Рысь и Горностай

Была глубокая ночь, но от света Луны и факелов, а пуще всего — от пожара было светло, как днем. Огонь перекинулся на вторую палатку, а через несколько минут горели почти все. Наблюдавшие с крепостной стены видели всё, что происходило в лагере. Норманнов было много, но и напавших на них франков — примерно столько же. К тому же, их предводитель был хорошим стратегом. Напав внезапно и пользуясь всеобщей неразберихой, он не оставил осаждающим времени для перегруппировки сил, а минутная растерянность стоила жизней многим. Приказав сразу же уничтожить то, что для захватчиков было наиболее важно, Рауль сделал невозможной дальнейшую осаду. А освободив пленных и выпустив скот, успешно довершил начатое. Теперь норманны дрались не ради того, чтобы снова закрепиться здесь, а лишь спасали свои жизни, чтобы уйти. Однако же, дрались они яростно, и каждая пядь земли обильно орошалась кровью. Викинги пытались рубить секирами ноги коням, и несколько погибших животных уже лежали на земле между сражающимися, однако же, против конников пешим устоять трудно, и отступления северянам было не миновать. Особенно это стало ясно, когда по мосту из замка на них устремился еще один отряд вооруженных франков, которых благословил на бой отец Августин. Среди них были воины с мечами и крестьяне с топорами и вилами. Теперь уже никто не щадил никого, и если кто-то из освободившихся пленных попадал под копыта коней или мечи сражающихся, никому из воинов и в голову не приходило сдержать удар. Но если пленным, среди которых оказались и воины, удавалось захватить оружие или хотя бы факел, они и сами дрались, как бешеные волки. В замке уже знали, кто привел им помощь, и среди столпившихся на стенах то и дело раздавались крики: — Рауль! Рауль! Бей их! С нами Бог! — Монжуа! — выкрикивали франки, ломая строй норманнов, но те, тоже опьяненные кровью, не желали бесславно бежать, и ночь то и дело оглашалась их воплями: — Один! Один! — Ступай же к нему! — Рауль разрубил почти надвое налетевшего на него северянина, но пока высвобождал меч, в плечо ему вонзился брошенный кем-то дротик. Еще один не достиг цели, попав в щит, которым прикрыл господина верный Дидье. — Рауль, ты цел? — крикнул молодой Адалхард, сеньор Аркса, с которым они успели сдружиться за последние дни. — Цел. Преследуйте их, не останавливайтесь! В шуме битвы если кто и расслышал проклятье, слетевшее в этот миг с губ Жоффруа, то вряд ли смогли бы понять истинное его значение. И только он знал, как жаждал, чтобы дротик вонзился немного левее! Однако же, теперь оставалось только изображать улыбку. Франки еще некоторое время преследовали спасавшихся бегством норманнов, но темный ночной лес не располагал к этому, и вскоре все вернулись на место бывшего лагеря. — Прошу вас в мой замок, мессиры, — проговорил бледный, как смерть, Жоффруа. — Благодарю, брат, но мы не можем медлить, — ответил Рауль. — Скоро рассвет, и мы двинемся дальше. Буду признателен, если ты примешь в замке тех из наших раненых, кого мы не сможем везти с собой. Постараемся забрать их на обратном пути. — Им будет оказана помощь, — кивнул Жоффруа. — Я немедленно скажу, чтобы их несли в замок, — капеллан Августин был уже здесь, за его спиной маячили замковые слуги с носилками. — Но как же вы, мессир Рауль? Вы ранены! — Не тяжело, — возразил тот. — Пришлите кого-нибудь, чтобы меня перевязали, этого достаточно. Шум боя тем временем сменился стонами раненых и умирающих, порой раздавались крики и предсмертные хрипы, если франкам удавалось найти еще живого норманна. Отец Августин исповедовал умирающих христиан. То и дело раздавались рыдания женщин-бывших пленниц, находивших среди раздавленных и изрубленных тела своих близких. Но жизнь есть жизнь, обитатели