Девочка с каре

      Питер — холодный, темный и мрачный город. Днем серые фасады зданий давят и угнетают, а вечером жить становится как-то проще. И дело не только в пьяной молодежи, запахах еды, сигарет и кальяна, цветастых неоновых вывесках. Стрелки часов двигались, а значит, город засыпал — людей на улицах становилось все меньше.       Толпа всегда давила, осуждала, ненавидела и топила, вынуждая плыть против течения. Серафим же всю жизнь пытался плыть против этого самого течения, сначала вырвался из глубинки, переехав в культурную столицу, потом хотел попасть на музыкальный Олимп.       Он был из тех, кого бабульки на улицах осуждали за ярко-красные волосы, пирсинг и татуировки на руках. Но ему было похуй. Сидорин любил орать матом, вслушиваясь в почти пиздатое питерское эхо, бухать с друзьями и курить, как паровоз. Он любил писать песни про алкоголь, любовь и наркотики, пытаясь в общем-то донести до публики довольно важные вещи.       Серафим любил ночь, которая дарила некую свободу.       Он брел набережной Фонтанки, слегка пошатываясь. Парень пытался не бухать, писал всегда на трезвую голову, но у него что-то плохо получалось, если честно. В этот осенний вечер музыкант с друзьями опять засел в каком-то баре с яркой вывеской, коих в Питере было достаточно. Пара коктейлей, шоты и вот молодой человек уже пьян.       Он вышел из заведения со словами: «пацаны, я, блять, все, меня ждут».       Сидорин выудил из кармана косухи измотанную жизнью пачку сигарет и закурил. Ему стоит торопиться, да? Ведь его ждут.       Тогда какого хуя он еле плетется, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу (ебнулся бы еще на проезжую часть, ей-богу)? А ему просто не хотелось спешить. Хотелось, чтобы все было, словно в замедленной съемке, какой смысл бежать, если его дождутся?       Любая другая бы его уже кинула, но не она. Не его девочка с каре.       Многие говорят, что он артист одной песни, если можно так выразиться. Сука, да, это стремно, особенно когда не ожидаешь, что именно этот трек, написанный по образу какой-то знакомой, выстрелит. Но кто же знал, что этот самый образ будет преследовать его еще долго.       Кто же, блять, знал, что его девочка с каре будет совсем не такой.       Даша Шиханова была другой. Она была милой, любила аниме и обладала чудным голосом. «Это кьют-рок, малыш», говорила девушка. Черт, это был самый пиздатый кьют-рок, который Серафим слышал в своей жизни.       Однажды после работы (дико уставший из-за долгой дороги в сотню километров и двух дней непрерывного труда) он услышал каверы и треки некой mental affection, в которых девушка также играла на гитаре. Стоит мягко сказать, что ему не особо понравилось, ведь парень любил My Chemical Romance, а не какие-то сопливые баллады о любви.       Забавно, но теперь каждый день он отчего-то напевал песни Даши пока был в душе или просто заваривал кофе.       Молодой человек начал заниматься музыкой, а потом уже переехал в Питер, познакомившись с местной тусовкой. На какой-то из вписок его представили знакомой хозяина хаты (даже если бы Сидорин был трезвый, не вспомнил бы его имя). И каково же было удивление Серафима, когда он понял, что девчонка с каре и большими глазами и есть та самая mental affection.       Ему казалось, что это просто какая-то школьница, втихую писавшая песни о плохом парне, в которого она была влюблена. Стоит признать, что Дора походила на эту самую школьницу, но лишь внешне. Она была довольно высокой, но отчего-то казалась совсем маленькой девочкой — парадокс. Шиханова носила яркую одежду, любила стрелки, цепи с замочками и ключами, ей безумно шла японская форма.       Если раньше Серафим прошел бы мимо очередной анимешницы, то теперь он сравнивал их с Дорой и приходил к выводу, что все, кроме нее, были похожи на шлюх. Слишком дешевых и доступных.       