Augury

This town of night Is lit by a light The sound of a creaking gear and a wheel It echoed as I walked I don't even have an address to go to And I'm not able to walk well Why must I have been born?*

      Пробуждение было резким и болезненным. Внезапно свело дыхание, но тело оставалось тяжелым, неподвижным, словно не принадлежало своему обладателю. Во рту сухой комок, который болезненно сдавливает связки при каждом судорожном вздохе.       — "Снова... " — собственные мысли кажутся пьяным бредом, отрывочным и угасающим.       Исполнитель с силой мотает головой, но выходит лишь слегка дёрнуть головой. Нужны невероятные усилия, чтобы повернуть голову и во мраке комнаты сфокусировать взгляд на стеклянном кувшине и стакане с водой, что стоит буквально на расстоянии вытянутой руки. Медленно он приподнимается на локтях и хватает стакан, быстрее поднося к губам. Рука немного дрожит после недавнего пробуждения, и несколько крупных капель падают на ночную рубашку и белую простынь, оставляя темнеющие холодные пятна. Рука разжимается, стеклянное дно ударяется о поверхность пола и разбивается на острые осколки.       — " Надо будет собрать их утром... " — мысленно отмечает Неа, укладываясь на бок и поджимая ноги. Жар теперь сменился холодом. Исполнитель берет с тумбочки свои наручные часы и проводит пальцем по циферблату. Три минуты второго ночи. — " Как обычно, " — и когда для него это стало обычным? Он проспал не больше часа, и теперь сон уже не придет. Было два варианта: просто продолжить лежать, делая вид, что ты спишь, или подняться и заняться чем-нибудь полезным. Например, продолжить ломать голову над словами для мелодии Ковчега.       Исполнитель шумно вздохнул, оставляя часы в покое, после того как с минуту следил за секундной стрелкой. Они тикали очень тихо, больше походило на мерный шум, но сейчас это казалось самым громким звучанием во вселенной. Однако даже это не отвлекало от тщетных попыток уцепиться за ускользающие из память моменты кошмара. Видение проходит быстро, а вот этот страх нет. Думается, что сейчас тебя проткнут насквозь остриём меча и все. Ничего больше.       Грудь снова неприятно тянет, когда Ной наконец садится на кровати. Уже до этого криво лежащее одеяло спадает на пол, когда он откидывает его от себя. На голове полный беспорядок, и черные локоны растрепаны в хаотичном порядке. Неа сдувает длинную прядь с носа, когда та падает обратно, с раздражением убирает рукой всю челку назад, специально больно дернув себя за волосы. Чтобы проснуться окончательно и вернуть себя к реальности, где он ещё жив.       По руке проходит резкая дрожь, когда что-то дотрагивается до костяшек. Неа удивлённо моргает и замучено улыбается:       — Доброе утро, Тим, — голем сидит у него на голове, поверх руки, хватаясь крохотными лапками за побитую костяшку. Хвост золотого существа дергается, когда его берут в руки. — Я и тебя разбудил? — хотя разве големы вообще спят? Им нужен сон? Желтый шар начинает кружить по комнате, хлопая крыльями, пока его хозяин встает и разминает затекшие конечности, вплоть до противного хруста и дрожи. Второй вариант развития событий показался Четырнадцатому более "радужным".       Осколки, что остались от стакана, впились в босую ногу, разрушаясь с противным хрустом. Но Ной даже не обратил на это внимания, теперь оставляя на полу и ковре кровавые пятна. Раздался чирк и в комнате наконец появилось слабое освещение, что создавала керосиновая лампа, на медной ножке с узорами цветов. По стенам поползли длинные и кривые тени.       — Нет-нет, кыш отсюда, — сипло прошептал Четырнадцатый, когда отгонял голема от опрокинутой им же чернильницы. Золотой шар с крыльями недовольно клацнул острыми зубищами, но покорно улетел подальше. — Снова мне все перепачкаешь.       Неа аккуратно, через тряпку, что подвернулась под руку, поднял чернильницу. Темное жирноватое пятно разлилось по светлой поверхности стола и одному из листов, в виде почти идеального круга. Апостол обвел пальцем высохший край окружности:       — "Все идеально стремится к форме сферы", кажется так, да? — спросил Ной, пытаясь вспомнить от кого он мог услышать эти слова. — Вряд-ли это та- Ох, да-да, ты идеальный, — посмеялся Неа, когда Тим сел ему на голову и издал шипящий звук возмущения.       — Сфера... — он снова обвел круг на почерневшей бумаге.

