Позволено ли быть

      Эллана кажется болезненно хрупкой. Тонкая белая шея открыта и беззащитна, длинные ресницы дрожат, черные волосы разлились по подушкам, словно темная блестящая вода.       Как-то Солас спросил его: испытывал ли он влечение к женщинам? Тогда дух ответил «нет», а внутри весь съежился: что, если Солас поймет? Узнает? Ведь он все знает. Но Солас тогда не заподозрил подвоха. И тогда Коул понял: даже мудрый эльф верит в то, во что хочет верить, а именно — что Коул всего лишь невинный дух, жертва обстоятельств, что во всем виноваты живые существа, как и всегда.       Но Эллана ни в чем не виновата. Она нападает только на тех, кто нападает на нее, защищает и помогает всем, кому только может, старается быть другом даже Коулу. Она приходит к нему на чердак, спрашивает как у него дела, улыбается ему и… помнит. Эллана помнит все их разговоры. Однажды она сделала вид, что забыла, и, заметив, как дух расстроился, так звонко рассмеялась, так звонко! Вместе с ее смехом словно зазвенел сам мир. Коулу захотелось сохранить эти тепло и свет, застыть в том моменте навсегда, как застывает бабочка в янтаре… пусть даже если бабочка тогда умирает. В тот момент он наиболее остро почувствовал себя духом, жадным до жизни.       Сейчас Эллана спит и совершенно не замечает смотрящего на нее Коула. Она соблазнительно беззащитна, и у Коула промелькает, извивается личинкой в мозгу мысль перерезать ей горло: он представил, как втыкает острие кинжала ей в шею и проводит плавным движением поперек нее — из ровной линии вытекает кровь. Почему-то в воображении Коула Эллана никак не реагирует, будто она уже мертва. Осознание медленно, словно мед, обволакивает его. Его охватывают страх, паника, он прерывисто и часто дышит и думает, что слишком много шумит и что Эллане пора бы его уже заметить, но она спит. И Коул сбегает.       Не то чтобы он хочет особого для себя отношения, он осознает, что общение с ней лишь временная блажь — Коул тщательно смакует каждую минуту проведенную с ней. Эллана понимает намного меньше Соласа, но с ней Коул счастлив намного больше. Ему нравятся ее движения и ее большие эльфийские глаза и нравится, как она корчит рожи. Не застывшая соласовская маска, а живое лицо. Ему нравится, как плавно изгибаются и растягиваются линии татуировок на скулах, когда она улыбается, или сжимаются линии на лбу, когда удивляется. Ему нравится, как танцуют узоры на ее лице. Иногда ему хочется коснуться их, проверить: а не живые ли они?       Ему нравится Эллана, но Коул все равно иногда проигрывает в своей голове сцену ее убийства.       Страшная мысль его пугает. Захватывает. Лучи солнца уже вовсю искрятся на снежных шапках гор Скайхолда после того, как Коул сбежал из комнаты Инквизитора, а он все еще сидит в темном углу чердака таверны, обхватив колени и раскачиваясь взад-вперед. Взгляд ледяных глаз устремлены в пустоту, Коул впивается пальцами в другую руку, и из изрытой ногтями ранки сочится бардовая кровь. Вдруг Коул замирает, подносит исцарапанную руку к лицу и удивленно смотрит. Темная, почти черная, красная кровь. Коул прикусывает пухлые губы, когда думает о цвете крови Вестницы. Ярко-ярко-алая, быстрая, горячая — Коул знает, потому что не раз ее видел, когда леди Инквизитор получала ранение во время сражений.       Ему больно, когда ей больно, он всем сердцем хочет ее защитить, но… Он прикусывает свою губы, не зная для чего: чтобы заткнуть мысли или от вмиг охватившего желания?       «Ты когда-нибудь испытывал влечение к женщинам?».       Коул заваливается на бок. Он скрыт от посторонних глаз бочками и ящиками, а даже если и не был скрыт, его все равно никто не заметит, если он захочет. Через маленькое окошко на чердаке пробивается яркий лучик света, в котором клубится пыль. Снизу доносится шум таверны: смех, разговоры, споры, множественное лязгание вилок и ложек о посуду, пение менестреля. Шум жизни. Но звуки доносятся до Коула сквозь пелену пульсации в голове, через мутные образы Элланы, глухой стук сердца и прерывистого дыхания. Коул, ненавидя и презирая себя, стыдливо и воровато мастурбирует.       Пульсирующая кровь барабаном бьет по ушам, все отхлынуло, и Коул лежит на полу на краткие мгновения с пустой головой. На задворках сознания он понимает, какие чувства на него сейчас нахлынут, и заранее пытается их отогнать, ему нравится его пустая голова.       — Эллана, — шепчет в пол Коул.