Рысьего Логова уже деловито вылавливали и гнали в сторону замка разбежавшийся скот, а франкские воины делили добычу, срывали с убитых викингов золотые и серебряные гривны, снимали уцелевшие доспехи, а если не удавалось снять с начавшей коченеть руки какой-нибудь перстень или браслет, то просто рубили ее. Рауль сидел, прислонившись спиной к дереву. Ему подали флягу с вином, чтобы отступила боль. Кто-то помог раздеться до пояса и теперь осторожно промывал и обрабатывал рану. Больно ему не было, но запах какого-то снадобья оказался неприятен. Он поморщился. — Да, пахнет плохо, — раздался рядом нежный голосок, — но зато этот настой быстро снимает боль! Я подумала, что это важно, если вы хотите ехать… — Это кстати, — согласился он, поворачивая голову, чтобы лучше рассмотреть собеседницу. — Благодарю тебя. Она была очень юной и хрупкой, и даже бесформенное дерюжное платье и сажа на лице не могли скрыть ее свежей прелести. Он не торопился отвести от нее взгляд. — Ты миленькая. Но я никогда не видел тебя здесь. Ты из пленных? — Нет, мессир. Я укрывалась в замке после того, как погибла моя семья. — Где же ты жила? — Близ границы владений вашего брата. Там рядом Аркс… — Ну, тогда скоро ты сможешь вернуться. Норманнов оттуда уже выбили. Ее работа была окончена, и он поднялся. — Мессир, я дам вам с собой такое лекарство, хорошо бы обработать еще и завтра. — Благодарю тебя, девушка. Вон идет мой оруженосец, отдай ему. Он направился было к своим людям, но вспомнил что-то, остановился. — Как тебя зовут? — Мое имя Иоланда, мессир Рауль. — Я запомню это. Он улыбнулся, вновь становясь похожим на того юного принца, каким она его помнила. Теперь ей показалось страшно важным сохранить его заново в памяти, уже другим — рослым и невероятно сильным, утратившим детскую мягкость и прекрасным уже по-иному — красотой мужчины и воина. И он знал теперь, как ее зовут. — Адалхард, труби сбор, — говорил тем временем Рауль. Звук рога тут же собрал франков вокруг их предводителей. Было ясно, что в отряде жесткая дисциплина. Все знали: дележ добычи после сигнала будет приравнен к мародерству, и никакие прежние заслуги не спасут от сурового наказания. Лишь несколько минут Рауль смог уделить священнику и старым слугам, явившимся приветствовать его. Обнял Аделину и сам подвел ее к Дидье, чтобы мать и сын могли перекинуться хоть несколькими словами. Сунхильда, бывшая прежде кормилицей Дианы, сильно постаревшая за последние годы, успела услышать от него лишь, что ее подопечная жива и здорова. — Хоть бы еще увидеть ее, — всхлипнула женщина. — Увидишь! Нам бы только с этим сначала разобраться… — он махнул рукой в сторону леса. Хотя осада была снята и ничто не предвещало подхода новых, столь же грозных сил противника, потери франков были все же велики. Отец Августин отпел погибших, а Жоффруа объявил нечто вроде траура по ним. На первый взгляд, это было удивительно, он никогда не отличался сентиментальностью. Но многим было ясно, что таким способом барон старается не допустить празднования победы, которое непременно вылилось бы в восхваления его брата. Жоффруа разослал во все стороны свои разъезды, а один из отрядов возглавил сам, дабы выяснить, насколько велик нанесенный владениям ущерб. Перед отъездом он явил милость, выпустив из заточения даму Белинду. Она была бледнее, чем обычно, ходила медленно, говорила тихо, даже не донимала никого своими поучениями. Люди, видевшие ее, только качали головами, гадая, долго ли она еще протянет. Однако же, как только отряд барона перестал быть виден с главной башни, баронесса начала возвращаться к жизни. Первым делом она осведомилась, где Иоланда. Ей ответили, что, возможно, пошла к раненым вместе с Аделиной и другими женщинами. А может, и в