Рысь и Горностай

Итак, при бретонском дворе обсуждались новые планы, плелись интриги и складывались альянсы. Лаон, Париж и Руан издали наблюдали за этим, как и друг за другом. Продумывали дальнейшие действия, и каждый старался просчитать планы соперников и быть хотя бы на шаг впереди. Во дворце Урмаэлона был дан роскошный ужин. Бретонская знать держалась сперва немного скованно в присутствии франков, но за столы все уселись охотно и с аппетитом поглощали мясо вепрей и косуль, которых вносили на огромных деревянных блюдах, запеченными целиком и политыми всевозможными соусами. Мелкой дичи, такой, как зайцы, гуси, фазаны и перепела, тоже было в избытке. Все это, хоть и приготовленное без особых изысков, было вполне вкусно и даже почти не подгорело. Немного мешала слишком громкая и пронзительная музыка, которую бретонцы исторгали из рожков и дудок. Сами танцы были не такими, как принято при дворе в Париже и Лаоне. Здесь знатные кавалеры и дамы плясали с притопами и свистом то же, что и крестьяне на деревенских праздниках, и действо отличалось лишь тем, что придворные были в дорогих нарядах, а на руках и шеях женщин сверкали драгоценные камни. Порой танцующие брались попарно за руки и кружились на месте, а затем все собирались в большой хоровод и неслись по кругу, благо зал был большим. В одном круге образовывался второй, поменьше, потом люди снова разделялись на пары и танцевали, то соединяя ладони, то опуская руки вниз. В конце концов, Гастон решил, что все это не так уж плохо, вот если бы еще местные красотки в танце реже наступали на ноги! Но, найдя глазами Бренну, он должен был признать, что она-то как раз танцует хорошо, движения ее легки и грациозны. И никому не приходило в голову порицать ее за участие в танцах, хотя для женщины старше тридцати лет это считалось предосудительным. Но Бренна была слишком прекрасна, да и кто посмел бы ее осуждать, если в танце ее вел принц Даниэл? С высоты помоста, на котором располагались места герцогской семьи и наиболее важных гостей, Гастон увидел за одним из столов Карима. За него можно было не волноваться. Этот человек столько лет скитался по разным странам и нанимался на службу к владыкам разных вероисповеданий, что перенял и принял их обычаи, а свои соблюдал, только приезжая домой, в Кордову, что случалось очень редко. Вот и теперь Карим с видимым удовольствием осушил чашу вина и, улыбаясь, слушал боевые рассказы соседей по столу, которые не забывали наливать себе и ему. - А ты почему не пьешь? - герцог перегнулся к Гастону через пустующее кресло сына. - Эй, виночерпий, ты там не уснул, лодырь? Вина гостю! И мне налей! Вино здесь подавалось на редкость хорошее, даже изысканное. Роберт Нейстрийский прислал его герцогу Бретани в подарок. Хотя и в местных винах недостатка не было. - Это византийское, что ли? - спросил герцог, осушив рог. - Хорошее вино, только не очень крепкое. Ты попробуй вон то, а потом еще это, не пожалеешь! Не бойся, я тебя полюбил, я тебя научу, как надо! Поймав укоризненный взгляд герцогини, Урмаэлон сказал уже тише: - Не волнуйся за мое здоровье, жена, я еще вполне крепок! Не веришь? - Верю, любовь моя, - откликнулась Оргэм. - Правильно делаешь. У меня еще могут быть сыновья! Вон Бренна мне их родит! - Здесь все в твоей воле, супруг мой, - кивнула герцогиня, и никто не заметил, как под широкими длинными рукавами сжались в кулаки пальцы ее сильных рук. Бренна кружилась в танце, улыбаясь Даниэлу, но почти не слушала, что он говорил ей. Это было нелегко, ибо в зале стоял шум. Кроме музыки, без конца раздавались взрывы смеха, а кто-то еще и пытался петь. Но все это не мешало Бренне вспоминать слова ведьмы Девоны, к которой она вчера ездила еще раз. - Ты все еще не уехала и не увезла детей? - хмуро спросила та вместо приветствия, едва завидев ее. - Я же предупредила тебя, что, оставаясь в Ренне, ты делаешь большую глупость! Ты можешь потерять много... очень много! - Твое предсказание было кое-в-чем неточным, - возразила Бренна. - Потому я и усомнилась во всем остальном. - Да? - усмехнулась та. - И где же я ошиблась? - Ты сказала, что у Ворона есть возлюбленная, и в ней его единственная слабость. Ты даже показала мне его с красивой молодой женщиной. Но не было ли это пустым мороком? Он приехал без этой женщины. - Ну и что? - невозмутимо спросила Девона. - Кто говорил тебе, что он привезет ее именно сейчас? Знай же: что было