love from NGC-7318

корабль сакаарский — пир среди чумы, наливное яблоко раздора, пошедшее по ее силу воли; спирта больше, чем выживших из асгарда. брун наугад гребет бутылки из запасов, ее гнетет трезвый угар длиною в тридцать шесть часов. космический плед по ту сторону течет методично — выглядит как побочный эффект выветривающихся градусов из венозных потоков, она привыкла к взбалтывающемуся пространству, к плавающему космосу за бортом не по-настоящему. а оказывается, что он и без допинга всегда плавал. по ушам бьет гудящая тишина. брун на полу рядом с самодельным одиновским троном — на нем плещутся бутылки. чтобы не гремели. чтобы пить без чувства жизненного проеба. ей тихо, в глазах красиво, смотрит прямиком по звездным крышам, старается не исходиться на гамлетовские порывы. — начала — закончи, — она шипит змеей себе в сознание. ей тихо, но валькирийская метка горит психосоматикой, горит двухсотыми децибелами. шумовое, блять, оружие асгарда. — чего на полу? — он ей в спину говорит, она даже не поворачивается. — нужно было сесть на твой трон? ему ни на герц не тихо, в голове скворчит затупившаяся боль потерянной жизни; они далеко от асгардского пепелища, но дыра в глазнице помогает переживать лишение во всю силу. он косится от всего отражающего, он просто не может, не вытягивает, не выдерживает свое отражение — оно даже не его личное. общий айклауд с мертвым отцом. тор сам для себя подорвался вместе с отечеством. — имеешь право. — воздержусь. он перебирает пальцами бутылки на пилотском кресле, берет одну и садится на расстоянии ее зоны комфорта. — земное, — давит усмешку и нарастающий глухой пульс в лобной доле, — знала что брать. — брала наобум. — и взяла абсент. молчание без напряженки, бытовое согласование послевоенных страданий в журчании корабельных приборных панелей. тор знает, как пить абсент правильно — старк учил, но у них ничего из нужного и ничего из возможного. пьют в чистую, из рук в руки. брун и не против его компании, совесть меньше причитает. поэтому снова берет бутылку. и за стеклом снова все плавает так, как привычно. — беннер сказал, что будем пролетать мимо квинтета стефана, — тор тупит взгляд на засохшую кровь на пальце. — чего? — какой-то набор из пяти галактик. красиво, говорит. по левый борт вихрятся космические дырявые порталы в цвет жженому сахару, вскрытому рому — тор протягивает брун бутылку на первый глоток. она в сознании настолько, чтобы крыть свою улыбку бессмысленным поворотом головы — правое боковое зрение у одинсона в минусе. у нее душа тянется в сочувствии и щемящей жалости; она принимает версию о выпивке на голодный желудок. — оно? — брун кивает в сторону водоворотов. — оно. — их же четыре. — одна на две части делится. присмотрись, — он стирает повисшую линию зоны комфорта наклоном, водит пальцем, описывая в воздухе контур безвоздушного пространства квинтета. у нее по коже ворох холодного оцепенения проходится от лихорадочного чужого тепла. брун отдергивается, тор отдает бутылку, встает. мечется взглядом по мелким деталям, ищет дьявола. у нее сердце падает в проспиртованное болото. — эй, — она тормозит одинсонский побег ладонью на его запястье. оба дергаются ожоговым ударом; ей тошно от себя, сколько ни пей, все ни к черту. трезвость давит на трахею, — не уходи. с тобой уютно, — под нос, но он все слышит и все понимает. двое потерянных детей в мире взрослых. тор садится на прежнее место, впадая в ее расширенную зону комфорта. облокачивается на собственный трон спиной. — беннер был прав, — он говорит в потолок. — в чем? — правда красиво, — он говорит ей в глаза. там по алкогольному пути текут галактики.