***

      Коул прекрасно понимает, как много нехороших вещей он делает, стыднее становится от того, что все кругом воспринимают его как невинного мальчика. Но дух с ними не спорит. На мгновение он представляет, как всем сознается во всех своих грехах, не упуская ни единой детали. В воображении духа суд идет посреди главного холла, леди Инквизитор, разумеется, сидит на троне, а он на коленях и связанный сидит перед ней, ожидая приговора, советник Жозефина зачитывает преступления Коула. А друзья стоят и… как там сказал Железный Бык? Охуевают. Коул почти уверен, что правда когда-нибудь всплывет — не может быть такого, чтобы никто ни о чем не узнал! Ведь даже судьба настоящего Коула...       Нет, дух почти жаждет разоблачения. Наверное, поэтому он снова крадется в комнату Вестницы — по пути до боли знакомому. Он наизусть знает график дежурства часовых, хоть он и довольно мудреный — Лелиана постаралась, — даже знает имена дежурных и их тайные желания и надежды. Коул точно знает где и какая лесенка скрипит и сколько их, этих лесенок, знает, что на балках еще не восстановленной части башенки, с помощью которого попадаешь в спальню инквизитора, часто ночуют птицы, коих зашугать чрезвычайно легко. От животных Коулу прятаться сложнее, но он и их острое восприятие научился обманывать. И, наконец, нижние петли входной двери в обители Вестницы поскрипывают.       Наверное, знать все эти детали не очень хорошо. Наверное, даже Эллана не знает всех нюансов пути к своей спальне. Да, точно нехорошо. И все же подсматривать за спящей девушкой точно хуже. Коул подходит к кровати — Эллана лежит на боку лицом к выходу на балкон. Большие витражные окна пропускают много лунного света, и в свете луны белое лицо Элланы, обрамленное валласлином, словно сияет. Зрелище завораживает Коула, и дух подходит ближе, подносит руку к ее лицу, будто желая коснуться, но замирает, когда тень от его руки закрывает ее лицо. Он хочет судорожно выдохнуть, но боится, что выйдет слишком шумно, а потому, задержав дыхание, считает удары сердца. А потом Эллана открывает глаза.       Сначала Коул не верит — он так часто к ней приходил, и она ни разу за все время не просыпалась, что слишком привык к тому, что Эллана никогда не просыпается. Но Эллана продолжает лежать, а лицо оставаться спокойным, и ему в голову приходит мысль, что она его не видит. Но она, продолжая смотреть ему прямо в глаза, нежно берет его за руку, которая так и повисла в нескольких сантиметрах от ее лица. Коул резко одергивает руку, отшатывается и смотрит на Вестницу изумленно, словно бы это она в данной ситуации проникла в его спальню и следила за ним спящим. Тогда, опираясь на руки, эльфийка приподнимается, одеяло соскальзывает, и Коул видит хрупкое белое тело, пышную по эльфийским меркам грудь, мягкость которой он ощущает даже зрительно, видит плохо прикрываемые распущенными темными длинными волосами большие светлые соски — у Евангелины были маленькие и темно-коричневые, какие бывают обычно у парней. Взгляд опускается — там все прикрыто тенью одеяла, но Коул понимает — девушка совершенно голая.       Когда дух ошеломленно делает шаг назад, эльфийка внезапно восклицает:       — Пожалуйста! Не уходи! — вместе с ее голосом звучат мольба и страх. Когда Эллана видит, что Коул остановился, она, заикаясь, суетливо начинает объясняться: — С-солас говорил мне, что ты приходишь ко мне по ночам, но я думала, что тебе просто любопытно или ты хочешь меня защитить… но сегодня — она косит глаза и заливается краской — я пришла к тебе утром на чердак… и ты… я видела, как ты… — она замолкает и смотрит на Коула, который понял о чем она и тоже заливается краской, — а потом ты прошептал мое имя… я думала тебя такие вещи не интересуют. Ты… мне очень нравишься — выдыхает свое признание Эллана. — Я не могу перестать думать о тебе.       Она продолжает смотреть ему в глаза, ожидая. А Коул не знает, что и думать, он в ступоре стоит истуканом. Молчание затягивается.       — Наверное, мне не стоило вот так сразу раздеваться, — прерывает тишину Эллана и горько усмехается. — Кажется, для первого в жизни признания чересчур, да? — когда эльфийка вновь получает в ответ молчание, она отчаянно просит: — Ну скажи же хоть что-нибудь!       — Да, — лишь произносит Коул, не задумываясь ни о чем, не понимая, что он только что сказал, на какой вопрос ответил, позабыв, где он и кто он.       