***

      Ковчег наполнился жизнью, если таковой можно назвать редкие шаги и разговоры в столовой, ближе к девяти утра. Большая часть семьи завтракала, в то время как остальные Апостолы бродили по белым помещениям не имея определенной цели. Ко вторым относился и Исполнитель. Однако у него все-таки была причина покинуть комнату: надо было найти голема, который уволок важные наброски.       Ной остановился на лестнице, что вела в зал. Как и везде, здесь было пустовато. Несколько музыкальных инструментов стояли в определенном порядке, стулья с мягкой обивкой вдоль стен. Освещало все это огромная люстра со стеклянными камешками, которые создавали яркие радужки, отражая свет. До слуха доходили разные отрывки слов и различные звуки.       — Кто-нибудь видит желтый шар с крыльями?! — громко спросил Неа в никуда, и его слова эхом отразились от стен.       — В гостиной его нет! — отозвался Желание.       — Мы его не брали! — в один голос крикнули Узы, проносясь совсем рядом по коридору.       — У меня его нет! — донесся сверху голос Удовольствия.       — В Ковчеге отличное эхо~       Голос Мечты раздался тихо, в отличии от остальных. Она стояла внизу лестницы, скрестив руки за спиной. Губы изогнулись в хитрой улыбке.       — Это точно. Доброе утро, Роад, — спускаясь по лестнице, поздоровался Неа.       — Доброе. А для кого-то не очень, — съязвила она, чем привлекла к себе подозревающий взгляд. — Не смотри так! Я не беру Тима без разрешения, сам знаешь! — она обиженная надула губки.       — Верю, — он потрепал ее по волосам, превращая аккуратную прическу в "ежик".       — Ай, прекрати! — смеясь запротестовала она, поймав руку брата за запястье. — Поиграешь со мной? — с надеждой спросила она.       Исполнитель вздохнул. Заняться ему все равно нечем, Трайд сейчас занят, а к Майтре до вечера лучше не суваться. А продолжить собственную работу не представляется возможным без голема. Придется ждать пока тот сам вернется, или его никто не вернет. Поэтому никак отмазаться от девчонки не выйдет:       — Ладно...       — Ура!       Мечта притащила Музыканта в одну из гостиных. Тут стояла арфа, два дивана, стол между ними и несколько шкафов. На полу стелился мягкий ковер, который был подозрительно похож на шкуру полярного медведя.       Предложение "поиграть" от Роад могло значить, что угодно: поиграть, почитать, сходить погулять в саду, помочь с домашним заданием и прочее. Поэтому самым правильным трактованием можно считать просьбу провести время вместе. В этот раз Мечта просто болтала на самые приземленные темы, сидя на подлокотнике дивана, пока рядом Исполнитель по ее просьбе зашивал куклу нотным потоком. Она снова начала лепетать о том, какая у Неа многофункциональная способность.       Как только игрушка была приведена в порядок, прямо как новая, Роад выхватила ее из рук брата и упала спиной тому на колени, прижимая к груди ту самую куклу:       — Спасибо, Ниа!       — Не за что, — он сложил руки замком у нее на животе, пока девчуля дергала игрушку за мягкие ручки в разные стороны. Неудивительно, что от таких "игр" швы разошлись, но теперь они скреплены магией, буквально склеены друг с другом.       — Кстати, — она замерла и хитро прищурилась, улыбаясь. — Граф, сказал, что тебе нужна моя помощь~       — Мне нужна? — Четырнадцатый дернул бровью, пытаясь вспомнить, что могло быть ему нужно от Мечты. Та рывком села, теперь удобно устроившись у него на коленях. Она приблизилась и пальцем обвела контур черной отметины бессонницы под глазом брата.       — Кто-то плохо спи-и-и-ит~       Четырнадцатый убрал ее руку от своего лица, начиная щурится, чтобы увидеть четкие контуры кукольного личика сестры.       — Есть такое, — он приобнял ее за спину, другой рукой все еще держа хрупкое запястье. — И как много Адам тебе успел рассказать?       — Да почти ничего, — она нахмурилась, пристально глядя ему в глаза. — Но! Я не буду помогать просто так~       — Ла-адно... И что ты хочешь взамен, маленькая ведьма? — выгнул бровь Неа, ожидая услышать все, что угодно. Роад снова надула губки, будто не могла решиться сказать свое желание вслух. — Ну?       — Сочини для меня песню, — наконец выдала она, начиная привычно хитро улыбаться. Пару секунд подумав, он кивнул.       Рассказ был коротким и скучным, как и во время диалога с Маной. Исполнитель ведь почти ничего не помнит из событий сновидения. Лишь их пугающую точность из раза в раз, неспособность проснуться раньше определенного момента и "послевкусие" сна.       — Я бы сказала, что это просто кошмары, которые надо отгонять чем-то приятным наяву, — задумчиво и серьезно начала Роад, прижимаясь лбом к шее Музыканта, скрытой высоким воротником. — Но если они мучают тебя так долго — больше похоже на вещий сон.       — Правда?       — Да. Среди наших снов вещие сны занимают особое место. Особый алмаз в коллекции наших драгоценностей из страны сновидений~       — Но я их даже вспомнить не могу... — шумно вздохнул старший.       — Очень часто послания таких сновидений нам не хочется включать в свою реальность. Нам страшно знать то, что будет, — продолжала рассуждать Мечта, вяло болтая ногой. — А источник любого сновидения это наше бессознательное: многогранное и безграничное... Говоря просто, ты знаешь, что случится в будущем, но старательно это отрицаешь. Поэтому и не хочешь запоминать.       — Замечательно...       — Сновидения — некая срединная зона между нашей дневной реальностью и нашим глубинным я, нами настоящими.       — Потому, что мы снаружи и мы настоящие — абсолютно разные личности, — мрачно заключил Неа.       — Верно! Хорошо, что ты это понимаешь, — обрадовалась Роад, снова нацепив улыбку.       — И что дальше?       — Для начала попробуй отказаться от этого отрицания... Медитация тебе в помощь.       — Допустим, — нехотя кивнул он.       — Когда сможешь удержать в памяти хоть что-то — записывай куда-нибудь после пробуждения. Сразу же! Иначе потом снова все забудешь, — она поднялась наконец и начала переминаться с ноги на ногу. — И вот так, шаг за шагом, все запомнишь. А там уже сам поймешь, что случиться.       — И тогда жить в ожидании нужного момента, чтобы все переменить, — Неа глянул на настенные часы. Теперь казалось, что тебе доверили какую-то важную личную миссию свыше. Ах да, ничего свыше не существует.       — Нет.       — Мм? — он перевел удивленный взгляд на Роад, которая уже уходила, прижимая к себе куклу.       — Можешь мне не верить, но вещий сон - это рок, наказание, — она сделала паузу, обеспокоенно сверкнув глазами. — Его невозможно избежать, Неа.

