Цвета

«Они украли наши цвета», — думает Спиридон. Ярко-красный шарик солнца висит над лесом, будто опасаясь уколоться о копья его верхушек — бритвенно-острые. Спиридон щурится. Когда-то ему нравился красный. Когда-то он выходил на крыльцо своего дома, смотрел на алый, чуть подернутый предрассветной дымкой шарик и кланялся ему в пояс, прося благословения родной земле. Но Солнце, ласковое, дающее и одаряющее, не стало им помогать. Оно предало их: расплылось кроваво-красными пятнами по чужим знаменам, мазнуло алым лучом по нашивкам и лентам, осело на звезды алой пылью. Спиридон больше не любит Солнце, и красный ему ненавистен. Он закрывает глаза — и видит красное пламя пожара, пожирающее его дом, и деревню, и тех, кто не мог, как он, попросить спасения у родной земли. Тех, кто поверил в алые ленты и звезды, отрекшись от старых богов. Спиридон крепче сжимает веки, и красный сменяется белым. Когда-то ему нравился белый. Его юность окрашена белым: белое кружево струилось из-под пальцев матери, белым светом заливало просторную избу, белый пар поднимался над горшками и котелками, где мать готовила снадобья. Белое-белое — чистое, светлое, невинное — подвенечное платье его сестры... На белых штыках пришли в их деревню белые слезы. Холеные белые руки сжимали факелы с красным огнем. Спиридон вспоминает равнодушные белые лица — и ненавидит. «Они украли у нас цвета», — снова думает он. Но если и так — они просчитались, потому что главного отнять не смогли. Спиридон улыбается в полудреме, слушая шелест леса. Зеленого леса. — Дядя! — Звонкий голос разрезает вечернюю тишину. Спиридон вздрагивает и поднимает взгляд. Аделаида — единственное близкое ему существо, дочь погибшей сестры — стоит на крыльце и укоризненно качает головой; выбившиеся непокорные пряди качаются следом пружинками — тик-так. — Спал бы в доме, что ж здесь-то? — Да сморило немного... — Спиридон поднимается со ступеньки и оглядывает племянницу. «В бабку пошла», — удовлетворенно отмечает он. Аделаида смотрит прямо и дерзко, никакие беды не могут согнуть ее гордо разведенные плечи, и горящая в ней жажда мщения питается горем, как огонь хворостом. Придет время, и Спиридон научит ее, как из этого пламени выковать силу для битвы. Он передаст ей все, что знает сам — и она пойдет дальше. Колдун обнимает Адю за плечи и целует в висок. Не зная, насколько черное ее нутро.