maybe it's fine

Среди печальных домов в очертаниях города, в котором ты никогда никому не был нужен, печальные люди прыгают в печальные окна, а в воздухе снег всё над их трупами кружит.

На город набегали тучи. Уже начинал капать дождь. Где-то под корками подъездов клубился сизый туман, отравляя воздух, на верхах высоток было грязно и здорово. И всё равно Ботан задыхался. Он лежал на крыше, драматично раскинув руки, марал рубашку в ржавой грязи и то и дело вытирал нос тыльной стороной ладони. Парень чихнул, разбрыскав кровь и грязь вокруг, перевернулся на бок и рассмеялся. Он был разбит, раздавлен и уничтожен. Ботанский мозг не собирал в кучу эпитеты и не концентрировался на главном. Глаза показывали сплошную психоделику, отдавая в виски красным светом и молчаливым гулом многоэтажек… Ботан закапывал себя всё глубже, бил кулаками мокрую неуютную крышу, излишне драматизировал и хотел умереть.

***

Сигареты фонили. Парень затянулся и взглянул на полоску яда, зажатую двумя дрожащими пальцами. Голова после пьянки совершенно не варила и не распознавала местность. Липкая рубашка липла к телу, незнакомые растянутые треники были велики, босые ноги леденели и хрустели косточками. Было здорово. «Как я вообще попал сюда… Хотя бы не в квартиру — на крышу? Она что, у них просто открыта? Не общество, а мразь сплошная.» Он гнал на правительство полушёпотом, мыслями вбивая уверенность. Уверял мозг в собственной правоте, стреляя бычки на тротуары. Шатался с разными людьми, громко кричал в своей квартире, умирал каждое утро и ужасно хотел вернуться к тем людям, с которыми ему було по-настоящему хорошо.

погода как будто против людей ополчилась. ну, а мы скоро умрём, это, наверное, здорово.

Ботан всё ещё лежал на краю рассудка крыши, когда на него снизошло понимание происходившего вчера, и, собственно, продолжавшегося сегодня — вечером он снова бесцельно бродил по мостовой, пытаясь найти деньги на алкоголь и сигареты, потом встретил девушку… Какую девушку?.. «Как отшибло, фотокарточка не идентифицируется…» Ах да. Зеленые волосы, голубые глаза, высокие джинсы и короткая футболка под кожанкой.

Черные волосы, карие глаза, серые шорты и рубашка в клетку… наверное, мы просто задохнулись однажды, в порыве чувств пережимая сонную артерию.

Ботан замотал головой. Заляпаные очки, описав мокрую дугу и будто вывернувшись, полетели под стенку. Окружающий мир резко представился довольно размытым, так что долго думать не пришлось — подтянувшись и чуть не упав обратно, впечатавшись по инерции в бетонный столб, матерясь и поскальзываясь Ботан побежал вперёд. Всё та же сучая сила инерции швырнула его о стену, очки предательски хрустнули под ногами. Парень врезался задницей в землю, задрал лицо к небу и заорал.

Не запирайся в рубашку, дыши глубже, я знаю что я лишний, и я не тот, кто нужен, я буду лишь воспоминанием, этапом или стадией, и кстати, мы наверное, вместе умрём. Нас закопают за подъездами пятиэтажек, откроют рядом круглосуточный цветочный даже, я не был никогда счастливым, это знаешь, но стабильность — это здорово… а остальное неважно.

В её квартире снова было холодно. Зима надвигалась фургонами кока-колы в памяти и на старых экранах, надвигалась новогодними украшениями в магазинах и внутренним холодом души. Здорово чувствовать себя преданным. В обоих значениях. Ботан оступился, не увидев тёмной табуретки, схватился рукой за выцветшую жёлтую стену и резко согнулся. В груди пекло. Чувство, похожее на изжогу, ширилось по рёбрам, не давая дышать. — Э, чё за шум, кто там? Макс? Из глубины квартиры послышалось знакомое мягкое шарканье, в коридоре появилась Оливия. — Бот?.. Ты чего припёрся? Бот? Чё с тобой, придурок? В глазах стремительно темнело.

Я знаю, что я лишний, и я не тот, кто нужен

— Твою ж мать! Вставай, эй, вставай!

Дельфины разобьют себя о скалы Что рядом не с нами

Оливия дотащила его до кровати в своей комнате, и Ботан упал в мягкий синий матрас, провалившись в своей грусти, кажется, ещё глубже, и падал бы дальше, но… Она протянула ему руку так же, как тогда, два года назад, он схватил её пальцы на крыше той многоэтажки, в которой он вчера так жестоко бухал.

Мы будем и дальше сидеть на подоконнике в трауре, и будем рыдать, это, наверное, здорово

— Господи, какой же ты придурок… — Оливия сидела, подогнув ноги и отвернувшись к окну на старом, завешаном одеждой стуле и нервно затягивалась вонючей ментоловой сигаретой. — Что ты с собой сделал, Бот? Она замолчала. Ботан смотрел на старые обои в ромбик отвернувшись, чтобы она не увидела его глаза. — Где тот парень, что клялся, что никогда не будет пить? Курить? Кто не ел вредной еды и ругал нас с Тарасенко? Кто помогал нам, ладно, мне справляться со всем этим пиздецом? Где Ботан, что дарил мне мои любимые блядские фиалки?