***

      Как показалось Четырнадцатому, весь день прошел в никуда. Весь день он бродил без дела, несколько раз заходя к Мане, чтобы обсудить советы Роад и просто поговорить ни о чем, и все это время пытаясь заприметить где-нибудь голема. Когда он наконец нашел Тимканпи, был уже долгожданный вечер, которого Неа хотел еще и как можно дольше избегать. Однако он уже спустился на нижний этаж к Одарённости, где на пути встретил пару тройку Черепов. Откровенно бесящих его существ. В руках был серебряный поднос, на котором стояло три кружки свежезаваренного кофе и креманка "вивьен" с мягким печеньем. Что-то подсказывало, что Майтру можно будет задобрить таким способом, если он не покидал лабораторию целый день. Как только молодой Апостол ступил на порог самого большого центрального помещения все внимание переключилось на громадную конструкцию, что была подключена разными проводами к опережающим время устройствам. Завод акум.       — Ну и как тебе? — голос Майтры раздался сбоку, и сразу после этого его рука приобняла немного ошеломленного Музыканта за плечо. — Ха, молчи, вижу, челюсть отвисла!       — Это... Кхм, выглядит внушительно, — наконец выпалил Неа, когда Тринадцатый буквально потащил его вперед. Пришлось стараться не уронить поднос.       — Ха, внушительно?! Да это самый грандиозный наш ход со времен создания Ковчега, — с чувством поведал собеседник. Они остановились в метрах трех от конструкции и Майтра наконец отпустил Неа. Последний лишь через несколько секунд заметил, что из его рук забрали поднос, а на макушку со всей тяжестью металла сел Тим.       Он подошел ближе. Все это выглядело донельзя величественно, но и в той же мере жутко и отвратно. На подставке, а точнее огромном золотом пьедестале, к креплению в виде цветка был присоединен плотный мешок из непокрытого кожей мяса, напоминающий чем-то вывернутую полость матки. Хотя Апостол определенно не понимает, почему именно это сравнение пришло ему на ум. Все многочисленные канальца, природного или инородного происхождения, периодически пульсировали, перекачивая какую-то жидкость гнойного цвета. Неа мог поклясться, что в самом "яйце" что-то активно шевелилось. Вблизи данное сооружение вызывало искренний ужас, и казалось, что собственные кишки сейчас скрутит в приступе тошноты.       — Тебе тазик принести? — съязвил Майтра, возвращаясь к нему, с кружкой кофе в руках. — Граф вот даже сам попросил. Тц, слабохарактерные вы детишки.       — Ты это так планируешь оставить? — неуверенно спросил Четырнадцатый, указывая пальцем на Фабрику.       — Нет, — просто ответил Одарённость, и Неа выдохнул с облегчением. Старик еще не сошел с ума. — Собственно поэтому я тебя и позвал.       — Слушаю, — несмотря на все Исполнитель подошел ближе, с осторожностью прикасаясь к конструкции. Мягкое, сухое и теплое, что даже противно.       — Помнишь, как мы устанавливали защиту "трех стен" на Куб Ковчега? — поинтересовался Майтра, ответом был кивок. — Я хочу создать такую же для Фабрики, заодно и эстетическое несовершенство прикроем.       — Значит... Установить трехстенные щитки из материи, закрепить их ровным слоем и отшлифовать... — Музыкант обернулся. — За дело.       — A solis ortu usque ad occasum!*       — Ровно?       — По-моему не совсем...       — Я могу сместить справа, но слева уже второй слой откроется.       Два Апостола сидели на широких плечах акума второго уровня, который был похож на сплошную груду мышц с уродливой маской вместо лица. Четырнадцатый мысленно сравнил его с Гневом, тут же одернув себя за такие мысли. Нои пытались разместить светло-голубые щитки равномерно, чтобы свет красивыми бликами отражался от них. Теперь несколько ранее уродливая Фабрика походила на истинное произведение искусства.       — Тогда оставляем так, — махнул рукой Тринадцатый.       Акума опустился на пол и встал на колено, чтобы господа Нои могли спокойно сойти на пол. Что они и сделали, тут же забывая о машине-слуге, которая поспешила взмыть наверх, удаляясь. Двое снова оглядели результат своей работы, на этот раз снизу.       — Теперь вторая часть Марлезонского балета, — уже устало напомнил Майтра.       Дальнейшая беседа состоялась уже в рабочем кабинете Одарённости, где было много огромных шкафов, закрытых на различные замки, а есть ли к ним ключи - другой вопрос. Они устроились в креслах, друг напротив друга, а на столе лежали те самые неудачные наброски Четырнадцатого.       — Хмм... У меня есть одна идея, — после долгих раздумий выдал Тринадцатый. Неа поднял на него взгляд, щурясь. Его глаза покраснели и явно сильно болели от долгого бодрствования. Сколько они тут уже сидят? Сколько времени? Тот смотрит на свои часы. Три тринадцать утра. — Когда мы переписывали старые команды, то я вспомнил, что изначальные системы существовали в форме цифр и символов.       — ...Предлагаешь отказаться от использования слов? — вскинул брови Музыкант. Майтра медленно кивнул, тоже уже валится с ног.       — Можно попробовать. В твоей голове будет истинный текст, но способ записи будет идеально сочетаться в знаковом виде, — он пожал плечами, сложив руки на солнечном сплетении. — Да еще и сохранность повысишь. Попробуй вот этот вариант, — он протянул ему обратно один листок. — Колыбельная, как я думаю, наиболее подходит мелодии.       — Да... Согласен.

