Неправильная девочка

Войны захватили мир. Земля горела уже добрых полтора десятка лет. Люди с таким остервенением вгрызались в горло друг другу, что единственно верным решением для тех, кто не хотел в этом участвовать и мог себе это позволить, было уйти от остальных подальше, взяв с собой лишь тех, кому тоже больше всего хотелось, чтобы пламя, бушующее вокруг, осталось навсегда позади. Уйти и больше никогда. Никогда. Никогда не видеть ни огня, обнимающего город за городом, ни тех, кто его вызвал. Не видеть, не вспоминать. Вычеркнуть все это из жизни. Оставить в прошлом. И постараться забыть, хотя забыть подобное попросту невозможно, не сойдя с ума. Помнить, впрочем, не проще. — Капитан! Эфраим Длинныйчулок поднимает голову от дневника, положенного поверх бортового журнала. Изливать эмоции на бумагу помогает. Ему нужно хранить спокойствие: в конце концов, он еще не закончил свой проект. Бортовой журнал уже давно стал лишь одной из многочисленных привычек, отказываться от которых не было никакого смысла. Но личный дневник был не просто привычкой. Дневник был возможностью хоть с чем-то поделиться собственными переживаниями. Эфраим был бы не против, если бы нашлась возможность делиться с кем-нибудь, но такой возможности нет. Подчиненным не полагается видеть в лице правителя слабости. А она слишком серьезно относится к его проблемам. Видеть печаль в ее глазах Эфраим не готов. — В границах наших вод зафиксирован неопознанный объект, — Фридольф, штурман головной субмарины комплекса “Атлантис”, появившийся в каюте капитана, выглядит обеспокоенным. Обычно все чужеродные объекты — это модификанты, на уничтожение которых тратится непозволительно много боеприпасов. А производство боеприпасов в условиях полной автономии — дело непростое, хотя и не исключительно сложное. Но каждый выпущенный снаряд означает, что придется уплотнять график дежурств, чтобы назначить людей на работу в мастерских. — Пошлите субмарины, — капитан и верховный правитель “Атлантиса” — передвижного “острова”, состоящего из большого количества спроектированных особым образом и состыкованных кораблей подводного и надводного плавания, — никогда не боялся неожиданных гостей. — Прочешите весь район, в котором был замечен энэпэшник(1). Все ценное, что найдете, — к нам. И проследите, чтоб боковые корабли не покушались на добычу. Будет что разделить — разделим как положено. Море богато. Океан и того богаче. После стольких войн в океанах можно найти материалы еще на три-четыре войны, если человечество займется очисткой дна. Правда, человечеству это не нужно. Нужно “Атлантису”. Комплекс еще при проектировании был рассчитан на автономное существование, но всегда лучше иметь под рукой крыло с какого-нибудь самолета или часть погибшего корабля, чтобы было чем оперативно закрыть пробоину на борту. А латать комплекс приходится регулярно: модификанты портят все, что могут, включая оружие и обшивку. Изредка появляющиеся механоиды ни на йоту не лучше. Рой английских Ос, потерявший связь с базой и потому вышедший из-под управления, в свое время попортил капитану и его людям немало крови и нервов. — Сэр, а биобаласт считается чем-нибудь ценным? — уточняет Фридольф, спустя пару часов пробившись сквозь помехи на линии связи. Прочесывание близлежащих квадратов, видимо, близится к завершению. — Человек? — судьба явно решила удивить Эфраима. — Человек и останки летательного аппарата, сэр. Смею доложить, аппарат похож на шведские. Только технически совершенней. Был. Что-то вроде механоида, только я таких раньше не видел. Это неожиданно и странно. Шведы уже давно не летали сами, летали только их твари, управляемые проклятым Свантесоном. Зачем проектировать что-то, требующее летчика, когда можно воспользоваться безотказными механоидами Малыша? Так что одинокий летчик над Атлантикой — это действительно подозрительно. Нечего летчикам делать в этом регионе. Никому, если быть честным, нечего тут делать. Только если… — Доставь человека ко мне, Фридольф, — выдыхает Эфраим. Его мир заключает своего хозяина в тесные объятия ожидания. Порой чудеса случаются, и Эфраим надеется, что чудо произойдет прямо сейчас. Надежда его не обманывает. К нему доставляют тощего белобрысого шведа — его выдает флаг, нашитый на левый рукав военной куртки оливкового цвета, — и разобранный механолет с антигравом в сердечнике. Шведа даже не нужно допрашивать, чтобы догадаться, кто попал в руки Эфраима Длинногочулка. Впрочем — летчик ничего и не ответит. Для любого, даже самого щадящего допроса, его надо сначала подлатать и привести в сознание. Фридольф докладывает, что швед был в защитном костюме, который должен был сохранить тепло, давление и кислород на морской глубине. Нарушение компрессии предусматривалось конструкцией, благодаря чему даже частично поврежденный костюм сохранил хозяину жизнь, хотя и не защитил от обморожения. Костюм удалось расковырять, затратив довольно много времени: сделан он был с расчетом, что его будут драть акулы — и им бы действительно пришлось изрядно попотеть, чтобы пообедать. Главный инженер “Атлантиса” уже сидел в лаборатории, изучая доставшееся чудо техники. Сванте Свантесон. Эфраим уверен, что никем другим не может оказаться его пленник — стоит называть его так, потому что гостем капитан его точно не назвал бы ни при каком раскладе. Эфраим несколько минут обдумывает сложившееся положение, отдает приказ поместить пленного в медицинский отсек и начинает ждать. Швед долго не приходит в себя. Инженеры — народ не закаленный, они не предусмотрены для утоплений на больших глубинах. Они и на малых-то глубинах предпочитают не оказываться без акваланга — даже англичане, живущие на острове, хотя казалось бы: если вокруг только вода — учись плавать, пригодится. Что уж говорить о шведах. Только через пять дней медики докладывают, что пленный пришел в сознание. Эфраим смотрит на календарь и усмехается совпадению. В медотсеке тихо жужжат приборы, слегка пахнет лекарствами — ничего нового или неожиданного. — С днем рождения, Малыш, — криво ухмыляясь, говорит Эфраим и смотрит в бледное скуластое лицо. Свантесон отвечает взаимностью: суховато кривит губы, чуть поворачивая запястья в пластиковых наручниках. Он весь излучает усталость, будто уже готов, что его жизнь оценят в десяток-другой новых смертоносных проектов. Но Эфраиму от него нужно совсем не это. И о том, что Эфраим потребует от гениального изобретателя, тот узнает далеко не сразу. Капитана несколько забавляет мужчина на больничной койке. Он младше Эфраима на добрых два десятка лет и видел, пожалуй, на пару войн меньше; седина в светлых волосах почти не заметна — но она есть. И в то же время он знает, что если очнулся — значит, смерть ему не грозит. Не найдется никого среди той пары десятков миллионов оставшихся живых обитателей планеты, кому бы нечего было попросить — или потребовать — у Малыша. Пожалуй, для пары еле выживающих государств пленник Эфраима показался бы более волшебным и невозможным, чем Санта Клаус со всеми его оленями и мешком подарков. — Не интересно, кто тебя сбил? — интересуется Эфраим. За те несколько дней, что Малыш валялся в забытьи и все пораженные и погибшие ткани его конечностей подвергались реставрации, капитан и его подчиненные не только перебрали механолет Свантесона, но и, насколько могли, разобрались с теми его обитателями, которые были хоть и мертвы, но и интересны. Часть пришлось отложить — система самоуничтожения Свантесоном была разработана прекрасная, и лезть туда голыми руками не хотелось. Часть была создана вовсе не Малышом. — Я не буду проектировать ничего, что связано с оружием, — просто и спокойно предупреждает Малыш. — Если ваша болтовня является прелюдией перед этой “просьбой” — лучше разрядите ваш пистолет мне в голову, герр. Эфраим хохочет. На самом деле, услышать подобное от этого человека для политиков большей части стран мира было бы довольно неожиданно. Другие бы рассчитывали на способы принуждения, но Эфраим умеет глядеть в глаза. В глазах Свантесона расстилалась своими снежными барханами Антарктида. А ее не растопить даже парой десятков точечно разведенных пыточных костров. — Твоя смерть обрадует парочку моих врагов, мальчик. — Только парочку? — скептически уточняет Малыш. — Моей смерти обрадуется столько же народу, сколько огорчится. Скорее, даже больше. — У меня меньше врагов, чем у тебя, — смеется Эфраим. — Так что, если хочешь, можешь попробовать узнать, кто тебя сбил, о великий Сванте Свантесон. — Я хочу узнать, где оказался, — Малыш устало пожимает плечами. Видно, что ему сложно шевелиться. — Это не интересно, — Эфраиму практически обидно, что “гость” не желает хотя бы попробовать играть по хозяйским правилам. — Интересно. — Не для меня, — ухмыляется Длинныйчулок, усаживаясь на стул напротив койки Свантесона и опуская подбородок и руки на спинку стула, оказавшуюся перед грудью. — Хорошо, — снова пожимает плечами