далеко, то станет близко! Что было высоко, то станет низко! Можно на быстром коне скакать, но своей судьбы нельзя избежать! - Ты о ком все это сказала? Обо мне или о них? - Обо всех вас! О самой жизни, Бренна. - Ты можешь говорить яснее, не загадками? - Могу. И уже говорила тебе яснее ясного. Уезжай в Ванн. В парижском дворце тем же вечером играла дивная музыка, и наряженные в шелка и парчу красавицы и красавцы кружились в изысканном танце, фигуры которого так сложны и изящны, и нельзя даже кончиками пальцев коснуться друг друга. Но смотреть друг на друга было можно, и они смотрели, не отрываясь — изящная, почти невесомая юная дама в сапфировом уборе и такой же юный белокурый шевалье. Грациозный поворот, плавное скольжение вокруг зала, трепет длинных ресниц и шепот: — Завтра охота на туров в отдаленных лесах. Ты поедешь? — Если ты поедешь, то и я… - О, я так счастлив! А ты не боишься диких туров? - Но ведь ты не отдашь меня им! Осень — сезон больших охот, после которых на некоторое время наступает затишье. Но пока двор герцога будет перемещаться по лесам с места на место, преследуя туров, оленей и вепрей. Это настолько веселое и яркое развлечение, что его опасность отходит на второй план и служит лишь будоражащим кровь фоном невероятной и безумной гонки по лесам, а ночевать приходится в попадающихся на пути усадьбах, а чаще всего дамы располагаются просто в палатках, а мужчины — на земле, у костров. И все придворные, кто может держаться в седле, завтра устремятся на эту охоту. Такие же забавы будут и в Блуа, куда отправился в гости Рауль. Диана наблюдала за его отъездом с замковой стены. И лишь когда всадники исчезли за поворотом и перестал быть виден алый султан на его шлеме, она спустилась во двор. Настроение ее было противоречивым. До сих пор жег руку поцелуй Родерика, уехавшего домой только вчера. С разрешения Рауля, они договорились встретиться на днях и устроить небольшую охоту. И она была бы совершенно счастлива, если бы… Ах, если бы не еще одна юная девушка, родившаяся в ту же ночь, что и она, и нуждающаяся в ее помощи! Что же касается Родерика, то он был сейчас счастлив безоговорочно. Ему было хорошо, и он желал поделиться своей радостью со всеми. — Вы так и лучитесь счастьем, сир Родерик, — проговорила Бриджит, поравнявшись с ним. — Как мне не радоваться? — улыбнулся он. — Еще так недавно не было человека несчастнее меня, и вот… Ты друг мне, Бриджит, и не было никого ближе нашей семье, потому говорю тебе первой: скоро я женюсь на Диане! Яркое осеннее Солнце показалось Бриджит в тот миг черным кругом, распространяющим вокруг себя лишь мрак и холод. Но она не дрогнула, а когда обрела способность говорить, то голос ее прозвучал ровно: — Когда же состоится свадьба? — Дата еще не назначена. Но когда вернется сир Рауль, мы с ним побеседуем об этом… — А если он не согласится отдать ее вам? — Он согласится. Он любит сестру и сделает, как она захочет. А Диана тоже любит меня и желает нашего брака! Но даже если бы он был против, я увез бы ее! Бриджит ничего не ответила. Утром в Рысье Логово привезли письмо из Аркса, адресованное Раулю. Но посыльный получил указание отдать письмо молодой госпоже, если мессир барон будет в отъезде. Поэтому Диана сломала печать и развернула свиток. И, едва пробежав глазами первые строки, вскрикнула: — Ох, черт побери! — Дитя мое, не поминай нечистого! — укоризненно проговорил где-то рядом отец Августин.- Это грех! Но Диана уже неслась к плацу. Сигерода она нашла именно там. — Да что случилось? — спрашивала Аделина. — Куда это ты собралась, когда еще след твоего брата не остыл? — Подай мою куртку и плащ и не говори ерунды! Адалард пишет, что наш человек, этот самый Ромнульф, собирается совершить смертоубийство! Его сперва задержали в Арксе, но он сбежал. Думаю, ты понимаешь, кого он хочет убить! Да, в письме так и было сказано: «… однако же, как только сей окаянный Ромнульф увидел, что за ним пришли мои воины, он впал в страшную ярость, схватил хозяйку трактира и, прикрываясь ею, сумел дойти до ворот, отвязать коня и скрыться. Его ищут, но пока он на свободе, как знать, на что решится эта отчаявшаяся душа…» — Ох, Господи, неужели мало вокруг смертей и разорения! — проворчала старая служанка, помогая Диане облачиться в стеганку. Старый священник Годеран только горестно вздыхал, глядя на Иоли. Прежде она не знала уныния, и вот теперь будто бы вместо нее