Рысь и Горностай

Капеллан Августин чуть приотворил ставень и глянул за окно. Вот почему так тихо! Оказывается, выпал снег. Это он заглушил шаги людей и цокот подков, и даже пронзительные голоса прачек и крики детворы казались сейчас тише, словно раздавались откуда-то издали. Снег и сейчас продолжал идти, создавая густую белую завесу, сквозь которую виднелись темные силуэты. А он, капеллан, вот уже несколько часов перечитывает старые записи и вносит новые. Как обычно, это занятие увлекло его, даже не сразу заметил, как зима наконец-то вступила в свои права. Давно старики говорили, что зима предстоит снежная и холодная, не напрасно же все рябины усыпаны ярко-красными гроздьями. Но до сегодняшнего утра казалось, что на этот раз примета не сбудется. Ведь уже декабрь, а снег все не ложился. Выпадал и сразу таял. Но теперь, похоже, все изменится. Августин закрыл окно и подошел к очагу, поворошил уголья кочергой. Не так уж часто в последнее время ему удавалось вести записи. То к больному позовут, то к умирающему, то требуется обвенчать молодых, то окрестить младенца. Совсем недавно он венчал Сунхильду, после чего бывшая кормилица, очень довольная, отбыла к супругу. Много было в замке и других событий, не только радостных. Так и не удалось найти служанку Аригунду, и никто уже не надеялся увидеть ее снова. Филомар как сквозь землю провалился, а поскольку его конь вернулся перепачканный кровью, оруженосца стали считать погибшим. Тем более, что к своей матери он так и не приехал, и нигде не обнаружилось его следов. Старшие сыновья вавассора Ромнульфа отбыли служить оруженосцами в один из отдаленных замков, в чем очень помог Адалард. Вдова уехала к своим родителям с младшими детьми. Дети не повинны страдать за грехи отца, и барон Рауль дозволил вдове забрать все имущество, которое удалось спасти от разграбления, и оставить себе уцелевший скот. Возможно, старшие сыновья, проявив себя в будущем умелыми и верными воинами, смогут вновь получить во владение бывшие бенефиции отца. А пока ими будет распоряжаться управитель барона. Все считали, что решение Рауля относительно этого семейства было очень мягким, а Тибо из Блуа, узнав об этом, прямо сказал, что земли лучше всего отторгнуть, а затем передать тому, кто не запятнал себя нарушением вассального долга. Но Рауль отрицательно качнул головой. - Женщина и дети не виноваты. К тому же, для спасения этих детей рисковал своей жизнью наш друг, Гастон де Монришар, да и моя сестра тоже. Если уж Богу было угодно помочь в этом, то вправе ли я лишать детей будущего? Тибо пожал плечами и не стал спорить. Сам он решил бы иначе, но каждый сам хозяин на своих землях! Лауберт давно был выпущен из темницы, но приговорен к выплате виры - сто денье. Услышав эту цифру, Лауберт подскочил, а глаза его с тех пор стали ещё круглее. Что ж, и таких людей надо как-то учить, а увещеваний они не понимают! Священник отхлебнул из глиняной кружки горячий отвар, пахнущий ягодами и мятой. Перелистнул несколько страниц назад, проверяя, не забыл ли что-нибудь. Нет, все было правильно. Что же случилось за это время ещё? Охранник Бартолд умер. Это было странно, ведь он не был стариком и не жаловался на здоровье. Может быть, старые раны сказались? Госпожа Диана даже посылала в монастырь Святого Аниана, ибо там есть искусные братья-врачеватели. Они не только исцеляют хворых, но и могут определить, от чего наступила смерть. Но присланные аббатом святые братья не обнаружили следов яда. - Так иногда случается, - вынесли свой вердикт монахи. - Человек выглядит здоровым, но сердце у него слабое. Ваш охранник как раз и умер от внезапной остановки сердца. Все в руках Всевышнего, а мы должны молиться об упокоении