Между нами

— Трубку не бросай! — Рычит парень, начиная шуршать чем-то за телефоном. — Где ты? — Бегу по Красной Передовой, — говорить тяжело, потому что легкие заходятся в какой-то предсмертной судороге. Я слишком часто говорила про олимпийскую сборную, но на деле полноценно занималась я последний раз на реабилитации года три назад. Может, даже четыре. Я настолько ненавижу спорт, что если видите, что я бегу — бегите за мной, потому что там, откуда я бегу, творится какой-то нереальный пиздец. — И я бы на твоем месте быстрее ногами перебирала, потому что я чувствую, как отказывают легкие. Это такое себе ощущение. — Рот закрой и ногами шевели. К Перелыгиной сворачивай и до конца. Мой дом там. — Ты в курсе, — психую я, потому что нервов просто не хватает ни на что, — что она тянется пять километров? — Поэтому я и посоветовал тебе рот закрыть и дышать через нос. — И сбрасывает трубку. — С-сука! — Шиплю и оглядываюсь на мужика, который, блядь, бежит, будто на прогулке, вообще ничуть не запыхавшись, а я, блядь, тут как собака — аж задыхаюсь. Самое обидное, что лица его не было видно из-за капюшона, который был натянут по самый нос, иначе я бы даже заморачиваться не стала — свалила бы по-тихому, а потом папе бы пожаловалась. А теперь беги, блядь, Ева, беги! И я бежала, на пределе своих возможностей стараясь контролировать работу легких и ног, молясь лишь о том, чтобы ноги не запутались и не подвели меня в самый неожиданный момент. А на улице тем временем смеркалось. В сумерках петлять в дворах многоэтажек становилось проще, поэтому, набрав в грудь побольше воздуха и задержав дыхание, я ускорилась, заходя на последний рубеж. И, если я сейчас не окажусь в безопасности, я просто-напросто лягу на землю и пусть уже со мной делают, что хотят. Уже, блядь, непринципиально. — Вишня! — И я резко останавливаюсь, слыша голос Соболя и наконец-то выдыхаю, падая на колени и сдирая их в кровь. — Я морально мертва. — Кровь шумела между ушей, заглушая остальные звуки и дезориентируя. От звука кровотока за ушами даже тошнило. Поэтому, когда Соболь поднял меня на руки, я даже не сразу заметила это, просто вцепилась ему в шею и, кажется, отключилась, сфокусировавшись лишь на стуке своего сердца. Очнулась я дома. Одна. В своей кровати. Вани нигде не было. Какого, стесняюсь спросить, хуя? За окном играла поздняя ночь, в квартире никого, по ощущениям, не было, а я стояла по среди комнаты и не понимала, что происходит, но решила сразу выяснить, позвонив Соболю. — Какого, стесняюсь спросить, хуя? — Наверное, слишком агрессивно, но таково уж мое настроение. — А ты не стесняйся. — Ехидничает парень, и я уже готовлюсь разразиться адской тирадой, как его голос смягчается, и парень очень нежно и заботливо спрашивает, — как ты себя чувствуешь? Ты не приходила в сознание, поэтому я отнес тебя домой. Дверь за собой захлопнул. — А если бы я сдохла после твоего ухода? — Поинтересовалась так, на всякий случай. Долгое молчание прекратилось тихим хмыком, и Соболь продолжил дальше извиняться. Немного поболтав, я закинула телефон на кровать и пошла отмывать кровь с колен и обуви. Такое себе мероприятие. Утро началось с кашля и больного горла. Возможно, даже температуры, так что с кровати я встала с камнем вместо головы и сердца. Не было горячей воды, домашние вернулись с дачи и орали на кухне, но сути спора я не слышала. Настроение было на нуле. Хотелось кого-нибудь убить. — Я тебя ненавижу! — Орала красная от злости Алина, стоя напротив такой же красной и разъяренной матери. Я тут уже десять минут сижу, хрустя беконом, и наслаждаюсь зрелищем. Просто отрада для моих ушей. А потерянный Коля, которому завтрак не шел, огромными глазищами смотрел на старших, не зная, что делать, и вид имел такой, будто сейчас расплачется. Красота! — О, прекрасно! А я ненавижу тебя! — Для Алины такие слова матери были ударом, и сестра, что до этого держала руки на уровне груди, сжав кулаки, будто защищалась от чего-то, сейчас эти самые руки обессиленно опустила, словно мать задела ее за самую корку. — А я ненавижу вас всех, — между делом вставила я, отправляя в рот очередной кусочек вяленого мяса. Вкуснота. Головы родственниц резко метнулись в мою сторону, волосы хлестнули их по лицу, и они уставились на меня во все глаза. Будто я только что раскрыла им тайну мироздания. А