вернулась совсем другая девушка. Она не улыбалась и почти все время молчала. Первые дни после возвращения сидела часами, уронив руки на колени, и даже уговорить ее поесть было невозможно. Поэтому священник обрадовался, когда она захотела готовить целебные настойки и бальзамы для болящих, коих было по-прежнему много среди его прихожан. Клэр принесла ей необходимые травы и корешки. Работа пошла. Но очень быстро Годеран заметил, что девушка работает просто как заведенная, выполняя давно заученные действия, а мыслями она где-то далеко. Тут он был не совсем прав. Иоли не думала вообще ни о чем. Это была не боль, а опустошение, когда человеку, чтобы не сойти с ума и не умереть, нужно совсем не думать. Ни о чем. И тогда у него внутри словно бы образуется пустота, и он чувствует, что что-то не так, но заполнить эту пустоту не хочет, ибо вместо нее прорвется, начнет терзать боль. Так проходили дни, а легче ей не становилось. Но нужно было как-то жить, и наконец Иоли смогла выйти во двор и оглядеть свое новое хозяйство. Или уже не свое? Ведь ее отправят в изгнание или в монастырь. Нужно ли тогда привыкать к этому добротному, еще пахнущему свежей древесной стружкой дому? Людей, которых она знала прежде, почти не было. Одни погибли или попали в плен, другие разбежались. Рауль успел заселить сюда других крестьян, чтобы было кому корчевать лес, обрабатывать землю и пасти скот. Эти новые сервы были почтительны, но вели себя настороженно, еще не зная, чего от нее ждать, и без особой нужды старались не приближаться. Воины, приставленные к ней, вели себя почтительно и не докучали. Видимо, им было дано указание только не дать ей сбежать. Глупые! Сбежать — значило бы признать справедливость всех обвинений в предательстве, а она скорее умерла бы, чем признала это. И вот вечером, когда Иоли наконец решилась немного погулять, выбралась за ограду и дошла до леса, ей встретился Лауберт. Она знала, что он недавно взял жену и в этом смысле опасаться его не стоит. Хотя и здесь, наверно, отирался не без причины, высматривая молодых крестьянок. Подумалось, что если бы он убил ее, было бы даже хорошо. Но он не убьет, он трус и просто не решится на это. А вот издеваться и причинять боль — это он умел и любил. К тому же, сейчас он был нетрезв и уже где-то испачкал свой добротный шерстяной плащ. — Так ты еще живая? — бросил он вместо приветствия. Она не желала вступать в разговор с ним и попыталась было пройти мимо, но Лауберт, взбешенный тем, что Иоли промолчала, даже больше, чем если бы она ответила резкостью, заслонил ей дорогу. — Скоро, — проговорил он со злостью, — скоро ни ты, ни твоя ведьма никому не будут нужны! Видел я, как мессир Рауль ехал в Блуа в сопровождении пышной свиты! Думаешь, так просто поехал? У Тибо сестра красавица, да и богатая, вот к ней он и поехал! А хорошо бы в честь их помолвки разжечь тут поблизости костер и швырнуть в него ведьму, а лучше — сразу двух! Он приблизил лицо к ее лицу, обдавая запахом перегара и лука. Иоли отшатнулась. Пьяный Лауберт воспринял это как еще одно проявление ее высокомерия. Ударить ее он не осмелился, все-таки еще не ясно, что будет дальше и не вернется ли она в замок. Поэтому он ограничился тем, что издевательски сказал: - Думаешь, ты красива? Черта с два! Я видел Эрмалинду из Блуа, и в сравнении с нею ты просто дурнушка! С этим он и ушел. А Иоли вспомнила уже не в первый раз нарядную и высокомерную девицу, разглядывавшую Рауля через окно дормеза. Да, несомненно, она была красива. И, наверно, честна и чиста помыслами, ей не пришло бы в голову что-то скрывать от своего возлюбленного... если бы им был Рауль. И вот тогда тот огромный полый пузырь, та пустота, вдруг не выдержала и порвалась. В сердце хлынула, как расплавленная лава, боль. Иоли, держась за бревна частокола, с трудом вернулась в дом. Никто не видел, как она медленно прошла мимо погашенного очага и поднялась по лестнице. Она не могла даже заплакать, так сильна была боль, и от этого было особенно тяжко. Так не годилось. Она должна была быть сильной. Для старой Клэр, для маленького Алена. Надо было просто немного подождать, и боль утихнет. Диана обещала, что поможет. Но правильно ли было просто ждать этого, сидя здесь? О, конечно же, нет! Какой она была глупой! Ведь она всегда хотела брать пример с Дианы. А разве та сидела бы сложа руки? Она пойдет к Клэр, которая так мудра, что в людских сердцах для нее