В моей больной памяти нету уж места Для нового, яркого, чистого, вечного

— Я всегда тут был, Лив, — Ботан горько улыбнулся. — Я всегда был рядом… Просто немного не в таком виде. — Наигранно и драматично. — Ага. — И что дальше, а? — она обернулась к кровати, в общем-то и не ища его взгляда, но Ботан вдруг посмотрел прямо ей в глаза… Вид подушки, подпирающей его голову, совершенно опустошал девушку. — Бот? — Я… Я не знаю. Этим ведь и заканчиваются фильмы? Главный герой приходит к своей цели, и… Конец? Титры? — А эта богадельня была твоей целью? Ладно, другой вопрос — чьи имена в титрах будут под нашими именами? — Ты стала слишком умно вести себя, — Ботан морщится полу от боли полу от утренних воспоминаний и пытается подняться на локтях. — Есть чё попить? В смысле, алкоголь. — Есть только сок. В смысле, забродивший. Ботан всё смотрит на неё и думает, когда это он успел так сильно влюбиться и когда это она научилась так шутить. Она улыбается и опускает взгляд. В груди всё ещё болит.

Стабильность — это здорово, а остальное неважно

Ботан собственно знает, почему он так долго мучал её неопределенностью — потому что он ебаная сволочь — потому что он трус, думающий только про себя трус, потому что страшно было рушить всё, так складно построенное не им или даже рушить то, что рушить дано было явно не ему. И Оливия путалась в этой лжи, при всём своём характере умудрившись полюбить самого неподходящего и при этом же сложном миропредставлении ещё и пытаться его спасти. Они играли друг с другом и со всем миром, и иногда девушке казалось, что вот он, рукой подать, схватить и не отпускать, но каждый раз глаза его трусливо исчезали и оставался лишь сигаретный дым и запах перегара, растянутая мужская футболка на её так похудевших плечах и холод незакрытого с вечера окна. Ботан любил холод, Оливия любила тепло. Она часто задавалась вопросом, что её так привлекало в этом идиоте, но ответ нарисовался в тот день, когда парень точно ушёл — именно Ботан жертвовал своим холодом, превращая его в тепло, потому как помимо трусости был ещё и очень добрым. Эти два качества настолько не вязались друг с другом, что он иногда проваливался всё глубже, так глубоко, что Оливия боялась больше его не увидеть. Именно то тепло могло согреть её осенью и особенно зимой, именно Ботан — трус-лжец-гандон-идиот — мог обнимать её без всяких пошлостей, но господи, как же интимно и близко это было — мог дарить ей чёртовы фиалки потому что «ты любишь, на» — мог приносить апельсины и лекарства, когда она болела — именно Ботан был тем, кто был нужен Оливии.

Вместо надгробий в отношениях предлагаю Тут на наших трупах построить цветочный

Максим обернулся, схватил Оливию за руку и потащил вглубь зала, подальше от входа в клуб, где Ботан уже успел нарыть себе неприятности. Он резко развернул девушку к себе, положил одну ладонь на её талию и зашагал в такт музыке, игнорируя её попытки вырваться. Он пристально смотрел Оливии в глаза. — Забудь это, — сказал Максим, толпа вихрём закрутилась перед глазами девушки. — Забудь эту ночь и Бота, Лив. Ну вот такой он человек, такой, я тебя прошу — не пытайся ему помочь. Она вырвалась, отпихнула его руками, вырвалась так, что пальцы парня больно проехались по старым синякам. Оливия стояла без всякого движения посреди кипящего танцами зала и решалась на поступок. Такой важный и необходимый ей. — Ты… Ты сука, ты знал? Макс, ты какой друг после этих твоих слов? Скажи мне, он хоть раз отказал тебе в помощи? Да он блять среди ночи к тебе, больному, приезжал, несмотря на обещания на работе, несмотря на дежурство, чтобы нам помочь! Почему же теперь ты отказываешь ему в помощи, Макс, и говоришь так, будто я его совсем не знаю? — она смотрела на парня с отчаянием, чувствовала как щипит в носу и как на глазах закипают горячие злые слёзы. Максим вздохнул и опустил голову. — Я устал с ним бороться, Лив, — мрачно произнёс парень. — Я устал. Ты знаешь его меньше, чем я… — Никто тебя не заставлял! — взорвалась девушка, люди вокруг них начали оборачиваться. — Никто тебя не заставлял ему помогать и, как ты говоришь, «бороться»! — Дура ты, блять, — сплюнув в сторону, прошипел Максим. Он поднял глаза. Его зрачки будто пылали. — Иди. Иди к нему, помогай, побей его врагов, блять! Мазохистка хренова… — Пошёл ты, — с презрением фыркнула Оливия. Она оттолкнула Тарасенко, ещё раз наградила его злым взглядом и быстрым шагом пошла к выходу. Ботана среди кучки парней уже не было. Перед разговором на танцполе друзья втроём зашли в клуб — хотели сгладить вечер. После последней пьянки Ботана прошёл уже месяц, всем жутко хотелось расслабиться, выпить чего-нибудь, потанцевать… Хотя Оливия в тот вечер и хотела остаться дома, разобраться в себе и в тяжелых давящих чувствах. Настроение было поганое — главным образом потому как перед тем, как Макс заехал за ними на своей новой тачке Ботан зашёл в её комнату, сел рядом на кровать и просто обнял девушку.

Вот сейчас нам по двадцать, мы молоды, хотя внутри мы давно старики.

Оливия любила объятия сильнее, чем поцелуи и секс. Они казались ей более честными и интимными, поэтому искренне обнимала она лишь избранных — Макса, одногруппницу, что помогала ей с учёбой и постепенно становилась подругой, Женю «ЧВЖТ», и, конечно же, Ботана. Вся соль состояла в том, что Макс не считал объятия чем-то стоящим и обнимал Оливию лишь кончиками пальцев, неимоверно её раздражая, Женя всегда был слишком чем-то заморочен, чтобы адекватно воспринимать действия такого характера, одногруппницу Катьку можно было увидеть лишь на лекциях — это было не удобно, несмотря на то что обниматься Катя любила. А Ботан… Слишком часто пропадал, напоследок прижимая к себе девушку, зарываясь лицом в её волосы, и ей оставалось лишь вдыхая его запах пытаться раствориться в нём. Слишком сложно.