я продолжала беззаботно поглощать завтрак, чтобы в следующую секунду уже схватить рюкзак, накинуть пальто и выскочить на улицу. Где стояла стена шквального дождя. Да блядь. В школу я пришла мокрая, как та мышь из церкви, и настроение было настолько поганым, что хотелось просто сесть за свою парту, забиться под крыло к Соболю и обсудить вчерашний ебаный день, потому что мы еще не обговорили появление вчерашней дамы-мадамы, преследование и прочие неувязки. Еще вчера я раз сто сказала, как я ебала такую клишированность сюжета и «Моя жизнь, Соболюша, не ебучий фанфик для таких приключений». Но моим фантазиям не суждено было сбыться, потому что за моей партой, на моем ебучем месте, рядом с моим, блядь, Соболем, сидела какая-то коротко стриженная прилизанная сука. Остановилась на месте, как вкопанная, смотря на эту ласкающуюся парочку, что мило щебетала и хихикала между собой. — Семейная, блядь, идиллия. — Мой голос разносится по классу, и гомон резко прекращается — одноклассники ждут хлеба и зрелищ. Ну, блядь, щас я вам устрою кары, блядь, небесные. — Я стесняюсь спросить, что за клише из девчачьих грёз и фанфиков вы тут собрали? — О, Вишня, привет! Познакомься, это Аня — она из моей старой школы! Представляешь, перевелась сегодня! — Ох, ты ж мой радостный и восторженный щеночек. — Да, я перевелась сюда специально ради Соболюши! — Моей недовольной рожи, казалось, никто не замел, скорее даже не хотели замечать. — Да, прикинь! — Он улыбается радостно и весело. Казалось, счастливее Соболя сейчас не было никого на свете. Даже рядом со мной он не был таким счастливым. Так, блядь, я не поняла. Он что, любит этот мелкий брелок для ключей? Хотя про кого я говорю «мелкий». Сама — тумбочка на ножках. — Прикидываю, — мрачно выдаю я, и за окном разверзается гром. — А теперь съебали нахуй с моего места. — Вишня? — Он кажется потерянным, будто не ожидал от меня такого, но у меня сейчас абсолютно не было желания играться с ними. — Нахуй, я сказала. — Вишня, да что такое? — Соболь не понимал, что не так, поэтому и вел себя, как еблан конченный. — Хуишня. — Говорю спокойно, сжимая кулаки максимально сильно, впиваясь в кожу ногтями, раздирая её в кровь. — Я скоро заебусь повторять «моя жизнь — не ебучий фанфик», а фраза «да блядь» у меня уже на перманентном репите. Поэтому, Соболь, с этого момента мы друг друга не знаем, а ты берешь свой брелок для ключей и, — набрав в грудь побольше воздуха, заорала на весь класс, — съебали с моего места! С моей агрессией, когда она на своем пике, справиться достаточно тяжело, да и не при всем классе, поэтому Соболев, собрав свою сумку, берет за руку блондинистый Брелочек и уходит, бросая на меня странные взгляды. — Соболь, — кидаю я в его сторону, наконец-то оказываясь на своем законном месте. Одна, — если однажды, встретив тебя на улице, мой брат разобьёт тебе ебало — не спрашивай «почему». И я замолкаю на следующие пару часов, полностью погрузившись в свой мрачный мирок, поливая ядом всё живое, что пыталось со мной контактировать. Настроение было таким, что хотелось поджечь себя и бегать по школе, убивая все живое. Просто ебучий случай. Ненавижу все это. Я была настолько зла, что была готова расплакаться прямо на месте. Таким образом об меня ноги еще не вытирали! Я брела по коридору, прижимая учебники к груди и топя себя всё глубже и глубже в жалости к самой себе, когда мой лоб врезался в чужой подбородок, а перед глазами мелькнули редкие жиденькие волосики. — Да блядь. — Сказала даже без особого энтузиазма. Просто по инерции. Уже даже для себя. — Проваливай отсюда! — эта мелюзга, что была чуть выше меня самой, попыталась выбросить руку вперед, чтобы толкнуть меня в плечо. Но я легко увернулась, продолжая с интересом ее слушать. — Он теперь мой. — Как меня все достало! — И я просто разворачиваюсь и ухожу подальше, потому что сил моих больше нет. А Брелочек продолжает орать мне что-то в след. Что-то похожее на угрозы. — Солнышко, ты же понимаешь, что все, что ты говоришь, слышит только моя жопа? — И она давится своими же словами, а я, уже с чуть приподнятым настроением, направилась в тренажерный зал недалеко от школы. Пора наконец-то начинать тренировать раздвигать ноги не только в постели. В зале было ужасно тяжело, но злость и ярость, что бурлили в душе, заставляли меня и дальше