почти нет тайн. Надо посоветоваться с нею. Надо искать выход. Надо доказать, что она не совершала гнусного преступления. А потом... потом она уйдет. Но уйдет не как беглая преступница, а как честный человек, сам выбирающий дорогу для себя. Дорогу, а не крысиную тропу. Она подумала об этом некоторое время, и на душе стало легче. Накинув плащ, Иоли вновь вышла из дома, предупредила воинов, что идет к Клэр и исчезла в лесу. До жилища Клэр было близко, и даже ребенком ее сопровождала туда всего лишь одна служанка, а потом Иоли подросла и стала ходить одна. Для нее было так естественно идти по этой лесной тропке и ничего не опасаться, что она не испугалась даже в тот миг, когда перед нею выросла огромная фигура мужчины в изорванном плаще, сквозь прорехи которого виднелась кольчуга. И только когда тот шагнул к ней, Иоли узнала вавассора Ромнульфа и вскрикнула от страха. - Боишься? - прорычал он. - Правильно делаешь. Сейчас заплатишь за все сполна! Она бросилась было бежать, но Ромнульф одним прыжком настиг ее и схватил за горло. Связав девушку и заткнув ей рот, он огляделся по сторонам. Пока ждал ее за кустами, у него мелькнула даже мысль повесить ее прямо здесь, на ближайшем дереве. Но это не годилось. Люди ходят и ездят здесь не так уж редко, да еще ее охраняют двое воинов. Его быстро найдут. Поразмыслив, Ромнульф подтащил девушку к своему коню, взвалил ее, как тюк, и помчался в направлении, противоположном дому Клэр. Луара была недалеко. Совсем недавно именно здесь высадились викинги для нападения на близлежащие деревни. Вот туда, к высокому речному обрыву, он и погнал коня. Он сбросит преступницу, виновную в смерти его родителей, в реку, и никто ее не найдет. А если когда-нибудь и найдут, то уже не опознают. Надо же, еще трепыхается, дрянь. Вот и обрыв. Он направил коня вверх, и только там, на узкой каменистой площадке, снял девушку с седла. Она была легкой, но билась так, что ему было трудно удержать ее. Наконец он преодолел сопротивление жертвы и швырнул ее на камни. - Сейчас я дам тебе помолиться, - хрипло сказал он. - А потом ты умрешь. Ромнульф вытащил из ее рта кляп. - Ну же, поскорее. Язык проглотила? Выражение его лица было таким, что умолять или что-то объяснять было бессмысленно. Иоли не могла даже позвать на помощь, во рту было полно какой-то шерсти. Она обвела взглядом все, что было вокруг. Обрыв и быстрая река внизу... На это она не могла смотреть и в отчаянии повернула голову в другую сторону. Туда, где ей послышался стук конских копыт! Всадники! Их было несколько. Вот свернули с дороги и начали подниматься по каменному склону. Подъем был крут, и лошади шли шагом, но сквозь кустарник их можно было видеть. Впереди ехала девушка с закрепленной на затылке тяжелой светлой косой. Диана! - Проклятье! - в ярости прорычал Ромнульф, тоже увидев и узнав всадницу. - Тем хуже для тебя, подохнешь без покаяния! Но в следующий миг Иоли, которой отчаяние и внезапная надежда вернули голос, закричала из последних сил: - Диана, я здесь! Ромнульф ударил ее в лицо затянутой в боевую рукавицу рукой. Таким ударом он валил наповал противников и покрепче. Кровь хлынула носом и залила все платье Иоли, но она уже не видела этого, ибо лишилась чувств. Вырвавшийся вперед сенешаль закричал: - Эй ты, не смей! Ромнульф, остановись! Но тот лишь громко захохотал и швырнул связанную и бесчувственную девушку с обрыва в реку. Сигерод и еще один воин кинулись в воду. - Ну нет, не будет по-вашему! - процедил сквозь зубы вавассор. Лук и стрелы при нем, и он не даст им вытащить ее. Он был в более выгодном положении, целясь сверху вниз. А подъем здесь был узкий, им его так просто не взять. Он сейчас покажет им всем, как мешать его правосудию! Ромнульф наложил стрелу и прицелился в Сигерода, который только что, отфыркиваясь, вынырнул на поверхность. Второй воин пока не показался, видно, искал под водой девку. Ну ничего, попозже и ему достанется! Сигерод был хорошей мишенью. И Ромнульф выстрелил. Острая стрела пробила кольчугу и пронзила сенешалю плечо. Но еще лучшей мишенью теперь был сам Ромнульф, который опустил свое оружие и хохотал, видя, что вода окрасилась кровью. - Вот так, - говорила в это время Диана, целясь в него. - Стой, как стоишь. Молодец! Кому она это сказала, ему или себе, осталось неясно, но Ромнульф уронил лук на землю и, побалансировав несколько секунд на краю обрыва, полетел вниз головой в воду.