Мы правда думали, что есть в мире счастье.

Именно из-за этих объятий, из-за этого своего состояния она никуда не хотела идти. Но Макс так хотел и просил их пойти развеяться, что ей было физически сложно отказывать — тем более, что и Ботан был не против. И вот теперь она стояла и смотрела на незнакомых парней, которые, возможно, оставили её Ботана где-нибудь в подворотне, и… Она вздохнула и сжала кулаки. — Если ты ищешь того задохлика в рубашке, то мы тут ничем не поможем, — отвечая на молчаливый вопрос, произнёс один из парней, самый высокий. — Он минуты три назад на нас наехал, побухтел и побежал на улочку. — Аа… Спасибо. Спасибо, пацаны. Оливия устремилась к дверям клуба, краем глаза уловив улыбку парня, уже почти коснулась лицом холода улицы, но тут её руку кто-то схватил. Она обернулась. Максим смотрел ей в глаза с болью, сжимая пальцами её запястье. — Пусти, — выдохнула девушка, чувствуя как боль разливается по руке. — Отпусти, Макс! Он разжал пальцы и вновь, как на танцполе, опустил голову. Оливия ещё секунду смотрела на него. Макс. Такой родной, домашний, совершенно не признающий клубы и алкоголь, Макс, который любил и её, и Ботана и пытался отгородить их друг от друга, для их же собственного блага. Оливия вдруг чётко поняла, что он чувствовал — студент, отличник, зафрендзоненый до боли в лёгких парень, который никак не мог понять, почему она выбрала другого, сначала слишком правильного, а затем неправилього через чур. «Бедняга, — подумала Оливия, отпуская дверную ручку и подходя к нему. — Что ж ты так… Какие же мы все слабые.» Она взяла его за плечи и притянула к себе. — Прости меня, — прошептала она ему на ухо, спиной ощущая его ладони, а пальцами — подрагивание спины. — Максим, ну не надо так… — Почему ты… Почему ты всегда выбираешь самое худшее, Лив? — всхлипнул парень, прижимая её к себе и обнимая за плечи. На мгновение Оливия подумала, что это Ботан стоит рядом с ней — и в это мгновение она поняла, насколько же жесток мир. По крайней мере к Максиму. — Эй, не раскисай… Макс… Пошли со мной? — она отдалилась от него, не убирая рук с опущеных плеч, но он не поднял взгляд. Выглядел слишком разбитым. — Нет, Лив. Иди сама. Я… Я сейчас плохо поступил. Не должен был тебя задерживать. Иди давай, — он даже попытался улыбнуться. — Я к себе потом поеду. Побуду тут… Ещё немного. Расслаблюсь… Помнишь, мы в этот вечер вообще-то этим должны были заниматься. Он усмехнулся. Они стояли возле выхода из клуба, держа друг друга за плечи, он — выше её на голову, в простой рубашке и штанах, она — в заправленой в джинсы футболке, такая обычная для зажигающих ззади них людей пара, он, скорее всего, очень её любит, и это взаимно, и всё у них хорошо…

Мне снилось что ты несчастлива снова, Но только в этот раз точно не со мной.

На самом же деле, его звал клуб, а её — улица. Парень, сглаживающий углы, и девочка, ищущая неприятности. Оливия последний раз посмотрела в карие глаза Макса, развернулась, закусила губу и наконец-то вышла из клуба. Дверь за её плечами захлопнулась с хрустом. Девушке показалось, что это хрустнули кости.

Но всем и всегда отвечала ты «да», Твои милые кости ломались о трубы… Я умру завтра, а остальное не важно.

Уже подходя к дому, Оливия решила позвонить Ботану. Его контакт пылился в самом низу телефонной книжки. Одинокий такой. «Ботан», и рядом сердечко. Катька говорила, что это слишком банально — посвещенная во все нюансы её сложных отношений и чувств, она имела полное право судить. Вообще, Оливия несколько раз решалась поменять его ник — «Сволочь», «Любимый», «Гавно», " Лучшее что было»… Последнее явно было лишним. Ни одно из этих вариантов не держалось достаточно долго, особенно после того как Женька обнаружил контакт «Любимый», заинтересовался и позвонил. Оливия тогда очень кричала, в основном даже не потому, что злилась, а из-за смущения. И тем вечером она стояла под своим домом, единственным местом, куда Ботан мог пойти в злом состоянии, и не решалась позвонить на такой часто посещаемый ранее контакт. Гудки разорвали тишину улицы слишком громко, впившись в её ухо лезвием, Оливия ойкнула и судорожно отсунув мобилку от поврежденного органа слуха, ткнула пальцем в значок динамика. Звук мгновенно скрутился в телефон. В ухе звенело, окружающая действительность давила безысходностью… Захотелось выпить и побить кого-нибудь. Так и не дождавшись ответа, она, взглянув на смартфон с бессильной злобой, вдруг отшвырнула его в сторону. По двору раздался звук разбитого стекла. Оливия села просто на холодный мокрый асфальт и закурила. Она почему-то была уверена, что в квартире никого нет. Никакого Ботана. Ни его белых кроссовок, ни куртки на старом покосившимся крючке, ни дыма в кухне… Тепло. Холод на улицах. Тот холод, что пугал Оливию до сжатых в кулаки пальцах, тот, что заставлял её так глупо верить в завтрашний день, тот, что она так отчаянно любила уже несколько лет… А в квартире уже включили отопление. В квартире тепло. И никакого Ботана.