наворачивать километры на беговой дорожке, приседать со штангой весом чуть больше моего, и молотить грушу с остервенелой мощью. — Я, блядь, вам не игрушка! — Кулак врезается в перчатку инструктора, и он делает небольшой шаг назад под моим напором и едва заметно довольно хмыкает. — Я вам, блядь, не девочка «на поебаться»! — Еще один удар, и я приседаю для контратаки и выкидываю ногу вперед, делая подсечку. — Доведите меня, и я устрою вам всем кары, блядь, библейские! — Воу, золотце, у тебя такой горячий нрав. — Он улыбается, показывая клыки, и протягивает руку, чтобы я помогла ему подняться. — Золотце — когда не ценят, солнышко — когда не светит, заюшка — когда есть что на уши вешать, крошка — на столе, а рыбка — только к пиву, так что выключай. — Я хмурюсь и снимаю перчатки, чтобы кинуть их в парня лет девятнадцати. — Что ж, достойно, — хмыкает он, и от этого ужасно знакомого выражения лица захотелось по этому лицу еще разок съездить. — Не хочешь выпить сегодня? — Ты же в курсе, что мне нет восемнадцати? — Я чуть приподнимаю бровь, намекая на неплохую статейку. На педофилию уже не тянет, но на изнасилование — вполне. — Ну, во-первых, милая, я ни слова не говорил об алкоголе, во-вторых, о сексе тоже не шло речи, и в-третьих — семнадцать тебе-то есть. — И голубоглазая прелесть подмигивает мне, светя своими клыками. Ух, какая зая. Что ж, я знаю, кто скрасит мне этот вечерок. Вопреки всем моим ожиданиям, Стас, тренер, даже не думал как-то ко мне приставать. Более того, в своей квартире он усадил меня на один край дивана, сам сел на другом, а между нами лежали пиццы, ведра с жареной курицей и еще много всяких сладостей. Он был прав, на секса намека и не было, и я была этому пиздец как рада, потому что даже на секунду представив, что меня коснется кто-то, кто не Ваня, меня передергивало. Но в остальном — это был просто прекрасный день, и я откровенно кайфовала от общества невероятно умного парня со схожими интересами и взглядами на жизнь, потому что мы одинаково яростно ненавидели своих родителей, которые полностью разочаровались в нас. Только меня в спорт пихали, как кошку в воду, а его, наоборот, пытались отдать в музыкальное. Он тоже изгой — в семье потомственных музыкантов родился хуев спортсмен. Кто бы знал. Кто бы ожидал. Поэтому со Стасичкой мы просидели до поздней ночи, и я даже попробовала сигареты! Это было из ряда вон, потому что в моей до ужаса правильной семье даже на причастии в церкви вино не пили. А уж об остальном не шло даже речи, поэтому, когда дым от моей первой сигареты заполнил легкие, я почти закашляла, но удержалась. А дальше уже все пошло как по маслу. — Ну что, Евушка, — Стас стоит, опираясь задом на красивый мотоцикл, и улыбается мне, заправляя выбившуюся из хвоста прядь за ухо. — Сегодня снова у меня? Познакомлю тебя с Сашкой. Ты ей понравишься. — Ой, Стасичка, спасибо! — Я так же противно улыбаюсь ему, каверкая имя. — А как мы ее будем называть? — Санечка? — Предлагает он, но я недовольно кривлюсь. — Тебе не кажется, что на фоне «Стасички» и «Евушки» Санечка звучит как-то слишком безобидно? — Ты же в курсе, что это мне с ней потом спать на одной кровати? Ты-то в зале, да. А мне с ней закрытую комнату делить. — Она тебя сожрет? — Хихикаю я в шарф, поглядывая на часы в телефоне. — Именно, — Стас бросает взгляд над моей головой и снова улыбается мне. У него очень красивая улыбка. — Все, маленькая, беги на уроки. — Сегодня в шесть? — Сегодня в шесть. И парень, надев шлем, сорвался с места, скрываясь за углом школы. Отличное утро! Я наконец-то чувствую себя отдохнувшей. И счастливой. И даже когда Соболь ловит меня за локоть в школьном коридоре, заставляя закинуть голову под самый потолок, я продолжаю довольно улыбаться, предвкушая еще одну отличную тренировку. — Кто это был? — Его взгляд сквозит неприкрытой злобой и неприязнью, а огромная ручища сдавливает мой локоть. — Не спросила. — Довольно ответила я, стараясь не особо беситься, хотя волна раздражения набирала свои обороты где-то внутри. — Рот был занят. Рука немедленно разжалась, а сам парень аж отступил от меня на пару шагов, смотря так, будто я убила все святое и хорошее, что было в его жизни. Да, парень, даже я думала про наше «долго и счастливо», только… — Прежде, чем говорить что-то обо мне. Давай вспомним про твой брелочек для