подошёл к дражайшей возлюбленной и, не говоря ни единого слова на её обеспокоенные вопросы, принялся неистово предаваться с ней их головокружительной любви, в которой был неутомим и ненасытен, что ещё больше, хотя и приятно, но поразило юную беременную девушку, в связи с чем, она дождалась момента, когда первая волна их безумной головокружительной страсти, наконец, спала, привела мысли в порядок и, немного отдышавшись, удобно устроилась на груди у мужа и, пристально всмотревшись в его бездонные голубые омуты глаз, продолжающих, выражать невыносимое беспокойство за них и всю ту, же, возбуждённость, с какой ворвался в их покои, испытывающе принялась расспрашивать: --Ну и, что всё это значит, Селим? Что с тобой происходит? Кто посмел так сильно вывести тебя из себя?—чем и заставила парня, измождённо вздохнуть и, высвободившись из заботливых объятий возлюбленной, сел на краю их постели, свесив вниз стройные мускулистые ноги и прикрывшись шёлковой светлой простынёй, поделился, даже не глядя на жену: --Ибрагим Паша! он признался мне в том, что является моим настоящим отцом, Санавбер, что случайно услышала, проходящая мимо, ненавидящая меня с матушкой, Разие Султан, которую он оглушил и утащил в неизвестном направлении, не думая о том, что ещё сильнее всё усугубил! Ведь теперь нам всем, точно не жить!—а всё из-за того, что не хотел напугать любимую тем безумием с невыносимым отчаянием, что отчётливо проглядывались в его выразительных голубых глазах, что продлилось, ровно до тех пор, пока Санавбер, понимающе ни вздохнув, вновь прижалась к нему сзади и, заботливо ни обняв его за мускулистые мужественные плечи, мудро рассудила, ласково поглаживая возлюбленного по бархатистым щекам и пламенно целуя его: --Успокойся, сердце моё! Ты напрасно так сильно изводишь себя, ведь всё идёт, лишь тебе одному в пользу! Спросишь меня как? Очень просто. Пусть даже Разие вместе с её злобной мамашей и братцем сообщат обо всё Повелителю, мы с нашей дражайшей Валиде Хюррем Султан поможем Ибрагиму Паше выставить всё таким образом, что это окажется обычной клеветой, за что они все и понесут справедливое наказание, а именно ты взойдёшь на Османский престол.—чем вызвала ещё большее негодование мужа, с которым он потрясённо уставился на неё, смутно представляя себе то, как им это удастся, но, решив полностью им довериться, ведь терять ему, всё равно уже нечего, вновь измождённо вздохнул, и чувствуя то, как, постепенно начинает расслабляться под умелыми смелыми ласками возлюбленной, начавшими, кружить ему голову и заполнять всё его существо приятной сладостной волной нового возбуждения, расслабился, что позволило, неистово ласкающей парня, юной девушке, продолжить, убеждать в том, что им в любом случае ничего не грозит: --Да и, даже, если и Султан поверит нашим общим врагам, то не казнит, же он нас всех? Хотя, возможно, Ибрагима Пашу и казнит, конечно, ведь он посягнул на законную жену Правителя мира, хотя в тот период она была обычной кадиной, но нашу дражайшую валиде сошлёт в старый дворец, а нас с тобой, лишив всех притязаний на трон, сошлёт в самый дальний санджак, что, может, для нас, же и лучше, ведь это спасёт нас от применения жестокого закона Фатиха, оградив тебя от жесточайшей братоубийственной войны за трон.—благодаря чему, между молодыми людьми, вновь воцарилось длительное, не менее мрачное молчание, с которым они, хотя и самозабвенно предавались головокружительной страсти, но и одновременно, не говоря уже о том, что тщательно обдумывали каждое, сказанное слово, анализируя его, пока полностью ни растворились в тёплой ласковой волне их безграничной любви, забыв обо всём на свете. Но вот только, как бы возлюбленные ни пытались отрешиться от всех проблем, они всё равно их настигли, а именно, спустя пару недель после отбытия Султана Сулеймана в морской военный поход на персов, на его флагман