души сего усопшего! Бартолда похоронили на деревенском кладбище, а поскольку ни родных, ни жены у него не было, очень быстро о его смерти перестали говорить. Но на сердце капеллана было тягостно, и не только из-за охранника. Слишком уж много тягостного случилось за последнее время. Сначала нападение разбойников, преступление Бавдомера, потом ещё Ромнульф, Аригунда, Филомар, теперь вот умер Бартолд... Чуть не погибла и юная Иоланда. Сейчас она совсем оправилась и живет, как и прежде, в своей усадьбе. Помогает Клэр и старому Годерану врачевать болящих, как-то управляется с вилланами и вовремя присылает положенный оброк. Да только, стоит заговорить о ней с госпожой Дианой, та становится грустной и почти ничего не рассказывает. Она иногда видится с Иоли. А вот господин Рауль не видел свою подопечную и бывшую возлюбленную с того дня, как приказал ей уехать. Письмо, отправленное Дианой в Блуа, удалось вручить не сразу. Виконт Тибо, в подражание герцогскому двору, устраивал у себя осенние охоты, длящиеся не менее двух недель. Рауль вместе с гостями и вассалами Тибо носился по лесам за вепрями, ночуя то в одной усадьбе, то в другой. Так и получилось, что о нападении Ромнульфа на Иоли и его ожесточенном сопротивлении воинам молодой барон долго ничего не знал. Да и вернувшись домой, он так и не встретился с Иоли. - Я бесконечно благодарен тебе, - сказал он Диане, - за то, что не дала совершиться убийству. Но поскольку моя подопечная уже выздоровела, а виновный мертв, думаю, не стоит больше возвращаться к этому делу. Разумеется, он уже знал, что никаких доказательств в защиту Иоли не найдено. - Я не стану изгонять ее, - продолжал барон, - как и настаивать на ее уходе в монастырь. Пусть и дальше живёт на наших землях. Но ты, Диана, должна понять, что не найдешь доказательств того, что невозможно доказать. Оставь все как есть. - Но что же с нею будет дальше? - спросила Диана. - Думаю, надо будет подумать о муже для нее. Земли, как ты знаешь, жалуются за службу, а поскольку в семье покойного Гримберта мужчин не осталось, надел будет передан человеку, который станет мужем Иоланды. Он говорил холодно и твердо, и сейчас не было смысла начинать спор. Диана и не начала его, лишь спросила: - Тебе совсем ее не жаль? - Жаль, - ответил он все тем же тоном. - Но ведь, насколько я понял, она уже выздоровела. - Тело легче исцелить, чем душу. - Да. И именно поэтому душу надо больше беречь, не допускать в нее ложь и предательство. Чтобы потом не плакать. Он помолчал некоторое время, грея руки у очага, и перевел разговор на тему, волновавшую в те дни всю Нейстрию. Это были события в Бретани. Так Диана узнала о том, что на землях герцога Урмаэлона уже начато строительство трех крупных замков в стратегически важных местах, а также укрепляются старые. Словно по волшебству, растут новые каменные стены и мощные бастионы вокруг столицы Бретани, города Ренн. В войско набраны молодые бретонцы, которые теперь изучают нелегкую воинскую науку, и воевать они будут по всем правилам, чтобы на равных противостоять норманнам. Времена, когда все решала только грубая мощь утыканной гвоздями палицы, безвозвратно уходят, сколько бы язычники-друиды не тащили бретонцев назад, в прошлое. Бретонцы смотрят на все эти новшества кто с опаской, кто с надеждой. Конечно, не очень хочется платить новые налоги и подати, но, как говорится, лучше содержать свою армию, чем чужую. По крайней мере, все, кто живет на землях Урмаэлона, являются свободными людьми, а бретонцы, попавшие под власть норманнов, влачат жизнь рабов. Казалось бы, лучше быть вассалами Робертина, чем носить ошейник раба, но, как оказалось, есть среди бретонской знати противники объединения