ключей. Ой, кстати, смотри! Вон она, бежит, жизни радуется. Я бы на твоем месте развернулась и побежала к ней навстречу. — Вишня, ну какого хера ты городишь? — Но мне не дали ответить — Брелочек запрыгнула чуть ли не на шею Ване и повисла на его локте. — Ванечка, пойдем в буфет? Как раз есть парочка минуточек перед уроком! — И Брелок бросает на меня изничтожающий взгляд, как бы намекая, что мне пора. Только мне, родная, было нихера не пора. — Да, Ванечка, — я встаю в позу, складывая руки на груди, и всем своим видом говорю, что если он сейчас уйдет с ней — это будет его Рубикон, перейдя который назад дороги не будет. — Иди в буфетик! А-то опоздаешь. — И, хмыкнув, развернулась уходя от них подальше, считая секунды. Одна. Две. Три. Четыре. Пять… — Вишня, блядь! — его злобный рык разносится по коридору, пугая шныряющих туда-сюда младшеклассников, и его рука снова смыкается на моем локте. — Нам надо поговорить! И меня тащат на второй этаж, где у активистов был свой отдельный кабинет, где они могли собраться, поболтать, обсудить что-то… Вообще не ебу, чем они там занимались, актив школы всегда был для меня чем-то далеким и неинтересным. — Ну говори, — хмыкаю я, устраиваясь на одной из парт, облокачиваясь спиной на стену. — Я тебя предельно внимательно слушаю. — Вишня, — его тон очень грозен, и он медленно, словно очень опасный хищник начинает надвигаться на меня. Кому-то пиздец. Как хорошо, что этот кто-то — не я. — Если ты сейчас не перестанешь пиздеть — я тебя прямо на этом столе выебу и высушу, поняла? — Ой, — я демонстративно рассматриваю свои длинные ноготки, чем вывожу парня из себя еще сильнее. — А как же Брелочек твой? Она против не будет? — глаза Соболя темнеют. — А то ж девонька специально ради тебя перевелась в нашу школу. А ты меня тут ебёшь. — Ева, — голос звучит устало и как-то безысходно, а мое имя заставляет вздрогнуть и поднять на парня удивленный взгляд. На трясущегося Ваню было страшно смотреть. Хуже, наверное, было только у меня дома в тот раз, когда он узнал про отца. Сейчас же он стоял передо мной, весь такой беззащитный, с затравленным взглядом и прячущий трясущиеся руки за спину. Меня перемкнуло. Ей богу, меня так перемкнуло, что я вскочила на эту треклятую парту, которая страшно зашаталась под моим тщедушным весом, и притянула парня за шею к груди, обнимая его, пытаясь окружить собой. — Успокойся, Вань. — Он оплетает меня своими руками и вжимается еще сильнее. — Все же хорошо. Сколько раз говорить, что это ты в этой истории — охотник, который всех спасает. — А ты, — чуть усмехаясь, тихо спрашивает он, — красная шапочка? — Нет, дорогой. Я большой и страшный серый волк. Я тут — главный антагонист. В общем, давай мы успокоимся. Выдохнем. И пойдем знаешь куда? Правильно, на историю. Ловить на себе недовольные взгляды историка, храни господи его и его семью. Хотя, после разговора с моими родными, он вряд ли вообще сможет смотреть. Но мы, конечно же, будем надеяться на лучшее. Сцена в классе поменяла буквально все. Ваня вытер слезы и, как только он был готов, мы вышли из класса и вдвоем пошли на историю, где он вообще не выпускал мою руку, а подскочивший было к нам Брелочек, парень осадил вообще на корню одним взглядом, после которого девчушка осела, буквально сдулась на глазах и по тихой грусти ушла куда-то назад, не мешая нам с Соболем переглядываться воистину влюбленными взглядами. История шла своим скучным чередом, где историк бубнил, класс страдал хуйней, мы с Соболем играли в карты на телефоне, когда дверь кабинета распахнулась с оглушающим всех грохотом, и класс встрепенулся. Со всех будто спала пелена сна, и мы уставились на нашу полудохлую завучиху. Еще ни разу за четыре года ни один её приход не обещал ничего хорошего, вот и сейчас я вся собралась, будто гончая собака. То ли потому, что уже чуйка, то ли потому, что узнала запах. - Антон Евгеньевич, - и даже её тон, похожий на мерзотнейший скрип стекла, не предвещал ничего хорошего. - Извините за беспокойство. Я к вам новенького привела, знакомьтесь. А ты чего там стоишь? Заходи. Ну он и зашел. - Евангелина, - он улыбается своими идеально ровными и идеально белыми зубами, своей идеальной улыбкой и карими глазами. Он улыбается мне всем своим естеством, и сердце мое уходит в пятки, а руки начинают мелко дрожать. - Привет. - Да блядь.