пришло известие от, внедрённых ими, шпионов из Тибриза о том, что вся правящая Династия каким-то, пусть даже чудесным образом, оказалась мертва, и править Персидской Империей некому, в связи с чем, Османскому властелину пришлось собрать экстренное собрание с военными командирами и адмиралами, в ходе которого было принято решение о том, что занять персидский трон должен никто иной, как Шехзаде Селим, но помогать ему в этом начинании и в течении первого полугодия будет сам Сулейман, о чём тот и сообщил Совету полевого Дивана. Те всё, тщательно обсудили между собой и, взвесив все «за» и все «против», одобрили мудрое решение Падишаха, приказавшего одному из своих верных визирей, а именно Сокколу Мехмеду Паше, немедленно отправить послание в Топкапы с приказанием о том, чтобы Хасеки Хюррем Султан вместе с их сыном Шехзаде Селимом, его баш Хасеки Санавбер и гаремом, завтра, же отправлялась в дорогу на персидскую столицу и, желательно морем (так быстрее, хотя и мучительнее для юной супружеской венценосной четы, учитывая то, какую страшную морскую трагедию они пережили полтора месяца тому назад). Тот всё понял и, почтительно откланявшись, ушёл составлять и отправлять послание в столицу Османской Империи для валиде Хюррем Султан. Оно достигло адресата спустя пару дней. И вот, уже, сконцентрировано читая письмо с неоспоримым приказом от Повелителя, что ей доставил преданный кизляр-ага Сюмбюль, глубоко потрясённая им Хюррем Султан, которая была сегодня одета в шикарное атласное зелёное платье, обшитое серебристым кружевом и шифоном, хорошенько всё обдумала и приказала, смиренно ожидающим её распоряжений, Сюмбюлю, с уже присоединившейся к нему ункяр-калфой, известить обо всём Шехзаде Селима с Санавбер и помочь им собраться в дорогу, давая им два дня на сборы и завершение всех регентских дел в столице Османской Империи, передав их своему брату Шехзаде Баязеду. Те, хотя и были потрясены до глубины души, услышанным распоряжением достопочтенной госпожи, но, всё поняв, почтительно откланялись и ушли выполнять распоряжение, провожаемые одобрительным изумрудным взглядом Султанши. Тибриз. Но, а спустя ещё недели три и после невыносимых моральных с физическими страданий, доставленных морским путешествием, юной супружеской паре Селиму с Санавбер, во время которого, они едва не потеряли своего ребёнка из-за того, что юная Султанша мучилась постоянными ночными кошмарами, где видела тонущий в ледяных водах Северной Атлантики, «Титаник» и слышала отчаянные крики погибающих несчастных пассажиров, благодаря чему просыпалась с диким криком и в холодном поту, озираясь по сторонам, как безумная и зарёванная, не говоря уже о том, что всё путешествие предпочитала находиться в их с Селимом общей каюте, лёжа в постели, под любым предлогом отказываясь от заботливого приглашения Валиде Хюррем Султан о том, чтобы вместе прогуляться по палубе и обсудить их совместные действия по управлению гаремом Селима и дворцом, ссылаясь на невыносимую мигрень. Да и сам Шехзаде Селим, тоже очень сильно переживал за дражайшую жену, о чём свидетельствовала его постоянная глубокая задумчивость и мрачность. Вот только их мучения закончились с долгожданным прибытием в порт Тибриза, где, сойдя на берег и пересев в, присланную Султаном Сулейманом, для встречи с ними и, сопровождающей их свитой в лицах, преданных им, Нарциса-аги и Иргиз-калфы с верными рабынями и агами, карету, все вздохнули с огромным облегчением и даже, вновь повеселели, с огромным интересом рассматривая сквозь решётку окна, мелькающие мимо обширные живописные парки с тропическими растениями и деревьями, пыльные улицы со снующими жителями и домами от роскошных дворцов до бедных хижин, что продлилось, ровно до тех пор, пока путники, наконец-то, ни подъехали к мраморному белоснежному дворцу, украшенному колоннами и арками, у подножия которого и остановилась карета. --Ну, наконец-то!