***

      В спальне Четырнадцатого царил полумрак, темноту резал холодный свет от луны, которая светила сегодня особенно ярко. Полнолуние во всей его красе. В такие ночи многие смертные просто сходят с ума от головных болей или слабости. Кто-то даже называет это нечистыми силами, которые изводят людей. Кажется, что Неа скоро в это поверит.       Голову сдавливает словно тисками, пока бледный кружок луны, не настоящей, а просто иллюзии Ковчега, отражается в темных зрачках. Продолжительные гляделки с небесным светилом никак не настраивали на сон, хотя Апостол и смертельно устал. Долгожданная дрема одолела только ближе к середине ночи, когда луну больше не было видно в окне. Руки были липкими, тянуло вниз тяжестью оружия в них. Лицо было мокрым и его обдувало холодным ветром. Сушило кожу, больно кололо. Он стоял на коленях, а перед ним было кровавое месиво, которое так знакомо пахло сырой плотью. Обрывки белой одежды беспорядочно разбросаны рядом, они стремительно темнеют в луже бардовой крови.       — Я же говорил, — собственный голос звучит незнакомо. Да и не по собственной воле рука безразлично утирает чернеющие слезы с лица. — Что убегать бессмысленно, Домри...       Миловидное лицо искривлено гримасой ужаса, глаза цвета летних лютиков распахнуты, но затянуты туманной розоватой дымкой. Кудри волос перепутаны в безобразные чернеющие копны. Тело забито в угол, среди обломков мебели, за которой Апостол пыталась спрятаться. Не помогло. Щепки от сломанных стульев только расцарапали ей кожу.       Из горла вырывается мелодичное мычание, пародирование колыбельной для умершей. Оно скачет, срывается, переходя в хрип от усталости. Исполнитель аккуратно закрыл Одиннадцатой глаза и приоткрытый рот, убрал налипшие к мокрым пятнам пряди. Короткий поцелуй в лоб в знак прощания, и дальше тело остается лежать здесь.       — До встречи, сестра.       Мелодия все еще играет в голове, на подкорке сознания. Лишь она не дает сойти с ума от горя и осознания собственных поступков. Она напоминала, ради чего все это, что осталось чуть-чуть. Осталось всего четверо, четверо, четверо и все закончится. Что этот смех раздирающий горло нормален. Он дозволен. Он не безумный...       Горло сдавливает, в миг перехватывая дыхание. Сознание охватывает паника, когда опора пропадает и Ной падает. Кажется, что в пропасть откуда льется темнота, но это не так. Он ударяется плечом о пол, быстро садясь и отползая к стене, даже не обращая внимания на ноющую боль после падения. Легкие в бешеном ритме наполняются жарким воздухом спальни.       Голем настойчиво тыкается в лицо своему хозяину, пытаясь достучаться до паникующего. Но его медленно отталкивают рукой, махнув даже не глядя. Золотой шар отлетает в сторону, но продолжает преследовать Апостола, который, кажется, не в себе выбегает из комнаты.       Неа не понимал сколько времени прошло со времени пробуждения. Он не помнил как пришел сюда, в сад на нижнем этаже. Он сидел здесь на скамейке, в одной ночной одежде, обняв колени, на одном из которых, тесно прижимаясь к темным волосам, сидел Тимканпи. Он терся о бровь своего хозяина, редко вздрагивая крыльями и хвостом. Холодный ветер ночной улицы пронизывает до костей, без труда проходя через ткань.       — Все в порядке, Тим, — он повторяет это уже в сотый раз, кажется. — Я в порядке...       Он поднимает голову, глядя в темное небо, на котором мерцают синими искорками звезды. Такие далекие и безразличные. Они наблюдают, скучая и будто осуждая каждое действие какого-то жалкого Исполнителя.       В Ковчеге вечное лето, и Ноя окружает мягкий аромат белых роз. Его любимых цветов. Их полузакрытые бутоны везде вокруг лавки, их лепестки летают по дорожке. Нежные и приятные. Бутон без труда поддается и отламывается от стебля. Неа крутит его в руке, разглядывая в слабом свете фонаря. Он тяжело вздыхает, наконец решая собраться с мыслями.       — Надо поскорее разобраться с этим...       Апостол поднимается, босыми ногами ступая по каменной дорожке, идет к дому. Нужно вернуться и попробовать уснуть снова...