Свантесон, и по его обостряющейся бледности Эфраим понимает, что Малыш устал. Приходится звать врача, который снова подключает Свантесона к капельнице и кислородной маске. Это немного обидно, потому что Эфраим рассчитывал, что пленник будет слушать его в абсолютно ясном сознании, а не в слегка уплывающем. История Эфраима Длинногочулка достаточно увлекательна, чтобы ею заслушаться. Эфраим не был изобретателем. Он был биоинженером. Он провел детство в небольшой деревне в Сибири, куда когда-то сослали его предков. Учился у лучших биологов и биотехнологов Объединенной Сибири, благо после осознания ими, что природа является их козырной картой в мировой политической игре, они отдавали развитию биотехнологических наук много и времени и ресурсов. Пока Европа и Америка мерились уровнем технических инноваций, сибиряки совершенствовали биологическое оружие. “Серые гномы” — самые первые модификанты, запущенные в массовое производство, — были собраны по нуклеотидам в лабораториях при Эфраиме. А потом страны одна за другой захлестнуло пламя. Эфраим всегда знал, что военные разведки разных государств не просто не спят, а активно действуют. И потому почти не удивился, когда в репортаже из Осло и Тронхейма опознал в механоидах, используемых в первой волне наступления на эти города, переработанных модификантов, вышедших из его лаборатории. Глупо было ожидать другого. Немногие умудрялись сохранять свои секреты. И Сванте Свантесон был одним из них. Малыш, на которого, казалось, работали все возможные мощности Швеции, клепал боевых механоидов один за другим, но повторить даже попавшие прямо в руки образцы были способны единицы. Не только потому, что Свантесон использовал порой парадоксальные решения, но и благодаря невозможной, невиданной системе самоуничтожения, вмонтированной в каждого механоида. Эфраим Длинныйчулок долгое время смотрел на гибель мира вместе с коллегами. А потом запылали леса амазонских джунглей. И очередной удар биологического оружия, вышедшего из-под рук Эфраима, запустил на планете сразу несколько эпидемий и выбил ученого из колеи. “Биосиб” запустил третий, еще более ужасающий проект, а у Эфраима дергался глаз, и последнему вторили руки и ноги в стремлении убежать подальше от войн и бесконечного оружия. Все, чего ему хотелось, — исчезнуть. В другой ситуации он бы покончил с собой, но он отвечал не только за себя, и самоубийство было невозможно. Федор Дмитриевич, молодой напарник и начальник Эфраима, заметил, что коллега стал слишком напряжен. Уже на третий день после запуска проекта Эфраим нашел у себя в пенале визитку с телефоном некоего “Н”. Полного имени загадочного владельца “Атлантиса” Эфраим не узнал до сих пор. Он даже не знал, находится ли владелец на территории комплекса, ведь если да — зачем ему наделять рекомендованного кем-то Эфраима полномочиями капитана? Впрочем, у каждого свои причуды. Может быть, на одном из подчиненных кораблей сидит себе владелец комплекса, тот самый “Н”, слушает Шуберта и играет на фисгармонии “Реквием”. Ему не нужно забивать себе голову вопросами распределения ресурсов, организации регулярных ремонтов, наладки работ гелийзависимых теплиц и прочими проблемами, которыми занят ныне капитан “Атлантиса”. Когда Эфраим впервые ступил на борт, он, мягко говоря, почувствовал себя экзотично среди чернокожей команды комплекса. “Атлантис” был припрятанным в рукаве козырем Африки. У Африки не было ничего, ни науки, ни производства, зато была пустыня, в которой хорошо удалось спрятать все разработки. И, как ни парадоксально, некоторое количество лидеров, которых в якобы цивилизованном мире иначе как папуасами не называли, умудрились раньше других понять: сила в скрытности. Пока мир смеялся над дикарями, дикари то захватывали парочку суденышек, то в саванне совершенно случайно (а что вы хотите, места дикие, львов и прочих хищников множество) заставляли исчезнуть хорошо снаряженную экспедицию… Все по мелочи, не привлекая ничьего внимания, отбивая тысячи земных поклонов и проливая слезы, оказавшиеся крокодильими, если происходил какой-то инцидент. И действительно сложно представить, сколько можно наворовать, если воровать очень долго. Из наворованного в разных частях мира оборудования и создавался автономный передвижной комплекс, заменивший для ряда народов целый материк. Эфраим был одним из первых, кто вступил на собранный коалицией “Атлантис”, и даже сам занимался наладкой и переоборудованием части судов.