***

Действия по-настоящему развернулись только лишь через несколько часов, когда Оливия проснулась от звонка. Сначала она совершенно не врубилась, где это раздается вызов, потому как осколки разбитого айфона в памяти лежали под её окнами (так было и на самом деле) и звонить, тем более в квартире, явно не могли — а потом пришло понимание. Звонил старый городской, и наконец Оливия ощутила невидимую от недавнего сна и теперь сильную ностальгию — по этому телефону они с Максом и Ботаном обожали трындеть часами, когда были детьми. Старая, потрескавшаяся от времени трубка… Оливия протянула руку и приложила её к уху. — Да? Тишина. — Алло? — Оливия?! — раздался вдруг голос Максима. Он звучал слишком отдалённо и глухо. — Пиздец, Лив! Пиздец! Тут такое… Телефон надсадно затрещал. Оливия уставилась на пятнышко на обоях, совершенно не врубаясь в происходящее. — Что случилось? Макс? — Ботан! — шипение. — Лив, приезжай в!.. первую… плохо слышно… Алло! Оливия почувствовала, как внутри неё что-то опускается. Ну вот. Вот и всё. Она сорвалась с места. Городской телефон перекинулся, короткий провод натянулся. — Максим! Куда, куда ехать? Макс! — Я не… -езжай в больницу на просп… Алло! Проспект наш, наш! Больница! — Я поняла, — в виске молотом билось отчаяние. — Поняла. Раздались гудки. Вызов сорвался. Оливия ещё секунду стояла, держа в руке пикающую трубку и затем кинулась в коридор, спотыкаясь о коробки. Она выбежала на улицу, чувствуя себя вырвавшейся из клетки птицей. Остановилась возле фонаря, пытаясь отдышаться. В груди резко кололо отчаяние, горло душила паника. Оливия задыхалась, и если честно, знала, что за несколько километров от неё точно также задыхаеться Ботан.

Ты не увидишь больше моих серых кед в прихожей Пустых бутылок пива около монитора.

В больнице полутёмное освещение, откуда-то доносится крик. Оливия стоит возле палаты в какой-то куртке, с плеча свисает рюкзак. Там, за дверью палаты, происходит что-то очень странное, и ей страшно туда заходить. Она нервно тянет руку к ручке, останавливается, неуверенные пальцы дрожат… Дверь распахиватся, в коридор выпадает Макс. Он совершенно растерян, весь красный, футболка перемазана кровью, он часто дышит, готовый провалиться в истерику. Они смотрят друг на друга несколько секунд, затем Оливия бросается на него, сжимая худые плечи, он бессвязно говорит что-то, они виснут друг на друге — беззащитные, напуганные, беспомощные. Макс вытирает ладонью глаза, размазывая чью-то кровь по лицу, глубоко вдыхает и говорит: — Всё… Всё в порядке, Лив. М-мы успели. Он говорит «мы», совершенно убивая этим Оливию. Она спала в то время, когда он спасал Бота, не смотря на то что там бы не случилось — сейчас это неважно, главное, это зайти наконец за спину Тарасенко, а чувства — это потом, всё потом, отойди… Она пытается отодвинуть его, пройти внутрь, и Макс наконец сдается — отходит. Ботан лежит на кровати, и выражение его лица говорит само за себя — он скривлен, одна рука загипсована и подвешена, ладонь висит, будто совсем мёртвая, ног не видно под кучей одеял, голова перемотана. Его глаза отчаянно что-то искали, потом наткнулись на застывшую у дверей Оливию. Он открыл рот, не зная что сказать, закрыл его и попытался подняться. — Лежи, блин, — выдыхает Оливия, подходя к нему и осторожно дотрагиваясь пучками пальцев до его щеки. — М-макс… Макс. Как он? Он испуг-гался очень… Простите меня… Лив, ты прости меня! Глаза Ботана налились слезами и отчаянием. Он вяло дёрнул рукой, Оливия всхлипнула и схватила его пальцы. — Прости пожалуйста… Я же не бился, честно, я за подарком тебе шёл… И Максу… Надо было забрать… Забрать… С почты этой сраной, и тот уёбок на машине… Ехал. Я на зелёный шёл, хоть там и не было никого, но он выскочил из-за угла… И… — Молчи, — еле сдерживая слёзы, прошептала Оливия. — Молчи, Бот. Я не обижаюсь. Несчастье ты наше, бля. Ботан несколько блаженно усмехнулся. У Оливии возникло сюрреалистичное чувство, будто бы ему всыпали наркоты, и оно как бы было так, потому как в его руку была воткнута капельница. — Обожаю, когда ты материшься, — прохрипел парень. — Позови Макса. Несколько минут спустя Оливия, пережившая за последний час почти что самое большое потрясение за всю жизнь, сидела в коридоре на стуле. В голове почему-то играла какая-то грустно-отчаянная мелодия, на повторе отравляя её мысли и мешая думать, в палате про что-то разговаривали парни. Может ли теперь всё быть по-другому? Может быть, теперь всё действительно изменится. Почему-то вспомнился случай из детства, когда в одно утро мама пришла домой не пьяная, а с большим пакетом продуктов, обняла Оливию и пообещала, что всё будет хорошо и что больше она не будет пить. Вообще, это обещание девочка слышала раз двадцать, так что особо не обнадёживалась, но в тот раз Дерзкая Няня действительно прекратила пить. Всего на шесть лет, потом конкретно оторвавшись на восемнадцатилетие дочери, но Оливии собственно было уже наплевать. Неужели и Ботана хватит всего на несколько лет? Даже если и так, думала Оливия, тогда я сделаю эти года лучшими. Хотя бы для себя. Она, как ей казалось, думала совершенно не о том, но какая разница — жить не жить, плевать не плевать… На этом моменте девушка поняла, что бутылка водки перед сном явно не пошла ей на пользу, и медленно сползла по стулу.