Они часто тусовались и пересекались из-за общих знакомых, бухали на вписках (ну, бухал только парень, пока девушка могла за целую ночь выпить только пару бутылочек Гаража), иногда были на записях чьих-то треков, но в один день все пошло по пизде. Просто невозвратно и необратимо.       На очередной попойке в квартире у небезызвестного Юры Перфилова Серафим сильно перебрал. То ли водка была хуевой, то ли его крыша совсем поехала, но он поцеловал Дашу.       Сидорин просто вышел покурить (теперь хотелось выйти и не вернуться), прихватив с собой девушку, которая хотела подышать свежим воздухом, ведь в квартире все было в дыму от кальянов. На улице было темно и холодно, асфальт был усеян лужами. Серафим курил, изредка поглядывая на спутницу, которая топталась на одном месте, пытаясь согреться, будучи в юбке.       Один миг, в голове парня что-то щелкает, и вот он уже прижимает Шиханову к серой стене дома. Тлеющая сигарета падает в лужу, а он сжимает тонкую девичью талию, целуя губы, пахнущие клубничным блеском.       Теперь же Серафим любит гулять по ночному Питеру не один, а с ней.       Они не встречаются, они не признавались друг другу ни в чем, потому что знали, что слишком разные, чтобы быть вместе.       Потому что он простой парень из глубинки России, а она девушка, любящая аниме и поющая песни под гитару. Такие непохожие. Но Сидорина это ебало в последнюю очередь.       Она всегда ждала его на мосту в центре города, пока он бухой (очень редко трезвый) брел к ней, чтобы гулять по темным улочкам до самого рассвета.       На часах было уже около двух ночи, когда Серафим увидел Дору, стоявшую на излюбленном мосту. Ветер развивал ее волосы, а красивые глаза смотрели на чернеющую гладь Фонтанки. Даша надела темную куртку, изменив ярким цветам. Парень поежился, когда обжигающий ветер подул, а он увидел, что Шиханова даже не потрудилась застегнуться.       Сколько она его ждет там? Бар, в котором началось его алкогольное рандеву находился недалеко, но он умудрился по пути выкурить три сигареты. Сука, он мудак. Словно в подтверждение мыслям музыканта, Даша убрала мешающий локон волос, взмахнув головой. Фонарь осветил ее лицо, на щеке блеснула слеза.       «Она плачет из-за тебя, козлина, » — кричало подсознание. «В моей голове только мысли о тебе, В моей пустоте столько места для людей. Ненавижу грязь, холодный шум под окном Ненавижу тебя, когда в кого-то влюблен.»       Вмиг захотелось послать самого себя нахуй. Зачем он вообще связался с ней? Зачем, скажите?       Ответа на этот вопрос Серафим найти не мог с того самого момента, как они поцеловались. В первый и последний раз, да, блять? Уже два месяца он сбегает с общих попоек, чтобы погулять с ней, просто держась за руки и обсуждая любое дерьмо, что приходило на ум. Дора даже умудрилась заставить его посмотреть одно лютое аниме, прожужжав все уши о «каких-то персонажах, которые боролись с какими-то ублюдками». Кто бы вот с Сидориным подрался?       Кстати об этом. Парня никогда не ебала чужая жизнь, чего уж греха таить. Но за эту девчонку, как говорят современные подростки, он был готов порвать задницу. Это звучит смешно, но не для Серафима. В моменты, когда он думает об этом, он не просто серьезен, а серьезен настолько, будто у него спрашивают, что бы он сказал президенту при встрече. А вообще, что мы тут распинаемся. Молодой человек просто не любил, когда обижают женщин, а потому прижимал к себе Дору чуть ближе каждый раз, когда мимо них проходил какой-то странный тип. А он не думал о том, что такую конфетку могут украсть до того, как он доползет до их любимого моста?       Собственно, Сидорин уже несколько минут наблюдал за плачущей Шихановой, сам того не осознавая. Что же заставило ее лить слезы?       