Один шаг

…Император-то, шепчутся в дворцовых коридорах, совсем беспокойный стал. То криком кричит, отсылая свою главную наложницу прочь, то обратно ее требует, все вазы в покоях переколотил, служанок напугал – ох, что ж это делается-то… И прическа у благородной дамы Ки сегодня какая-то странная: волосы едва собраны простой заколкой, по плечам рассыпаются – что это вдруг? Вернувшийся во дворец господин военный советник слухами обеспокоен. Надо бы поговорить с ее высочеством, и он уже почти придумывает предлог для встречи, но – случайно, конечно же – сталкивается с ней в библиотеке. Неудивительно, впрочем: как же без книги перед сном? Он склоняет голову в приветствии. Дама Ки смотрит молча, и глаза ее сейчас чернее, чем небо безлунной ночью. – Случилось что-то, о чем мне следует услышать? - спрашивает он негромко, и эхо его голоса теряется меж книжных полок. – С этим вы мне вряд ли поможете, наставник, – мягко отвечает она и неосознанным движением касается шеи. – Но я справлюсь, не беспокойтесь за меня. И происходит необычное: советник Талтал сначала делает, а потом уже понимает, что именно сделал. Но жесткие пальцы его уже ловят край расшитого золотом рукава, отгибают в сторону – и он почему-то совсем не удивляется, увидев синяки на узком запястье. – Не только это, верно? – он ловит себя на мысли о том, что самым непочтительнейшим образом зол на его императорское величество. Уж хотя бы с женой-то и матерью сына можно было договориться миром, а вот такое обращение либо ломает женщину, либо превращает ее в чудовище. Зная характер дамы Ки, генерал не поставит на первую возможность и мелкой монетки. – Нет, конечно, - и на губах ее возникает улыбка: нехорошая, злая. Она медленно поворачивается спиной, и советник испытывает острое и неприятное чувство узнавания. Так уже было – и снова, как в прошлый раз, он отводит прядь ее волос и видит след от укуса. Только зубы мельче, да форма другая. – Как похоже, правда? – в голосе ее натянутой струной звенит опасность. – Тогда мы с вами быстро справились, но сейчас так уже не сделать… Разве что уж сразу дворец поджечь. – Не оборачивайтесь, – вместо ответа говорит он ей. Всего один шаг между ними – и генерал делает этот шаг и склоняется к ней. Касается губами тонкой шеи – там, где светлую кожу пятнают багровые отметины. Неслыханная, возмутительная дерзость – казнить его мало за такое! – но императорская жена… нет – Ки Нян Ин со вздохом закрывает глаза. И он целует ее, неспешно и умело, и легкие прикосновения стирают память о прошедшей ночи, смывают грязь с души. А пятна – ну что пятна? Столько шрамов уже на ней, одним больше, одним меньше… Каким чудом они все же остановились – не объяснить и под пыткой. Но генерал замирает, прислонившись своим виском к ее, и теплое частое дыхание касается ее щеки, и ладони его лежат уверенной тяжестью на ее плечах. – Этого не повторится, иначе нас обоих казнят, – говорит он ей, но голос его тих и ровен, а руки спокойны. - Такого даже вам не простят, вы же знаете? – Знаю, - так же тихо отвечает она и поворачивается в его руках, и от темного пламени в ее глазах Талталу хочется взвыть не хуже степного волка. - Знаю, и потому не буду ждать большего. Но я хотя бы снова могу дышать – спасибо, наставник. Он смотрит, как она идет к дверям – выпрямляет спину, гордо вскидывает подбородок, и шелестит узорчатый шелк в такт ее шагам. Не Ки Нян Ин – жена императора выходит из комнаты. Неуверенность, сомнения, женские слабости? Что за глупости! У нее их не было раньше, нет сейчас – и не будет никогда. *** Благородная дама Ки в такой ярости, что совершенно забывается, и с губ ее слетает не строгое «советник» и даже не доверительное «наставник»: впервые она называет его просто по имени, и есть какая-то мрачная ирония в том, где и как это случается. И господин военный советник почти дословно знает, что она сейчас скажет – и даже, вот беда, совершенно с ней согласен. Отвратительно. Но клеймо и высылка из страны – лучше, чем казнь для всей семьи, уж на этом он настаивал крепко – так, что даже дядино фамильное упрямство не справилось. Делай как знаешь, рявкнул тогда господин канцлер, но только чтоб и духу иноземных торговцев здесь не было! Послушно замирает солдат с клеймом в руках, а гвардейцы-охранники, кажется, дружно мечтают провалиться сквозь землю. И правда: без личного приказа императора кто ж рискнет остановить эту неистовую женщину – ту, что сама подобна клинку из лучшей стали? Порежет ведь на кусочки и скажет, что все так и было… страшная вещь – репутация. Всего