***

Вышедший через полтора часа из палаты Макс увидел как Оливия, съехавшая на стуле и сложившая руки на груди, хмуро спит. Он горько улыбнулся. Его сердце вздагивало каждый раз, когда он смотрел на неё, особенно, когда она не видела его взгляда. В палате Ботан тоже спал. Макс снова зашёл к нему, подошёл к кровати и уставился на друга с бессильной злобой. Сколько же раз он хотел набить ботанику морду, сколько же раз он кричал в пустой квартире, не находя чувствам выхода, сколько раз… Максим сгорал от своей любви, царапал ногтями своё лицо, шею, грудь, умирал от невозможности раскрыть рёбра и выкинуть к чертям из сердца эти ужасные чувства. И сейчас он спас своего недоврага-передруга, спас только благодаря тому, что в баре, проходивший мимо него парень уронил другому человеку несколько слов — мол, слышал уже, Кривой-то человека сбил минутку назад на переходе, где? Да на проспекте же, вот лох, уже проболтался… Почему-то Макс сразу понял, кого сбил неизвестный ему Кривой. Немного посидев на месте, допив свой коктейль, он как можно незаметнее поднялся и зашагал к выходу, стараясь не привлекать внимания. До проспекта он домчался на своей машине за несколько минут. Всю дорогу он размышлял о том, что же осталось от Бота и стоит ли ему вообще спасать его. Макс понимал, что думал он в тот момент совершенно не как друг — скорее как ревнивый глупый парень, который способен вот таким вот способом отомстить врагу за любимую девушку. У поворота он резко затормозил, пустынная улица вдруг напугала его до дрожи в коленях — «Как я вообще, сука, могу так просто размышлять о этом? Это же Ботан! Ботан! Мой друг детства… На моем месте он бы точно так не думал.» Но он не на твоем месте, ехидно подсказал внутренний голос. Он лицемерный идиот. Он издевается над Оливией, Максим! Не от него ты хочешь её защитить? Тарасенко переборол себя ценой до боли сжатых на руле пальцев. Он прикусил язык и затолкал мысли в самый глубокий угол сознания, ударил по газу и только потом уже подумал о том, что было бы, если бы там ехала машина — но никто не ехал. Посреди дороги лежал перекрученый, будто верёвкой Ботан. Он всё ещё пытался отползти на тротуар, отталкиваясь от залитого кровью асфальта одной рукой, волоча перебитые ноги и вывернутую левую руку, но только лишь дёргался. Он тогда почти сдался. Максим содрогнулся и вынырнул из тяжёлых воспоминаний. Ботан всё так же спал в довольно неудобной позе, не имея возможности перевернуться. Макс вздохнул, расжал кулаки и отошёл от парня. Взяв с соседней кровати заботливо сложенную кем-то простыню парень вышел в коридор. Оливия всё ещё спала — уже не так хмуро, изредка вздрагивая и сопя. Максим снова улыбнулся. Он аккуратно подложил девушке под голову взятую с палаты простыню и сел рядом, поворочался, устраиваясь, и сам тревожно заснул кошмаром, который позже сменился спокойным сном без сновидений. В больнице было тихо.

Красные моря в твоих запястьях разольются, словно вина, что мы пили меж уродливых домов.

***

За окном наконец-то было солнце. Оливия лежала, закутавшись в колючий плед, шморгая носом и поминутно сморкаясь в салфетку. Она была вынуждена поставить мусорку рядом с кроватью и теперь заполняла её бумажками, ругаясь и кидая их наугад. Со своей удачей, Оливия, конечно же, заболела в самый подходящий момент — когда на улице было светло, шумно и здорово. Было двадцать пятое сентября — девяносто семь дней до нового года, шестьдесят шесть дней до начала зимы и всего один день до её дня рождения… А про него никто и не вспоминал. Раньше, где-то за месяц до болезни, Оливия ещё думала, что пацаны просто готовят ей клешированый сюрприз — что-то типа того, когда всё время не обращают внимания, а потом на сам др вдруг дарят котёнка. Со временем она поняла, что им просто плевать.

Среди печальных лиц людей, которых не любишь, мне кажется, теряешь очень важное в принципе…

С ноябрьских событий прошлого года прошло уже десять месяцев, и, честно говоря, ничего особо не изменилось. Ботан так же пропадал где-то, возвращаясь ночью в хламину бухим, Максим так же грустно смотрел девушке вслед и уходил с головой в работу. Оливия старалась не ломаться, заниматься чем-нибудь, что могло хоть немного отвлечь её от собственных мыслей. И тогда, двадцать пятого сентября, она даже и не подозревала, что ждёт её впереди.