страны. Не прошло и двух лет со смерти Аллэйна Великого, этого собирателя земель для отпора врагу, а порой кажется, что прошло двести лет и дело его почти забыто! Особенно странно, что первый противник единства страны и союза с Нейстрией - Рудал Ваннский, сын Аллэйна! Для него лучше сидеть в лесах и откупаться от норманнов, чем признать верховным правителем Урмаэлона. Он полон решимости воевать, но зимой об этом нечего и думать, а вот летом, возможно, герцогу Бретани придется помериться силами с Рудалом. Не дремлют и друиды, не хочется им выпускать власть из своих дряхлеющих, но все ещё сильных рук, вот и смущают умы простых людей рассказами о том, сколь велика, сильна и богата была Бретань в ту пору, когда не знала креста! Пока попытки помешать укреплению Бретани не увенчались успехом. Урмаэлон стар, но хватку, похоже, сохранил. Об этом свидетельствовали копья, на которых тлели отрубленные головы его врагов - друидов и пленных норманнов. Что касается Гастона, то он перемещается от одной строящейся крепости к другой, подобно урагану. Набирает и обучает войска, ведет переговоры, добивается своего то силой, то хитростью, с каждым разом проникая все дальше вглубь страны, и даже те, кто встретили его враждебно, были вынуждены признать, что наместник суров с предателями и мятежниками, но ко всем, кто повинуется закону, всегда справедлив. Однако было похоже, что прежнему дремотному существованию местной знати наступал конец. Диана невольно улыбнулась, вспомнив своего друга. Хотелось бы знать, он все ещё думает о ней или утешился в объятиях бретонских красавиц? Отец Августин перевернул страницу, на минуту задумался. Что же ещё принесла наступившая зима? Да, вот оно, самое главное. В первых числах декабря сир Родерик попросил руки Дианы. Рауль был готов к этому и благоволил к соседу, и все же капеллан точно знал, что он сомневается. Родерик явился к нему в холодный, но солнечный день. Долгих предисловий он не подготовил, но сразу приступил к делу. С волнением поведал, что всем сердцем любит Диану и сможет найти счастье только с нею. - Сир Родерик, хорошо ли ты подумал, предлагая это? Готов ли ты навеки отказаться от ненависти и вражды, что долгие годы стояла между нашими родами? - спросил Рауль. - Готов ли изгнать из сердца остатки недоверия и пресекать любые попытки рассорить тебя с Дианой? Не пожалеешь ли потом о своем решении? - Я люблю Диану! - повторил Родерик. - И пусть от меня Господь отвернётся, если я чем-то обижу ее! Ты не пожалеешь, если дашь свое дозволение, Рауль. Да и наши земли только выиграют от такого союза, ибо не будет больше вражды и разорения. - Я тоже хочу оставить вражду в прошлом, - кивнул Рауль. - Но сестра у меня одна, и я желаю ей счастья. Не будет ли ей причинена обида в твоём замке? Ведь она - дочь Роже, а ты - сын Ансберта, и многие еще помнят ту вражду! Уверен ли ты, что сам ее забудешь? - Я сделаю Диану счастливой! - воскликнул Родерик. - Вот увидишь, ничто не омрачит ее счастья. Если у тебя есть условия, скажи мне, я готов сделать все, что в моих силах, и даже больше. Долго они говорили в тот день. А потом Рауль велел позвать сестру. Она пришла, осветив все своею красотой, в платье нежно-голубого бархата, отороченном мехом серебристой лисицы. - Диана, сир Родерик просит тебя себе в жены, - сказал Рауль, когда она приблизилась и встала перед ними. - Ты знаешь, что неволить тебя я не хочу. Решай сама, отдашь ли ты свою руку владетелю замка Коллин? - Ему уже отдано мое сердце, - сказала Диана, и щеки ее вспыхнули. - Пусть возьмет и руку! Услышав эти слова, Родерик преклонил колени перед девушкой и приник губами к ее руке. - Твоя любовь - это такое счастье для меня, Диана! Я не