—со вздохом огромного облегчения произнёс юный Шехзаде Селим, одетый, в это жаркое летнее утро, в парчовый кафтан и шёлковые синие рубашку, шаровары и тюрбан и, ловко спешившись с чёрного вороного молодого скакуна, на котором царственно восседал всё это время, что они все ехали от порта до дворца Шаха, после чего, оказавшись на твёрдой земле, смиренно дождался момента, когда к нему присоединились возлюбленная, облачённая в яркое розовое лёгкое шёлковое платье, обшитое кружевом и дополненное шифоном, с уже заметно округлившимся животом, и не удивительно, ведь юная девушка уже находилась на четвёртом-пятом месяце вместе с которой, он с интересом взглянул на воздушный, словно облако, дворец, где им, отныне предстояло жить и править Величественной древней Персидской Империей. --А здесь красиво, но это лишь внешняя оболочка, да и мы ещё не знаем того, как нас примут в государственном совете, поэтому обольщаться не будем.—мудро рассудила юная Баш Хасеки, осторожно взяв мужа за локоть, благодаря чему, их, полные искренней нежности друг к другу встретились, а лица расплылись в доброжелательной улыбке, вызвав в них понимающий вздох, ведь нельзя было забывать о том, что ещё остался в живых Шехзаде Исмаил, который, уже месяц, как находился в плену у Шехзаде Мустафы, за исключением Дейниз Хатун, которую Селиму пришлось казнить и сжечь во избежание смуты в Стамбуле, которую она могла учинить в волчьем обличии на следующий день после пленения и учинённого ей допроса, который довёл девушку до полного измождения, даже волчий облик не спасал её, да у неё просто сил не было в него обратиться. Конечно, признаться себе в том, что убивать вражескую принцессу-шпионку, юноше было крайне тяжело, пусть даже он в самой казни и погребении не участвовал, а всего лишь отдал приказ стражникам, всё равно было, крайне тяжело и скверно, но, сейчас, дело было сделано, а жизнь продолжается, не говоря уже о том, что ему необходимо брать в руки бразды правления её Империей, делая Персию воссалом Османской Империи, собственно, как и воюя с их общими врагами, от чего тяжело вздохнул, что ни укрылось от музыкального слуха Хюррем Султан, которой помогал спуститься по ступенькам из кареты кучер. И вот, когда новоиспечённая Валиде Султан, наконец, уверенно вступила на твёрдую землю, она смогла внимательно улицезреть их новые владения с парадным входом. Внешний фасад ей положительно понравился, хотя ещё и оставались кое-какие опасения с большими хлопотами по обустройству, но это мелочи. Она с рабынями, возглавляемыми Иргиз-калфой и Нарциссом-агой, прекрасно со всем справятся. Главное разобраться с гаремом покойных шаха Тахмаспа с сыновьями, а именно: кого удушить, а кого оставить в живых и приписать к гарему её дражайшего сына, а, отныне Султана Персии Селима. Вернее, она решила оставить в живых лишь невинных девушек, ещё ни разу не бывавших на хальветах, от понимания чего, из соблазнительной пышной груди Хюррем Султан произвольно вырвался тяжёлый вздох, который и привлёк ней внимание её дражайшего сына с беременной невесткой, которая с огромной нежностью, не говоря уже о том, что с бережливостью, обнимая свой, заметно округлившийся животик, присоединились к ней, доброжелательно улыбаясь ей, тес-самым, осторожно выводя молодую женщину из глубокой задумчивости, в которой она ещё продолжала находиться и почтительно ей поклонились, не обращая внимания на яркие солнечные лучи и приятную прохладу, в которых добровольно тонули. --С приездом в наш новый дом, Валиде!