О подслушанных разговорах

***

      Ширазу честно старался заходить к Хару в палату как можно чаще. Он ведь старший брат, он должен заботиться о неё! Но времени катастрофически не хватает даже на короткие визиты. Хочется врезать тем, кто составляет списки чёртовых тренировок и спаррингов. Только он хотел тайком убежать в палату к Хару, как оказалось, что у них тренировка и участие обязательно. Ширазу через зубы выдыхает своё раздражение и мысленно материт весь мир. За то, что мама сбежала. За то, что отец повесился. За то, что Хару заболела практически неизлечимой болезнью. За то, что деньги на лекарство заканчиваются слишком быстро, а новое задание ещё не скоро.       Мне нужны деньги… Быстро… И много.       Сассан всё знает. И про родителей, и про Хару. Конечно, он же читал анкету. Сассан старается избавить его от некоторых обязанностей, чтобы он мог ходить к сестре почаще. Гинши готов на колени упасть перед Хайсе, и называть «сама» только из-за этого. Но он только благодарит и быстро убегает на нужный этаж, к сестре. Время имеет свойство заканчиваться, а у Ширазу его в обрез.

***

      В тот раз Ширазу принёс цветы. Поставил их в маленькую вазочку на тумбе, рядом с больничной койкой, и, взявшись за спинку стула, повернул его к постели сестры. Было бесконечно больно видеть Хару такой. Ему казалось, что ещё вчера она была активной девчонкой с тёплыми карими глазами и любившей сказки про принцесс. Сейчас она даже рукой двинуть не может, и говорит с большим трудом. И когда всё скатилось вот в это? — Хару, прости, что долго не приходил, — слова даются с трудом. Гинши не сразу вспоминает, что собирался сказать. — Были небольшие проблемы, но сейчас всё в порядке, — ни черта не в порядке, Гинши, ни-чер-та. Врать ты никогда не умел. Командование отрядом, отстранённость Урие и проклятый Щелкунчик остаются в той же куче проблем, которые никак не хотят решаться и только накапливаются, грозясь снести всё к чёртовой матери. — Знаешь, меня повысили. Я теперь следователь второго класса. Я рассказывал про дело Щелкунчика? — сжимает руки в кулак. Осадок от недавнего кошмара по прежнему где-то в груди, и противно шипит, напоминая о себе. Не стоило ему брать куинке того гуля, не стоило… — Она участвовала в аукционе, который проводился в ресторане для гулей. Я убил её, но пришлось сильно попотеть. Она химера и легко уклонялась от моих снарядов. И стоила кучу денег, так что, думаю, тебе хватит на некоторое время, пока я не заработаю ещё, — Гинши снова смотрит на сестру. Он никогда не был уверен, слышит его Хару или он разговаривает сам с собой. Сейчас сестра прерывисто дышала, потрескавшиеся губы еле-еле двигались, глаз с одной стороны загораживает опухоль, подвешенной к потолку. Гинши считает, что она похожа на дерево. Хару любила лазать по деревьям. Но теперь она даже не сможет встать.  — Она, Щелкунчик то есть, сказала, что хотела быть красивой, поэтому делала все эти… вещи, — Ширазу прикоснулся к сухой щеке сестры пальцами. Хару холодная, как покойник, и этот холод иголочками впивается в пальцы. Ширазу сглатывает ком в горле и осторожно убирает отросшую прядь волос сестры за ухо. Волосы стали жидкими и ломкими, казалось, что одно неверное движение — и они сломаются, как сучок. Совсем не похоже на прежние волосы Хару, которые всегда пахли мёдом, и были такими же жёлтовато-рыжими, как у него. Сейчас они пахнут больницей, хлоркой и чем-то болезненно сладким. Гинши проводит рукой по волосам сестры, слушая её неровное дыхание. — Но ты намного красивей её, сестрёнка, — он до крови прикусывает нижнюю губу, понимая, что лжёт. Когда-то очень давно Хару безоговорочно считали самой красивой девочкой, которая в будущем обязательно станет ещё красивее. Сейчас она похожа на призрака. Тень прежней себя, с этой бледной и сухой кожей, ломкими волосами и страшной опухолью, которая прорастает где-то под глазом. Но она не останется такой навсегда, Гинши найдет для неё лекарство, обязательно! Чего бы это не стоило.       Гинши смотрит на часы и понимает, что если он не придёт сейчас, то опять опоздает на ужин. Сассану это не понравится. Он встал со стула, вернул его на прежнее место, и, поколебавшись, поцеловал Хару в лоб. Горячий. Он обязательно придет к ней, завтра или послезавтра, но придёт. И поможет. Обязательно поможет.       Ширазу открыл дверь, как нос к носу столкнулся с Урие. Тот явно не ожидал скорого его выхода, и поэтому едва не получил дверью по носу. Гинши, мягко говоря, был очень удивлен. — Урие-кун? Ты чего здесь? — недоумённо посмотрел на каменное лицо Куки, никак не выдававшее его эмоций, а потом спросил с подозрением, сощурив глаза: — Ты что, подслушивал? — Ширазу медленно закипал. Если окажется, что Урие подслушивал, он точно врежет ему. Ибо нефиг лезть в дела, которые тебя не касаются! Куки, однако, был совершенно спокоен, и в лице не изменился. — Я бы назвал это «проходил мимо», следователь второго класса Ширазу Гинши, — бесконечно безразличным голосом поправил он. Ширазу нахмурился. Урие в последнее время часто посещал доктора-как-его-там (у Ширазу плохо с именами), кажется, из-за фреймов. Значит, он правда просто проходил мимо? — Так что не беспокойся, твои тайны, какими бы они не были, остаются при тебе. Что насчёт того, чтобы вместе вернуться домой? — вполне вежливо спросил Урие. Обычно они постоянно огрызаются, когда видят друг друга, но сейчас у Гинши нет никакого настроения огрызаться и шутить. У Урие, видимо, тоже. — Да, — кивает он.       