один шаг между ними – и генерал делает этот шаг, и широкая ладонь ложится поверх стиснутых пальцев. Неслыханная, возмутительная дерзость – казнить… но куда там! И отводят глаза все вокруг, потому что есть вещи, которые лучше не заметить – целее будешь. А что потом говорит советник, уже не касаясь руки императорской жены так, словно имеет на это право – известно только им двоим да ветру, что уносит прочь слова, не для чужих ушей сказанные. *** Ранним утром спит столица Поднебесной. Спит весь дворец: даже хлопотливым служанкам подниматься еще не время. Спит его величество император: пьяный сон неспокоен, и правитель вскидывается, бормочет что-то – ах, ну да, снова одно и то же имя, конечно же. И даже двое солдат, поставленных приглядывать за наказанной императорской женой, спят. Ну, то есть как: рука у господина военного советника тяжелая, так что, ненадолго прикрыть глаза – оно уж точно безопаснее. Тихие размеренные шаги – дама Ки слышит их, медленно поднимает голову, смотрит в упор, и цвет ее глаз почти неразличим в предрассветных сумерках. - Это ведь опасно, наставник, - говорит она, но улыбка вздрагивает в уголках ее губ, и нежность прячется под влажными ресницами. - Если узнают, вас тоже могут наказать. Всего один шаг между ними – и генерал делает этот шаг и становится на одно колено, и в ладони ей ложится простая солдатская фляга. Да уж, не жасминовый чай в тонком фарфоре, но и обычная вода сейчас кажется сладкой. Неслыханная, возмутительная дерзость – казнить его мало за помощь преступнице! – но ведь не видит же никто. Меньше знают – крепче спят, вот так вот. *** Когда императрица вылетает в ночь в отчаянной попытке спасти обреченного короля своей родной страны, господин канцлер решает остаться во дворце. Ну, в самом деле: все, что мог, он императору уже сказал, а явиться пред светлы очи властителя вместе с ее величеством – это подписать самому себе смертный приговор. Решимости, впрочем, хватает едва ли на час – а потом он вихрем проносится по дворцовым коридорам, и разбегаются с его пути стражники у ворот, и дорога шелковой лентой ложится под копыта его коня. Бессмысленно: если уж государыня Ки не справится, ему и вовсе ничего не сделать. Безрассудно: стоит императору заподозрить, что это канцлер рассказал о царственных планах – и участь Ван Ю еще желанной покажется. Но крепнет ощущение, что он нужен ей – и, выметнувшись из-за поворота дороги, советник Талтал понимает, что не ошибся. Он спешивается, подходит к заплаканной простоволосой женщине, в которой с трудом угадывается блистательная императрица, останавливается за ее спиной. Окидывает взглядом спокойное и даже в смерти гордое лицо Ван Ю. Что ж, это было неизбежно. Ее величество, бесспорно, очень умна, но вот одно она всегда упрямо отказывалась понимать: слишком сильна была ее привязанность к правителю Корё, чтоб ее властительный супруг согласился подобное терпеть. Рано или поздно ей все равно пришлось бы оплакивать своего бывшего короля вот так, как сейчас. Всего один шаг между ними – и генерал делает этот шаг и опускается на землю рядом с ней. Бережно размыкает стиснутые будто в судороге пальцы. Почти ослепшая от слез, она не видит его лица – но ей и не нужно, она и так знает, чьи руки становятся ее опорой, и несгибаемая Ки закрывает глаза и затихает в этих руках. Неслыханная, возмутительная дерзость – обнимать жену императора, и он заслуживает казни тысячу раз – но кого здесь это волнует? И канцлер смотрит поверх ее головы на последних выживших слуг Ван Ю, и под тяжестью этого взгляда они склоняются в глубоких поклонах. Молчаливая клятва: о том, что увидели, они никому и никогда не расскажут. Везет же им опять на мрачную иронию, думает генерал, пока ладонь его медленно скользит по темному шелку волос. Один ее мужчина только что убил другого, а выплакивает свое горе она на плече у третьего. Уж себя-то господин канцлер не обманывал никогда: то, что он ни разу не делил с этой женщиной ложе, не меняет ровным счетом ничего. Он давно уже и до последней капли крови – ее человек. Император, впрочем, прекрасно знает об этом: когда дело касается Ки Нян Ин, у него просыпается поистине звериное чутье. Хорошо еще, правитель не осознает, насколько прав – не то умирать бы военному советнику пришлось долго и больно. Они возвращаются порознь: генерал провожает императрицу до города и едет к соседним воротам. Он спешит: ему еще придется перехватывать ее величество по дороге к покоям ее венценосного супруга, не то у главного дворца есть все шансы не