Сириус Блэк - навсегда.

      Один за другим. Они умирали. И не было надежды для светлой стороны. Альбус пытается вселять эту самую надежду в сердца тех, кто еще остался в живых. Он рассказывает о силе света и о сумасшествии Темного Лорда. Погоня за бессмертием полностью спекла мозг некогда подающего большие надежды мага. А им теперь расхлебывать. Еще и это пророчество. Нет. Оно не наказание, оно не злой рок, всего лишь бредни бездарной женщины желающей чего-то. Вот только приносит слишком много проблем и нервотрепки.       Лишь недавно они были только школьниками, со своими планами, мечтами и целями, а сегодня уже хоронят товарищей по убеждениям. Умирать не страшно. Страшно хоронить умерших, которые, еще пару часов назад, улыбались ободряюще. С которыми ты, спина к спине сражался, отражал заклинания и атаковал. Защищал невинных магглов и полукровок, которых решили истреблять, уподобляясь фашистам ратующих за чистоту расы, тем самым оправдывающих геноцид евреев. Даже Сириусу было иногда страшно, особенно сейчас, когда слишком многие пали, а запала осталось чуть и сохраняется он лишь из-за находящихся под Фиделиусом друзей.       В пальцах зажата сигарета. Медленно тлеет, осыпаясь пеплом на пол устланный ковром. А он смотрит на фотографию и перебирает в памяти имена. Фабиан и Гидеон Пруэтты. Карадок Дирборн. Эдгар Боунс. Бенджамен Фенвик. Марлин МакКиннон и все ее родные. Доркас Медоуз.       Стоило ли класть жизни всех этих людей на алтарь, практически бессмысленной, максимально не логичной и безумно глупой, войны? Иногда он задавался этим вопросом. Иногда он даже сомневался в правильности всего происходящего. Иногда и битвы с Пожирателями, когда жизнь висит на волоске, не будоражат и хочется свести все к маггловскому мордобою вперемешку с нравоучениями о смысле да ценности жизни. Иногда ему хочется подставиться под аваду, что бы прекратить все это дерьмо.       Сигарета дотлевает до самого фильтра и обжигает пальцы, которые сразу расслабляются, а окурок летит на изгаженный пеплом ковер. Сириус досадливо чертыхается отпинывая мусор в неизвестном направлении. В последнее время на него начинают накатывать подобные приступы апатии. Кажется, он немного устал от постоянного напряжения и ожидания очередного собрания да последующего за ним рейда.       Он откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза ладонью и закидывая ноги на кофейные столик. Где бы взять заряд моральных сил, для того что б вновь чувствовать себя бунтарем-Блэком, а не раскисшей размазней? Сквозное зеркало надрывается голосом Джимбо и пытающейся его успокоить Лили. Бродяга слишком сильно погрузился в свои безрадостные размышления, не сразу услышал и обратил внимание. Голоса друзей резко смолкают, что заставляет напрячься, но не схватиться за зеркало. И тишину прорезает детский лепет, он кажется напряженным, будто бы малыш пытается сказать что-то на нормальном человеческом языке. Он обязан это видеть и слышать. Если не присутствовать рядом, то хотя бы так, через зеркало! И Блэк хватает его в руки, стискивая пальцами рамку до побелевших костяшек, вглядывается в лица друзей, которые переполнены надеждой, они безмолвно шевелят губами, будто бы, таким образом, могут хоть чем-то помочь своему сыну, а крестный не выдерживает: «Папа?» Получается хрипло, неуверенно и с надеждой да ожиданием маленького чуда. Гарри удивленно смотрит прямо на крестного, через зеркало, а потом улыбается широко, показывая весь набор маленьких детских зубок: «Па...па...папа!» Это звучит слишком громко, в образовавшейся тишине. Это звучит слишком светло, во тьме накрывшей весь магический мир. Это слишком эмоционально, до слез на глазах Джеймса и Лили, до широченных радостных улыбок. До заливистого смеха маленького ребенка, который только что произнес свое первое слово. Сириус не замечает, что и сам, словно, светится от радости. Вот и те самые моральные силы, которых он так желал.       Когда через пару часов он прилетает к Поттерам, Джеймс обнимает лучшего друга и шуточно журит по поводу того, что не понятно, кому предназначалось первое слово его сына, настоящему папочке или же крестному. Лили улыбается на слова мужа, и ничего не говорит, ее слишком переполняют положительные эмоции. Блэк лающе смеется, загибая Джима и костяшками пальцев ероша его вечно торчащие в разные стороны волосы: «Я его крестный отец, Джимбо!»       Ради подобных моментов, определенно, стоит сражаться насмерть.