могу, не умею так красиво говорить, как пишут в книгах, но я буду любить тебя, пока жив! Позднее, узнав об этих словах, капеллан вздохнул и улыбнулся, как улыбаются взрослые, слушая детей. Они были молоды, прекрасны и так влюблены, что невозможно было не пожелать им счастья. Условием Рауля было оглашение помолвки только после того, как Родерик заменит часть своих воинов на тех, кто не был замешан в кровавых стычках между Ансбертом и Роже. Старым воинам нужен покой, а воюют пусть молодые. Это было разумно. Молодой госпоже нужны воины, которые будут преданны ей, не зависящие от старых обид. Не забыл Рауль и недавнего своего разговора с Аделиной, а потому сказал так: - Сир Родерик, тебе ведомо, что моя сестра обучена вести хозяйство такого замка, как Рысье Логово, к тому же, прекрасно успевает следить и за его окрестностями. От хорошей хозяйки не укроется ничто, добрых слуг она не обидит, а дурных и ленивых выгонит прочь. Но хозяйка в доме может быть только одна! Иначе прощай, покой! Потому я желаю знать, когда покинет Коллин де Шевалье госпожа Бриджит, которая сейчас ведет твой дом и управляет прислугой. - Госпожа Бриджит решила посвятить себя Богу, - ответил Родерик, слегка недоумевая, почему это имеет для Рауля такое значение. - После Рождества она удалится в обитель. Диана будет полновластной хозяйкой, как только выйдет за меня, в этом не может быть сомнений. - Хорошо. Рауль кивнул и больше о Бриджит не упоминал. Знал мудрый священник, как счастлива теперь его крестница. Но было и нечто, не дававшее ей покоя. Порой, отстранив портних, снимавших мерки для свадебного наряда, Диана становилась задумчивой, отходила к очагу и подолгу сидела, казалось, разглядывая раскаленные, похожие на яркие рубины уголья. На самом же деле мысли ее были далеко. Там, где почти заканчиваются владения Шато де Линкс, вдали от грозного замка на скале, живёт в лесной усадьбе другая девушка. Та, что любит Рауля и вот уже несколько месяцев не видит его. Часто выходит она за ворота и стоит, прислушиваясь к каждому шороху. Если не его самого увидеть, так хоть весточку получить, хоть услышать словечко, сказанное о нем! Но он не приезжает, не пишет, и никто ничего о нем не говорит. Один лишь Лауберт, после выплаты сотни денье возненавидевший ее ещё сильнее, при встрече как-то раз сообщил медоточивым голосом и с гадкой улыбочкой, что мессира Рауля вот-вот можно будет поздравить с помолвкой. Люди только и говорят, какая прекрасная пара получится из него и Эрмалинды, сестры мессира Тибо... Мучило Диану, что не могла она ничем помочь Иоли. И будто даже стыдно становилось за свое счастье. Капеллан не знал, что Иоли сказала однажды: - Не стоит горевать, Диана. Не думай обо мне. Я скрывала правду, я виновна и не заслуживаю счастья. Мне бы только пережить, когда... Диана поняла, о чем речь, но что она могла ответить? Рауль словно замыкался, стоило при нем упомянуть об Иоли. Для него она по-прежнему была виновна, ее нужно было изгнать из сердца, и любые попытки помешать этому разбивались о стену его гнева. - Ты только на время отступи, - шептала мудрая Аделина. - Так будет лучше. Все ещё образуется, если не перегнуть палку... - Пока я буду ждать, что-нибудь случится, - возражала Диана. Хотя и сама уже поняла, что, идя напролом, она ничего в этом деле не добьется. А снег все шел, укутывая белым покрывалом леса и поля, аббатства и деревни, замки и хижины. Солнце смотрело сверху сквозь полупрозрачную морозную дымку, не давая тепла. Недалеко было то время, когда морозы и бескормица погонят зверя в самые глухие чащобы и логовища. Труднее станет добыть пропитание, а сделанных летом и осенью припасов никогда не хватает до весны. Об этом размышляла