устоять. Мирить императорскую чету – казалось бы, не долг канцлера, но чего только не сделаешь для блага государства… *** Господин великий канцлер видит императрицу каждый день: если, конечно, не гоняет по степям очередных мятежников. Ну а как иначе: именно они двое уж который год – надежда и опора государства, и в руках их все так же сильна Юань. Не так давно они простились с долго болевшим Тогоном, но сын его, Аюшридара, еще слишком мал. И потому страной по-прежнему правит железная государыня Ки при полной поддержке канцлера, а за обучением наследника трона господин Талтал следит лично. Временами ловит себя на мысли: жаль, что юный принц больше похож на отца, чем на мать. И в пытливости ума ему так далеко до ее величества, но… Делай, что должно, а там уж как получится. И тем удивительнее просьба императрицы о встрече: подумать только – в той самой библиотеке. Вот уж воистину: самое важное место во всем дворце. Сколько тайных разговоров в ней состоялось, сколько судьбоносных решений было принято – куда там тронному залу! В поздний час, когда сонная тишина давно заполнила дворцовые коридоры, они приходят к знакомым дверям одновременно. Ее величество выглядит сейчас совсем по-домашнему – простое по придворным меркам платье, свободно распущенные волосы – и этот вид ее отзывается где-то в груди привычным теплом с оттенком грусти. Какой бы властью ни наделял их император, всегда было то, что даже для них двоих – недопустимо. – Случилось что-то, о чем мне следует услышать? – он всегда так спрашивает, и знакомые слова вызывают слабую улыбку. Есть все-таки что-то неизменное в этой жизни. – Помните, наставник, вы однажды спросили: нет ли у меня такого секрета, о котором никто не должен знать? Помнил, конечно же. Тогда он едва ли не впервые испугался: ярость и боль этой женщины грозили разрушить все то, что было с таким трудом построено. Ссора в правящем семействе должна быть внутренним делом, но именно эта – могла бы погубить страну. В тот день он особенно горячо благодарил небеса за то безоглядное доверие к нему, которое неизменно проявляла императрица: будь все по-другому – как знать, какая катастрофа свершилась бы? – И еще я сказал, - серьезно отвечает он, - что если вам сложно, вы можете ничего мне не рассказывать. Есть у вас секреты или нет – я все равно верю вам. – Пока был жив его величество, я не могла допустить и малейшего подозрения, что вам все известно, – лицо ее спокойно, лишь в глазах проскальзывает тень давней боли. – Потерять вас было бы непереносимо. Но я не хочу и дальше хранить эту тайну: если однажды вы скажете, что я обманывала вас – это будет слишком обидно. – Позвольте, я помогу вам, - говорит он, видя, как ей трудно решиться. – Много лет назад вы были очень близки с королем Корё. Возможно, близки настолько, что это не обошлось без последствий? Ее величество смотрит на него широко раскрытыми глазами, и вспыхнувшее в них изумление сменяется восхищением. – Наставник, вы… невероятны, – говорит она и тут же, погасив улыбку, спрашивает: - Вы осуждаете меня? Господин великий канцлер медленно качает головой: как же они все-таки рисковали тогда. И понятно теперь, отчего так взвился император: раскрылось бы прошлое государыни – даже его власти не хватило бы, чтоб спасти ее. – Ваше сердце по-прежнему отдано ему? – вопросом на вопрос откликается он, и глаза его темны и непроницаемы. За столько лет она научилась читать в них, но сейчас – не получается. Зато императрица вспоминает, как когда-то раненый, забрызганный своей и чужой кровью мужчина бросил ей в лицо: «Я прекрасно знаю, как много значит для вас Ван Ю». Первый и единственный раз, когда этот человек почти кричал на нее: больше такого он не позволял себе никогда. – Те чувства пережиты и оплаканы, – отвечает она мягко. – Мне было очень больно в те дни, но время – лучший лекарь. А что до моего сердца – так в нем давно уже вы, наставник, вы же знаете это. Не можете не знать. – Возможно, - говорит он, и взгляд его стремительно теплеет, – мне просто хотелось услышать это от вас? Всего один шаг между ними – и Ки Нян Ин делает этот шаг и встречается с Талталом ладонями, переплетая пальцы. Наверное, это – дерзость: даже, пожалуй, возмутительная. Но некому уже казнить этих двоих, да и той стены, что много лет была между ними – тоже нет. Поздней ночью спит столица Поднебесной. Спит весь дворец, и не видит никто, как великая императрица и не менее великий канцлер, словно подростки, целуются в библиотеке. Крепко стоит империя Юань. А чего б ей, собственно, не стоять?