И вдруг, по непонятным причинам, оба кристально ясно осознают: его «да» — ответ на все вопросы. Да, ты мне тоже безумно нравишься. Да, признаваться голой — чересчур. Да, между нами сейчас что-то будет (не надо было раздеваться). И оба понимают, что каждый из них осознал данную истину, которая зародилась между ними только здесь и сейчас.       Эллана молча и смущенно отодвигается и кладет руку на освободившееся пространство кровати, приглашая. Коул все еще в ступоре медленно приближается, кровать прогибается и тихо скрипит, когда он садится на ее краешек.       — Сапоги, — шепчет Эллана, и Коул не сразу понимает о чем она вообще. Он стаскивает обувь и с ногами залезает на кровать.       Коул пододвигается к Эллане, она к нему, а потом они ложатся и долго смотрят друг другу в глаза, слушая дыхание друг друга. Эльфийка тянется к его лицу и целует — мягкость сталкивается с мягкостью, влажность с влажностью. Эллана отстраняется, Коул сглатывает, и каждый звук — его глоток, влажное причмокивание, соприкоснувшихся губ, шуршание простыней, легкий скрип постели — громогласно отдается в абсолютной тишине. Немного раскрыв губы, она целует еще, и Коул повторяет за ней — второй в их жизни поцелуй получается совсем слюнявым. Эллана снова отстраняется и смотрит на Коула стыдливо и смущенно.       — Ты знаешь, я не очень-то умею целоваться, — говорит она, вытирая губы.       — Я тоже, — честно признается Коул и тут же тянется к ней, целуя первым.       Она обнимает его, и Коул вдруг понимает, что она млеет от того, что он проявил инициативу. Он целует, целует, целует и в какой-то момент осознает, что уже подмял ее всю под себя, всем весом прижимает к кровати, устроившись между ее ног, а она умирает от смущения, возбуждения, от его внезапной напористости и от своих похабно раздвинутых ног. Но даже осознавая, Коул не останавливается и чувствует, как она шарит руками по его телу, а потом, найдя ремень рубахи, развязывает его, и что-то тяжелое глухо стукается об кровать. Его кинжал.       Коула словно окатывает ледяной водой. В голове тут же всплывают воображаемые сцены ее убийства. Разве он имеет право целовать ее, касаться, быть рядом, после всего, что он о ней думал, делал? Эльфийка не замечает, что дух остановился, и стягивает с него рубаху и только потом видит, что он присел, глядя куда-то в пустоту.       — Что с тобой? — она тоже садится, только ему на колени, обхватывая его поясницу и приблизившись, почти прижимаясь к телу юноши.       Дух смотрит на нее, на ее обеспокоенный взгляд и понимает, что ему нельзя молчать и все утаивать. И он во всем признается. Беспокойство в глазах Элланы неожиданно сменяется спокойствием, а после она вдруг улыбается. И Коул совсем не понимает, что вообще происходит в ее голове, заметив его замешательство, она произносит:       — Так значит ты возбуждался, когда представлял как убиваешь меня? — шипит она ему в ухо, ее ногти впиваются ему в плечи. — Ты думаешь, я не знаю какой ты? Я сама тебя убью, — ее голос внезапно меняется и звучит злобно, почти утробно, — если ты меня сегодня ночью не трахнешь.       С этими словами она откидывается спиной на кровать и призывно смотрит на Коула. Взгляд вызывающий, обрамленный валласлином, который кажется сейчас зловещим, пронзает его не хуже меча.       Ее слова каким-то непостижимым образом создают в нем от макушки до кончиков пальцев ног вибрирующую волну… радости? Он молча развязывает шнуровки штанин, стаскивает с себя все, накрывает своим телом ее тело, прижимается пахом к паху и, направляя рукой, вводит в ее лоно член, стоявший колом неприлично долго. Коул резко дергает бедрами — в этот момент Эллана вскрикивает, — и ощущает шелковистую горячую мокрую тесноту.       В какой-то момент юноша обращает внимание на ее лицо, и Вестница выглядит так как-будто вот-вот зарыдает в голос: лицо красное, полуприкрытые глаза заплаканные, рот скривился от боли. Коул покрывает поцелуями ее лицо, шею и грудь. Когда он чувствует приближение конца, то прижимается к основанию ее шеи и шепчет:       — Эллана…

***

      Свет уже заполнил обитель Вестницы до краев, когда дух, наконец, просыпается. Коул чувствует себя очень странно в области паха, а в области поясницы все почему-то ноет. Он кое-как разлепляет глаза и видит, что Эллана лежит, уже проснулась и неотрывно смотрит на него, а после с серьезным видом произносит:       — Ты кто такой? И что ты делаешь в моей постели?       Коул вскакивает, все внутри ухает вниз, отрезает, он мгновенно весь покрывается испариной, а потом…       … Эллана звонко и безудержно смеется.