лесная женщина Арбра, бредя из леса с огромной вязанкой хвороста на спине. Вновь вспомнились проповеди, которые она посещала когда-то. Почему-то особенно запомнилось, что в церкви было холодно, при дыхании изо рта вырывался пар. Но как красиво и торжественно выглядел храм, как мелодично пели певчие! И еще запомнились Арбре слова священника о том, что Святая церковь утешает страждущих и помогает обездоленным и сирым. Может быть, она помогла бы чужой женщине? Так Арбра продолжала называть нежданную гостью, которую Хибо спас в лесу. Она так и жила у них в землянке. Казалось, жизнь в лесу, хоть и трудная, но лишенная потрясений, пошла ей на пользу. Женщина уже не боялась каждого шороха, помогала Арбре по хозяйству и радовалась, когда домой возвращался Хибо. Да, Хибо так и оставался единственным добытчиком, а прокормить надо было троих. Все дальше забирался он в лес, преследуя дичь. Силки часто оказывались пустыми. Арбра не находила себе места, думая о волках, которые могут подстеречь ее сына. Нужно было пойти туда, в храм, где она так давно не была, и вспомнить какую-нибудь молитву. Может, тогда Пресвятая Богородица и вразумит, как быть. И Арбра стала собираться в путь. Выйти нужно было с утра, тогда можно успеть дойти до деревни, побывать в церкви и вернуться домой к вечеру. Ночевать в чьей-то дымной избе, где тесно и все спят вповалку, ей не хотелось. Собиралась в путь и Клэр. Только ее путь был другим, и вернуться назад ей будет нельзя. Она прожила много лет, спасла много жизней, сама же не имела ничего, кроме этой бедной хибары. Ей не страшно было умирать, но страшно оставить Иоли и маленького Алена одних. Об этом она и сказала им, лёжа на своей лавке в тот вечер, когда почувствовала близость смерти. - Не плачьте, - тихим и ясным голосом проговорила знахарка. - Я прожила долгую жизнь. Помните, что вы должны помогать друг другу везде и всегда. - Но почему, бабушка, ты решила, что умрёшь сегодня? - несмело спросил Ален. - Может быть, ты просто немножко заболела? Я сейчас приготовлю тебе лекарство! - Не надо, малыш, - улыбнулась бескровными губами старая женщина. - Мое время пришло. Вчера ночью они приходили ко мне, мои родные, и возвестили, что скоро мы будем все вместе, там, где нет боли и страданий, и никто не ненавидит других! Она немного отдышалась, протянула невесомую худую руку погладить по голове плачущую Иоли и заговорила снова. - Вы ничего не знали обо мне, дети, но именно вы давали мне силы жить. Когда-то, придя в эти места, я попала под снежную бурю и не надеялась выжить. И не хотела! Но Господь судил иначе, я выжила, нашла здесь помощь и участие, и мне было даровано ещё семнадцать лет жизни. Это много! Моей дочери было восемнадцать... Знайте, дети, что я происхожу из знатного, но обедневшего рода. Как и многим девушкам-бесприданницам, мне предстояло провести жизнь в монастыре. Там, у урсулинок... Но я любила жизнь и любила одного человека! Ради него я покинула монастырь. Нечего было и думать о том, чтобы меня отдали за него добровольно! Ведь мой муж был лекарем, человеком из самой простой семьи. Но насколько же благороднее многих рыцарей он был! У меня тяга к целительству была с юности, ещё в усадьбе отца я лечила людей, и им становилось легче. Муж многому научил меня, это благодаря ему я умею сращивать кости и извлекать застрявшие в теле наконечники копий. Не было семьи счастливее, чем наша! У нас был хоть скромный, но свой дом в Анжу, и мы в любви растили наше дитя. Беда пришла, когда наш город осадили норманны. Муж целыми днями и ночами пропадал на городской стене, помогая раненым. Мы с дочерью готовили и относили туда же мази и бальзамы. И вот однажды, придя туда, мы увидели супруга и