—с нежным трепетом доброжелательно провозгласил юный Султан, которому предстояло принять присягу у всех высокопоставленных представителей всех управленческих организаций, духовенства и войск завтра, либо, когда скажет его дражайший отец Великолепный Султан Сулейман и, не говоря больше ни единого слова, наконец, вместе со своими горячо любимыми женщинами и всей свитой вошёл в их новый дом, испытывая, при этом трепетное волнение, смешанное с приятным возбуждением, которые выдавали: учащённое сердцебиение, лёгкий румянец смущения и дрожащий бархатистый тихий голос. Во дворце своих новых правителей уже встречали, стоявшие в почтительном поклоне все дворцовые обитатели, по крайней мере те, кого оставили в живых стражники и верные аги турецкого Султана, замершие в трепетном волнении, но так и не смея, поднять глаз на юную венценосную пару, хотя их всех и снедало огромное любопытство, но евнухи с калфами, бдительно за всем следили, хотя им, тоже, в страсть, как желалось, поднять голову, при этом они все затаили дыхание, слушая лишь учащённое сердцебиение. И вот, наконец, до дворцовых донёсся громкий басистый голос главного евнуха юного Падишаха: --Внимание! Султан Селим, Валиде Хюррем Султан и Баш Хасеки Санавбер Султан Хазретлири!—объявил молодой кизляр-ага, после чего воцарилось длительное молчание, во время которого все дворцовые обитатели, инстинктивно повернули свои головы в ту сторону, откуда величественной уверенной походкой вышла Султанская семья, бросившая кратковременный взгляд на своих новых верноподданных и одобрительно кивнули, позволяя им, немного расслабиться, что все с покорностью сделали, благодарственно смотря в след, постепенно удаляющимся правителям, обмениваясь между собой первым впечатлением о новых властителях, которые им уже положительно пришлись по душе, хотя и прекрасно знали о том, что первое впечатление, всегда бывает обманчивым. Вот только юному Султану с его близкими уже не было никакого дела до дворцовой челяди, по крайней мере сейчас. Передав своих дражайших Валиде с Башхасеки на попечение главных калфы с евнухом и их помощниками, юноша отправился в зал для заседания государственного аппарата, где его уже терпеливо ждал дражайший отец-Повелитель Османской Империи со всеми высокопоставленными сановниками и начальниками воинских подразделений для напутственного слова и проведения торжественной церемонии принятия присяги новому правителю Персидского Царства. Их ожидание продлилось не долго. И вот, перед юным Султаном стражники, стоявшие в почтительном поклоне, молча открыли створки арочной двери, позволяя ему войти вовнутрь, что он и сделал, предварительно взволнованно трепетно вздохнув. Оказавшись, наконец, зале для государственного собрания, Селим плавно и медленно подошёл к, царственно восседающему на золотом троне, обитом пурпурного цвета, бархатом и скрытому в густых вуалях плотного золотого газового балдахина, отцу, облачённому в рубиновую парчу и бархат и, почтительно ему поклонившись, приветственно поцеловал полы торжественного одеяния и замер в смиренном ожидании напутственных родительских слов, пока ещё не обращая внимания на, присутствующих здесь, людей. Только Султан Сулейман, пока не торопился переходить к торжественной церемонии восшествия среднего сына на персидский престол. Вместо этого, он по-отечески, заботливо крепко обнял его и обеспокоенно осведомился: --До меня дошли слухи о том, что это вынужденное морское путешествие для тебя с твоей дражайшей Баш Хасеки стало жестоким испытанием. Как её самочувствие, Селим? Надеюсь, она и ваш с ней Шехзаде в порядке?—из-за чего, глубоко тронутый, проявленной Повелителем, искренней заботой о нём и его семье, юноша благодарственно вздохнул и заверил отца в том, что с его женой и ребёнком всё хорошо. Это прозвучало для Султана Сулеймана, как бальзам для души, в связи с чем он одобрительно кивнул и подал повелительный знак главному визирю Сокколу Мехмеду Паше о том, чтобы начинали церемонию принесения присяги на верность новому персидскому государю, а именно Шехзаде Селиму, который, отныне становился Падишахом Персидской Империи. Паша всё понял и перешёл к выполнению высочайшего повеления, что затянулось на многие часы.