***

      Ноги сами принесли его к этой двери, порог которой он не переступал уже несколько месяцев. В руках был букетик из грубо сорванных бутонов белоснежных роз, и хорошо, что они без шипов. Иначе бы зеленые иглы давно продырявили сжимавшие их руки Музыканта. Он неуверенно протягивает одну руку к деревянной поверхности, намереваясь постучать, но одергивает себя:       — " Стучаться? К нему? Да когда я такое делал?! Вот бред, конечно никогда! "       Дверь поддается, и Четырнадцатый без лишнего шума тенью проходит в комнату, тут же закрывая ее за собой и прижимаясь к ней спиной. В помещении темно и тихо, совершенно тихо, будто никого тут и нет, как кажется ему сначала. Но до слуха доносится тихое мирное сопение, и Музыкант уже уверенно начинает хозяйничать в комнате. Букет роз теперь стоит в матовой изящной вазе из цветного стекла.       — Что ты-       Хозяин комнаты просыпается сразу же, как только чувствует чужой вес на своей кровати. Но рот ему закрывает чужая холодная рука, что пахнет цветами и ночной прохладой.       — Заткнись, — голос Неа звучит непростительно громко сейчас, пусть он и говорит требовательным шепотом, когда ложится рядом. Он слышит в стороне хлопанье крыльев и приглушенное удивленное: "Леро?!". Но куда важнее игра в гляделки двух обладателей желтых глаз: кислотно-оливковых и нежно-медовых. — Молчи, просто молчи и спи, брат...       Четырнадцатый убирает руку, сразу зарываясь ею в мягкие темные кудри и прижимаясь к любимому брату. Когда последний раз они спали в одной кровати? Когда им было лет по десять? Становилось невероятно стыдно за такое свое поведение, ведь он уже давно взрослый, но теперь до смерти напуган ночными кошмарами, чего с ним не было даже в детстве. Обычно это именно Мана начинал плакать посреди ночи, чем будил младшего брата. Последнему приходилось его успокаивать, рассказывая какие-нибудь истории или сказки при зажженной лампе. Как он любил те ночи, уютные, наполненные счастьем и теплом. Раньше все было так просто, а их мир был таким маленьким. Принадлежал только им двоим. И Неа соврет, если скажет, что не скучает по тем временам. По временам, когда не было звуков пианино, запаха дорого парфюма, самых безумных цилиндров, белых роз и белого Ковчега, красного вина и крови на руках. От старшего брата пахло лекарствами и молоком, от матушки сладкими духами, утром в клетке пели канарейки. Не он был в клетке, канарейки.       — " Смешно... Ты об этом принятии говорила, Роад? "       Мана тем временем уже укрыл брата своим одеялом, желая побыстрее согреть родственника - любителя ночных прогулок. Он успокаивающе гладил его мокрые после тумана волосы, перебирая вьющиеся короткие прядки.       — "Даже ничего не сказал больше, мерзавец! А сам улыбается. Неужели ждал моего прихода?" — Неа начинает злиться, но как-то по-детски, наигранно. Наконец старший снова ложиться рядом, и их лбы соприкасаются. Младший вспоминает, как же он устал и хочет спать. — " Вот ты скотина, Мана! "       — От тебя пахнет улицей...       — Будто тебя это смущает...

Why is my heart the colour of silver? In distant old days, that person spoke to me "You are a special doll" Dancing and singing As he praised me... Even now I sing, always He will not awake his eyes and also sing.. Why must I have been born? I'll only continue singing for eternity Someday I'll sleep... And go to the wonderful place where that person is My wish does not come true I sing, live and break alone Time passes... And I even forget songs...