каморке, где она готовит свои снадобья. Белинда отправилась туда. Иоланда сидела за столом, размешивая что-то пахучее в маленькой глиняной миске. С непривычки баронессу даже замутило, настолько стойким и плотным был запах трав в этом маленьком помещении без окон. Но девушка, видимо, настолько привыкла, что свободно дышала здесь. Увидев Белинду, она оставила свое занятие и поднялась. — Можете продолжать свои труды, — милостиво кивнула та, усаживаясь на грубо сколоченный табурет. — Ваш бальзам действительно помог мне! — Это очень сильный бальзам, — ответила девушка. — Сейчас я делаю такой же для раненых. — О да, раненых так много! Лежат все вповалку, а ведь так недалеко и до всяких повальных болезней, даже эпидемии! Мой супруг и я были бы признательны, если бы вы поставили их на ноги как можно скорее! — Все в Божьей воле, мадам, — девушка продолжала свое занятие, время от времени добавляя то щепотку какого-то порошка, то каплю масла из флакона. Разговаривая на, казалось бы, безобидную тему, Белинда шарила глазами по комнате. Ведь здесь же они готовили не только эти вонючие бальзамы и мази, но и яды, которыми пропитывали наконечники стрел! Они должны были храниться где-то поблизости. Быть может, вон в том большом ларе у стены. — Я все думаю, любезная Иоланда, — притворно добродушным голоском проговорила баронесса, — не будет ли греха в том, что люди лечатся этими снадобьями? — В чем же грех, мадам? — удивилась та. — Если люди, которые могли бы долго болеть или даже умереть, поправляются, это угодно Богу. — Как знать! Ведь эти знания вы получили от некой Клэр, которую некоторые считают безбожной ведьмой. Что, если, исцеляя тело, они причиняют непоправимый вред душе? Теперь девушка глянула на нее настороженно. Пришли на память разговоры здешней челяди о том, что дама Белинда невежественна и вместе с тем лицемерна. Чего она добивается? — Поймите меня правильно, — продолжала Белинда, — мой долг как хозяйки замка — удостовериться, что все эти знания — не от лукавого. — Я верую в Иисуса Христа, госпожа баронесса, — смиренно проговорила девушка. — И мои родители были добрыми христианами. — Да, я знаю. Но как быть с этой вашей Клэр? Не одурманила ли она ваших родителей, не говоря уж о вас, какими-нибудь колдовскими заклинаниями, чтобы вы не замечали ее зла? Я вот слышала от неких благочестивых, внушающих доверие людей, что Клэр — исчадье сатаны! — Но у нас был священник, отец Годеран, и он непременно распознал бы силы зла, если бы они были! — Ладно! — Белинда встала и направилась к двери. — Возможно, я еще вернусь к этому, но пока в замке слишком много дел. Да, кстати. Вы и спите тоже здесь? — Нет, мадам. Здесь нет окон, а лекарства пахнут так резко! Аделина устроила меня в маленькой пристройке, поблизости отсюда. — Вот и я подумала, что невозможно здесь спать. Даже глаза режет! Пожалуй, в следующий раз, когда вы мне понадобитесь, я лучше пришлю за вами. Она ушла с мыслью: «Жаль, что девчонка — не из сервов. Те привыкли бояться с детства, а эта, хоть и нищая, но не из трусливых. Ну да ничего. И не таких обламывали». Иоли же, оставшись одна, по укоренившейся привычке довела свою работу до конца, перелила получившуюся густую смесь в кувшинчик и убрала в темное место. Но на душе было неприятно. Будто кто-то плеснул грязью на то, что было ей дорого, что она привыкла считать верным и незыблемым. Радовало лишь то, что осада снята, скоро можно будет уйти отсюда. Но куда? Еще несколько недель назад у нее был дом, любящие родители, мудрая Клэр, было даже немного денег на обновки. Теперь же она - бесприютная сирота, даже еще беднее, чем была, ибо купленные ею ткани так и остались лежать на дороге, а денег больше нет. И куда она пойдет с маленьким Аленом, Иоли не знала.