***

Вечером того же дня они сидели за столом и ели какую-то бурду, приготовленую Тарасенко — что-то явно не органичное, похожее на лепёшку и со вкусом резины. Такое, кстати, повторялось довольно часто — Макс уже и не пытался делать вид, что ему нравится собственная стряпня, а Оливия просто старалась запивать всё чаем, соком, или, в крайних случаях, водкой. Последнее происходило только тогда, когда Ботан забывал в своей комнате полупустую бутылку. Сам он с ними не ел. Ни в каком случае. Либо вообще не приходил домой, либо не спускался со своей комнаты — скорее всего, распивал там алкоголь и культурно разлагался. Парень, который лучше всех шарил в алгебре, который был за здоровое питание до истерик, который так мило и неловко заговаривал первым — этот парень стал алкоголиком. Один раз, лежа рядом с ним на большой отельной кровати и наблюдая, как под потолком собирается сигаретный дым, Оливия спросила: — Бот, скажи, почему ты пьёшь? Это чё, так круто? Или добавляет тебе очков в карму? Она рассмеялась. Ботан длинно, с наслаждением затянулся, выдохнул вверх сизый дым и ответил: — Это помогает расслабиться. Знаешь, отдушина, как у тебя чипсы или секс. — Что? — возмутилась тогда Оливия. — Чё ты сказал там, ботаник? Она перевернула его, схватив за худые голые плечи, как котёнка, навалилась сверху, крутанулась на рёбрах и неожиданно оказалась под ним, захваченная врасплох глубоким поцелуем и сжатыми его пальцами руками у головы. Оливия вынырнула из воспоминаний и посмотрела на сидящего напротив Макса. Тот, не замечая её взгляда, поднялся и с размаху швырнул остатки лепёшки в мусорку, при этом грязно выругавшись. — Как некультурно, — шмыгнула носом девушка. — Капец, Макс. — Та поебать, — буркнул парень, закидывая посуду со стола в посудомойку. — Где Ботан, мать его за ногу? У себя или шляется? — Я чё, знать должна? — возмутилась Оливия, неуверенно вставая с места. — Кажется, он… Она не успела договорить — Макс, сорвавшись с места, подхватил её. Его лицо оказалось слишком близко. — Ты… Ты чё творишь, Тарасенко? — тихо спросила его девушка. — Чего бросаешься? — Я подумал, что ты падаешь, — выдохнул Максим. — Прости. Он не отпускал её руку. Зрительный контакт разрывать было стрёмно. Оливия вдруг вспомнила ответ на прозвучавший вопрос — да, Ботан дома. Сидит у себя. На крик «кушать» не отозвался. Да выйди же ты! Спаси меня хоть раз! Максим моргнул. — Прости меня, — сказал он, отпуская его руку. — У тебя что, фетишь на хватания людей за руки? Или это только с моими конечностями так? Макс? Оливия почти добежала до столешницы у выхода. Наверху стукнула дверь. — У меня фетишь на тебя всю… — прошептал сзади парень. Не добежав до дверного проема всего полметра, девушка остановилась. Она стояла, совершенно отчетливо видя спускающегося с лестницы Ботана. Готова была расплакаться — будто бы на краю, на такой тонкой полоске между огнём и льдом. Ботан увидел Оливию, её отчаяние отразилось в его глазах беспокойством. Он уже готов был спросить, этот вопрос рождался в его голове и проявлялся на лице — что случилось, Оливия? Максим подошёл к ней сзади, сбоку обнял и поцеловал в губы. С глаз девушки стекали слёзы. Ботан в изумление стоял без движения.

Страдай, как страдаю я.

Он закрыл рот, сунулся назад на ступеньки, оступился, и чуть не упав побежал наверх. Макс отшатнулся от плачущей Оливии. Душевное равновесие было разрушено. Здорово, правда?