Конечно же, он не догадывался, что она просто слишком часто вспоминала клип на главный хит своего друга, в котором тот целовался с другой. «Я лечу через тернии к тебе, Чтобы рассказать тебе свой самый главный секрет. У меня нет авто, да и ног до ушей, Зато — я милая девочка с каре.»       А может, он просто не хотел догадываться? Или не хотел признавать то, что казалось очевидным?       «Пойми уже, блять, дубина, что ты не создан для нее. Ты просто сломаешь ей жизнь, ты совсем не то, что ей нужно.» «Ты не хочешь быть со мной. Почему? Почему? Почему? Почему? Я же не ругаюсь матом. Я учусь на супер истфаке. Моя мама говорит, что ты мне не пара. Но давай лучше послушаем, что скажет мой папа.» — Да ну нахуй, — пробормотал себе под нос молодой человек и направился к ней.       Заприметив парня, Даша стерла слезы, что не осталось незамеченным. Окинув Сидорина взглядом, она нахмурилась: парень был в косухе нараспашку и затертой белой майке. — Прости, что долго, — сказал он, не поздоровавшись. — Да ничего, — девушка улыбнулась. — Заболеешь же, — пробормотал Серафим, подойдя к ней, и заботливо застегнул ее куртку.       Шиханова промолчала, а музыкант посмотрел на нее, изучая. На ее лицо падал бледно-желтый свет фонаря, а под глазами виднелась черная потекшая подводка. — Почему плакала? — Тихо спросил он, дрожащими руками вытирая следы от косметики. — Да так, забей, — Дора пожала плечами. — Послушай, — музыкант взял ее за руки, согревая их своим дыханием, — если я виноват, то я хочу понять, что сделал не так. Для меня это важно. — Почему ты думаешь, что ты виноват в чем-то? — Прошептала она, наблюдая за паром, витавшим в воздухе от того, что Сидорин пытался согреть ее ледяные руки. — Потому что знаю это.       Ну что она ему скажет? Что она пару раз в неделю плачет, потому что воспоминания, в которых он целуется с другими девушками на вечеринках, не хотят покидать ее мысли, не давая спокойно жить?       Даша молчала, уставившись на их руки. Его большие и теплые сжимали ее маленькие и холодные.       Серафим приподнял ее подбородок, заглянув в глаза, как у девочки из аниме, того самого, что любила Дора.       Красивая.       Сидорин медленно приблизился к ней, опаляя ее губы своим дыханием, словно спрашивая разрешения. Если она его оттолкнет, молодой человек ее больше не потревожит. Но Даша не шевелилась, казалось, что она даже перестала дышать. Устав ждать, он коснулся ее губ своими.       «Я касаюсь твоих губ, языка — никогда.»       От нее веяло медом, а он весь пропах сигаретным дымом. Серафим провел языком по ее нижней губе, ощущая сладковатый вкус мятной жвачки. Парень обнял ее за талию, от чего она вздохнула. Ее язычок сплелся с его. Девушка чувствовала привкус алкоголя, как тогда, когда они впервые поцеловались.       Ноги подкосились, словно некоторое время она едва ли не падала на асфальт, а не тот, кто вызывал у нее такую бурю чувств.       Он впервые коснулся не только ее губ, а она впервые целовалась не как пятиклассница за школой. — Просто это кьют-рок, малыш, — сказала Даша, отвечая на вопрос Серафима, когда тот отстранился. Он рассмеялся, склонив голову к ее рукам, а затем с улыбкой посмотрел на нее. — Пойдем? — Только когда будешь курить, не дыши на меня, — она шмыгнула носом. — Как скажешь, малышка Дора, — парень вновь рассмеялся и, прикоснувшись к ее губам, тут же отстранился. Молодой человек отошел от девушки и направился вперед, — ну, ты идешь? — Спросил он, обернувшись, и протянул ей руку.       Шиханова молча подошла к нему и взялась за нее, переплетая их пальцы. — А я уж думал, что ты там останешься. — А я уж думала, что ты не придешь, — ответила она ему, показав язык. — Все-все, молчу! «А у меня во дворе, ходит девочка с каре, И я так в неё влюблен, и я так в неё влюблен.»