отца умирающим. Его пронзили сразу несколько стрел. Я видела, что не могу спасти его. Никто не смог бы! Мы успели проститься, и он умер у меня на руках. Не буду рассказывать, что я чувствовала тогда, но осада продолжалась, и наша работа была нужна людям! Дочь утешала меня, как могла, давала отдохнуть, а сама не смыкала глаз, день и ночь прижигая и штопая раны. Однажды вражеские катапульты пробили стену. В пролом устремился передовой отряд язычников. Нас, защитников города, было уже так мало! И тогда женщины взялись за оружие и кинулись в бой. Я успела увидеть мою Коломбэль с топором в руке. Потом все заволокло черным дымом. Эта часть города уже горела. Приступ был страшен, но его отбили. Почти все женщины - молодые и старухи - были мертвы. Среди них я нашла мою милую Коломбэль. Кто-то зверски сильный и безжалостный пронзил мечом ее сердце. Ей было уже все равно, ей было не больно... Но что испытывает несчастная мать, находя вот так свое дитя, я не опишу вам, и не дай Бог вам узнать. Я похоронила ее там же, где положили всех убитых в тот страшный день. Следующий приступ я запомнила лишь потому, что решила тоже умереть. Все говорили, что на этот раз никто не спасётся, силы у тех были велики, а мы уже и не ждали подкрепления! Мы бились, как могут биться только обречённые смертники, не щадя себя и других. Думаю, тогда я убила двоих варваров - по одному за мужа и дочь! А потом чей-то удар сбросил меня со стены, и очнулась я уже на земле, среди трупов и с раздробленной ногой. Помощь все же пришла, но для меня все было кончено. Так я думала тогда. Идти мне было некуда. И вот, как только смогла как-то передвигаться, я пошла в паломничество. Я не ожидала помощи Бога в том, в чем помочь нельзя, но куда-то идти, что-то делать все же легче, чем сидеть на месте. Я долго бродила от монастыря к монастырю, то одна, то с такими же горемыками, молилась, но нигде не находила утешения. А потом оказалась в доме твоих родителей, Иоли! Сначала они спасли меня, потом я не дала умереть госпоже Агнессе и тебе! Это был мне знак, что я ещё кому-то нужна. Я осталась и прожила здесь поистине прекрасные годы, и вы, дети, были самыми дорогими для меня созданиями! Устав говорить, она закрыла глаза, откинулась назад и некоторое время молчала. Иоли и Ален плакали. Тишина нарушалась лишь завыванием ветра за окном. Но вот Клэр снова взглянула на них, и взгляд ее в тот миг был таким же живым и все понимающим, к какому они привыкли. - Иоли, - проговорила Клэр, - будь осторожна и вместе с тем смела! Только так ты сумеешь выстоять. Я чувствую, что скоро ты покинешь эти места. Но верь, что временное поражение дарует тебе победу. Ты будешь далеко от родных мест, но в свой час встретишь тех, кто тебе дорог. И тогда все будет зависеть только от вас самих! Ален, теперь ты. Я вижу твою дорогу, мальчик мой! Ее не назовешь лёгкой и широкой, но это честная дорога, ведущая к честной цели. Идя по ней, ты обретёшь то, что потерял не по своей вине. А теперь иди, милый, за отцом Годераном. Я принесу ему свою исповедь. Клэр исповедалась и умерла с улыбкой на устах. Казалось, что добрая женщина просто устала и спит. Но она принадлежала уже иному миру, где снова встретилась со своим любимым мужем и обняла Коломбэль! Клэр похоронили в лесу, ибо она сама просила священника об этом, неподалеку от того места, где она прожила столько лет. На могиле установили каменный крест. Если подойти к нему совсем близко, можно было прочесть надпись: "Здесь покоится Клэр, что спасала и утешала, да будет она счастлива в вечности". С годами крест глубоко осел в землю, а надпись полустерлась на выщербленном всеми непогодами камне, и лишь несколько человек помнили дорогу сюда...