***

Утром, в свой день рождения, когда часы показали ровно семь, Оливия проснулась от неясного чуства тревоги. «Что ж, детка, тебе уже 19, — подумала девушка, потягиваясь и от этого чихая. — Гуляй как год назад. Край бейби.» Она усмехнулась. В дверь постучали. — Да? — неуверенно крикнула Оливия, разворачиваясь на кровати. Что, реально? Как они помирились? А может, это только Макс? Господи, а если он сейчас опять меня поцелует? В комнату вошли парни. Вдвоем. Они не смотрели друг на друга, широко улыбались и прятали руки за спинами. Макс набрал в легкие воздух и разом выпалил: — Дорогая Оливия, поздравляем тебя… — на этом моменте он кинул быстрый взгляд в сторону Ботана. — С днём рождения, желаем щастья-здоровья всего самого лучшего, чтобы всегда были чипсы, сигареты, всё такое и так далее! — сморозив непойми-что, Тарасенко широко оскалился. — Девятнадцать лет, — воодушевлённо начал Ботан, смотря куда угодно, но только не в глаза девушке. — Это, типа, очень большая дата… И… Короче, Лив, избавь нас от этого дерьмопоздравления которое мы с Брайном почти не готовили, и мы перейдём к основной и, конечно, более интересной части этого дня. — Ну, не самой, — Максим взглянул на Ботана немного раздраженно и очень многозначительно. Тот махнул рукой. — Та избавляю, господи, загадочные вы мои… — пробормотала совершенно сбитая с толку девушка. Парни после выражения «мои» заулыбались ещё шире. — Нуу… — Они вновь переглянулись, Максим продолжил. — Значит, от меня. Он вытянул из-за спины руки. Оливия охнула. — В общем, ты же свой телефон разбила… Я вот тебе новый решил купить. — Тарасенко протянул ей коробку. Оливия смотрела на него, думая, какой же он всё-таки хороший и вспоминая, почему она влюбилась именно в Ботана. Ах да. Ведь раньше ей нравился Макс — сосед, можно сказать, по жизни — друг с песочницы, садика, школы и теперь вот универа. Нравился. Раньше. До того, как предал. Возможно, даже самой Оливии иногда казалось, что причина той их ссоры три года назад надуманная… На тот момент, всё, что ей хотелось — это размазать по стенке Макса и ту девку, с которой он делал совместный проект. Но не всё было так просто. Ботана тогда рядом с ними не было — он уезжал по обмену в Америку на целый год, и поэтому было довольно скучно. Тем более, что Оливия только заканчивала одиннадцатый клас и готовилась к ЕГЭ, а Макс уже поступил и тоже особо не веселился, привыкал к новой нагрузке и новому окружению. Но всё равно, в редкие моменты, когда оба были не заняты, они пытались проводить время вместе — звонили Ботану, смотрели фильмы, помогали друг другу с дз (тут уж скорее только Макс помогал, Оливия еле успевала выучивать непройденный материал чтобы сдать неумолимо приближающееся ЕГЭ), готовили еду и ходили гулять. В то время они очень сблизились — по крайней мере, Оливия так думала. Макс был довольно ветреным, не мог усидеть на месте и всё время что-то делал. Этим он и привлекал девушку — креативностью, фантазией и возможностью учавствовать в съемках, пусть это и не были полномасштабные проекты. Оливия помогала ему делать курсовые на сессии, играла роль то дурочки, то просто подруги, немного дерзкой и хамоватой — в общем, такой, какой она и была на самом деле. У их троицы было негласное правило — за помощью обращаться сначала к двум из них, а уж если они помочь не могут, то тогда уже просить других. Может быть, немного глупо — наверное, потому как эта клятва была дана ещё в садике, не суть — но друзья всегда так делали. Для предателей не было никакого наказания — просто полное недоверие, неуважение и игнор. И слухи. Тогда ещё это было важно. Первый странный случай произошёл ровно три года назад, как раз на шестнадцатилетие Оливии — Макс пришёл к ней в гости не один, а со своей одногруппницей Настей, и девушке это очень не понравилось. Она пригласила тогда только Макса и Женю. Они всегда отмечали вчетвером, но свои шестнадцать Оливия провела (как оказалось, к сожалению) без Ботана, который, несмотря на то, что перед его отлётом они посрались, позвонил ей по видеосвязи и очень нервно поздравил, подарок от него был спрятан у Оливии в шкафу — «Ты там никогда не убираешь, гоняешь в одном и том же так что я спрятал всё туда». " Всем» оказался пакет со всякими заграничными снэками и разрисованой вручную футболкой. Та футболка, кстати, до сих пор висела в её шкафу — с тех пор всегда чистом. Она иногда даже спала в ней. Женя подогнал ей какое-то дорогое бухло «на шестнадцать уже можно», сигареты «шоб попробовала» и конвертик с деньгами. Женя как и был так и остался загадочным парней с кучей бабла, который вылезал то из шкафа, то из холодильника в одной и той же жёлтой толстовке. А Макс припёр с собой Настю. Собственно, это была довольно милая девушка, примерно того же возраста что и всё ребята, с волосами до плеч и приятным голосом. Против неё Оливия ничего не имела. Просто немного странно, когда на твое же др лучший друг без приглашения приводит своих друзей. Но это ещё было ничего. Второй раз был, когда наступило время сессии — Оливия как всегда готова была к съемкам, но время шло, Макс всё время был занят и про сессию даже не вспоминал. За день до здачи Оливия спросила его: «Почему ты ничего не снял? Забыл, что-ли?», и Макс ответил ей «Нет, я уже снял видос с Настей». Вот так просто. Ладно. Всё началось гораздо позже, почти через год, когда Оливия смогла поступить туда же, куда поступил Макс — явление, надо сказать, удивительное. И тода-то она заметила, что Макс слишком много времени проводит не с ней, а с какими-то ребятами — типа Насти и кучки её друзей. Много чего незначительного случилось за период первого курса Оливии и второго курса Максима, но последней каплей стала вечеринка. Оливии было стрёмно идти одной, а Макс решил поехать к родителям в другой город. Днём он собрался и ушёл, а к вечеру Оливия, решившая всё-таки сходить на тусу увидела в прихожей его спортивную сумку. С ней Макс обычно ездил к родителям. Она тогда раскрыла её, думая ещё, что он переложил вещи в какую-нибудь другую, но всё, что Тарасенко обычно брал в другой город, находилось там же, где и всегда — зубная паста и щётка в маленьком кармане, сменная одежда в основном. Странно. Даже очень. Она таки пришла тогда. Увидела танцующие пары и среди них — нежно обнимающих друг друга Максима и Настю. Он увидел её, он должен был увидеть её глаза — в них было всё. Оливия выбежала из здания, заливаясь слезами с мыслями, какая же она плакса, какой же Макс козёл и как же она, всё-таки, скучает за Ботом. Именно тогда, она, кажется, и влюбилась в него. Что это такое в её руках? Коробка? Телефон. Да, телефон. — Сори, у меня что-то голова закружилась, — силой усмехнулась Оливия, чувствуя, как парни забеспокоились. — Всё нормально. Максим, спасибо огромное. Она протянула руки и парень подхватил её словно подушку — именно так Оливия себя и чувствовала. Она тыкнулась носом в его волосы, вдохнула запах его одеколона и скривилась — он ей никогда не нравился. — Это ж ещё не всё, — нетерпеливо буркнул сзади Ботан. — Макс, давай быстрее, я же тоже хочу свое дарить. — Та щас, — пробормотал Тарасенко, неловко отпуская Оливию и копошась в своем пакете. — Вот… Это, короче, куртка — помнишь, ты хотела? — Вау, — восхитилась девушка. — Это прямо та? — Ну, да, та же? Джинсовка, чёрная, вроде то… — Да шик, Броен! Ты что, спасибо ещё раз. Не замерзну. Максим улыбнулся и, кажется, хотел добавить ещё что-то, но его отодвинул Ботан. — Так, всё, теперь я, — сказал он, доставая из-за спины что-то весьма безформенное. — У меня тут, кагбэ, не вещи, а впечатления. Ну, на половину. Или на две с половиной на шесть, типа… — Заканчивай! — хором сказали Оливия и Максим. — Ну да. Вот, в общем то. Он протянул девушке свёрток. Оливия разорвала его (кажется, начинают возвращаться силы) и не поверила своим глазам. Она посмотрела на нервно кусающего губы Ботана ошеломленным взглядом. Он подарил ей свою кофту — ту, которую она так любила у него забирать и носить дождливыми осенними вевечерами, чёрную горомадную толстовку с пентаграмой на спине. Ботан привёз её из Америки. Там он, кстати, приобщился к сатанизму. Миленько. — Ты что, реально мне её подаришь? — спросила Оливия с недоверием. — Могу забрать. — оскалился Ботан. — Не-не, не надо… Спасибо, блин… Мне очень приятно… Бля, та я даже не знаю, что сказать… — Ты погоди со словами, — перебил её парень. — Самое главное впереди. Мы поедем в одно очень интересное место, как подарок тебе на др, идея для видео Максу и приключения нам с Женькой. Прикинула? Только мы сейчас не скажем, — он переглянулся с Максом. — куда мы едем. Это сюрприз. Оливия сидела в своей кровати, не до конца выздоровевшая, в кофте Ботана и Максовой джинстовке сверху и совершенно не допирала, что сейчас происходит. Со стороны довольно глупо — но когда совсем ничего не ждёшь, а получаешь всё, легко охренеть. — Надеюсь, это не в мой родной Залупинск, — выдавила она из себя. Максим с Ботаном, вновь переглянувшись, заржали. — Пипец, — фыркнул Максим. — Так, ладно, ребят, давайте быстро соберёмся, в машину и по магазинам. Оливия поскучнела. — Это за снаряжением. — подмигнул ей Ботан. — Нифига себе, а что нужно-то? Это какая-то гора, или пещера? Парни замахали головами. — Та ладно, я просто, всё равно всё круто. — Ты же поняла, что мы сегодня едем? — спросил Максим, что-то уже набирая в своем айфоне. — Куда? — Ну, в поездку. — Как сегодня? — у Оливии было чёткое чувство того, что её пытаются надуть. — Я же болею, парни… — Свежий воздух, снег и зимняя погода сделают своё дело! — Какая зимняя, Ботан, — скривилась Оливия. Максим не отрываясь от смартфона вышел из комнаты, Ботан принялся рыться у девушки в шкафу, а сама она встала и попыталась собрать мысли в кучу. — Что ты несёшь… А что брать-то? Ботан вдруг подошёл к ней и быстро поцеловал. Оливия закрыла глаза. Хоть это было слишком неожиданно и быстро, она ждала этого почти год. Сраный год без поцелуев, объятий и, конечно же, секса — без Ботана. День Рождения — прекрасный повод. Оливия содрогнулась. Ботан притянул её к себе и прижал сильнее. Оливия провела пальцами по его рёбрам — они выпинались. — Как же ты похудел… — прошептала она ему на ухо. Ботан, как раньше, зарылся носом в её волосы, будто пытаясь слиться с девушкой. — Что ты с собой сделал, Бот… — Я люблю тебя, Лив. Прости меня за всё, что было раньше… Если сможешь. Я… Я такой козёл, баран, блять, прости меня, родная… Я не пью уже месяц, честно. Я пил все эти годы, потому что… Это всё неправильно. Неправильно, Лив. Мы как крысы какие-то. Но это я сам сука… Ты ведь не знаешь, — он всхлипнул. — У меня умерла сестра… Разбилась в ДТП… Я никому не сказал, не хотел, чтобы меня жалели… Она… Она двоюродная… Мы с ней хорошо общались… Это два года назад где-то, пьяный урод ехал и… Сбил её машину, а она просто приезжала в приют к детям… — Боже, — выдохнула Оливия, немного отстраняясь от него. В глазах Ботана не было слёз, но, наверное, лучше бы они там были — вместо тупой боли и страдания, что крылись в его зрачках, радужке и во всём лице — но он не плакал. — Как ты это в себе держал? — Я пил. — ответил Ботан, отчаяние в его глазах немного утихало. — Пил и курил. Я действительно страдал тогда, может и глупо, потому что было пятьдесят на пятьдесят — сестра и ты. Я очень любил тебя тогда. И люблю сейчас. Оливия опустила глаза. Никогда ещё не было так… — У меня ещё никогда не было так, как с тобой, Бот. Любые воспоминания хороши. Я тоже… Люблю тебя. Ботан поднял голову и неуверенно улыбнулся. — Это так странно… Мы уже с тобой спали, но только сейчас говорим в голос, что любим. — Прелестно. — Оливия повторила услышанную где-то фразу и они засмеялись. — Держи, — Ботан полез в карман и вытащил оттуда плетёный чёрный баслетик, с выжжеными на деревяшке посередине словами — «Помни нас». Если честно, в носу прям защипало. — Я сам его делал, — тихо сказал Ботан. — Нравится? Оливия только лишь обняла его, так крепко и сильно, как только могла, пытаясь передать всё свои чувства парню. Они обнимались, как утопающие, хватались друг за друга, как за соломинки, и были

кажется счастливыми!

И это было здорово.

Я продолжаю быть ей всем среди наших хрущёвок, и я добился в своей жизни то чего хотел, не оставляй, пожалуйста, воспоминания в памяти, это главное, у нас теперь всё будет хорошо. Грустных людей любим сильнее, это аксиома; и ты найдёшь меня физически, ты просто помни, что твой браслетик на руке напомнит очень многое — мы не умрём сегодня, и это здорово.