И они вместе возвращаются домой, где их ждёт вкусный ужин и обеспокоенный задержкой Сассан. Но Щелкунчик и кошмары, связанные с ней, прочно устроились в голове у Ширазу Гинши, заставляя задуматься о том, правильно ли он всё делает и не стоит ли послать всё к чёртовой матери.       Урие следит за Ширазу всю дорогу до дома. Значит, у него больная сестра. Теперь ясно, зачем ему столько денег. На лекарства. Судя по тому, что услышал Урие, то Ширазу очень беспокоит Щелкунчик, куинке которого он всё никак не может использовать. Слабак. — Скажи, Ширазу-кун, у тебя есть семья? — спрашивает Урие, когда они выходят из здания. Ширазу бросает короткий подозрительный взгляд, заставляя Урие удивиться, когда этот легко управляемый простак стал таким. — А тебе зачем, Урие-кун? — спросил он, остановившись. Его взгляд не отрывался от Урие, руки он держал в карманах. Урие остановился чуть позднее и повернулся к Ширазу, чувствуя раздражение. Почему этот придурок не может ответить по-человечески? Но он заставляет себя говорить спокойно, как обычно. — Я и Муцуки сироты, у Йонебаяши есть мать и брат, Сасаки-сан тоже, насколько я знаю, не имеет родителей, но про тебя я ничего не знаю. У тебя есть семья, братья, сёстры? — поясняет Урие. Он уверен в том, что Ширазу соврёт. Он становился удивительно скрытен, когда дело касалось чего-то личного. Той же семьи, например. Ширазу рассказывал про плохие оценки, сорванные уроки, как пытался курить, но как только кто-то спрашивал о том, а что в какой-либо ситуации сделали родители или в каком районе он жил, то тут-же менял тему или замолкал вообще, искря раздражением. — Нет, я уже давно сирота, — не моргнув глазом, соврал Ширазу. Куки внутренне ликует, замечая про себя, какой же Ширазу предсказуемый. Если удастся разговорить его, то Урие сможет найти нужные ниточки, за которые нужно дёрнуть, чтобы Ширазу снова был под его контролем. Урие считает себя чертовски умным. — Что случилось с твоими родителями? Их убили гули? — задаёт следующий вопрос, когда Ширазу находит свой мотоцикл на стоянке. Гинши предлагает сесть, и Урие соглашается. Когда мотоцикл трогается, он привычно чувствует толчок и врезается в плечо Гинши. Тот тихо смеётся, но ворчливо замечает: — Если у меня будет штраф из-за тебя, Печенька-кун, то с тебя причитается, — Куки с трудом сдерживается, чтобы не врезать ему. Он ненавидел прозвище, которое дал Ширазу, потому что сладкое (а печенье особенно) ненавидел ещё сильнее. — Нет, их убили не гули. Но лучше бы это были они. — наконец ответил Ширазу, и слишком сильно сжал руки. Костяшки пальцев побелели. — Мать сбежала, когда отец не смог обеспечивать семью. Он начал пить, много пить. А потом я увидел его тело, болтающееся в петле под потолком, — Ширазу слишком резко поворачивает, и Урие чуть не улетает в сторону. Но его это не волнует. Он чувствует странную жалость к Ширазу, и с трудом сдерживается, чтобы не потрепать его по плечу, как это делает Гинши, и не сказать — «всё в порядке, чувак, я тебя понимаю». Но Урие не понимает.       Его отца убила Одноглазая сова. Сова и проклятый Ивоа Куроива, который не сделал ничего, чтобы спасти. Он не видел смерти отца, только тело, когда его осторожно положили в гроб.       Ширазу видел выпивающего отца и его болтающийся труп в петле.       Мать Урие всегда была с ним, даже когда он не хотел. Из-за этого он почти ненавидел её. Посылала подарки на праздники, готовила какао и печенье, которое Урие теперь так ненавидит, и умерла совсем недавно, от старости. Урие никогда этого не скажет, но он плакал. Тихо, глубокой ночью, сразу после похорон.       Мать Ширазу бросила свою семью из-за материального неблагополучия. Оставила Ширазу вместе с пьющим отцом.       Урие не понимает, каково Ширазу. И не уверен, что когда-нибудь поймёт. — Ты же всё слышал, да? — Ширазу внезапно останавливается и Урие снова врезается в его плечо. Он потирает ушибленный нос и смотрит на Гинши. Тот поворачивает голову и смотрит своими невозможно тёмными янтарными глазами. В лучах солнца серебром блестят серёжки в проколотых ушах. Урие чувствует себя виноватым. Да что с ним происходит?! — Да, — Урие не чувствует привычного раздражения. Даже его тени. Это пугает. — Я проходил мимо, услышал твой голос и задержался. У тебя там сестра, да? — Ширазу продолжает всматриваться в лицо Урие тёмно-янтарными глазами, которые почему-то кажутся красными, и Куки радуется, что он свернул на обочину. Иначе бы их давно сбили. — Да, — сипит Ширазу, и крепко сжимает зубы.       Гинши странно говорить о сестре с кем-то, кроме Сассана. Особенно с Урие. Не то, чтобы Урие был плохим, просто уж слишком… холодный. Холодный и высокомерный. Неплохой, но очень близко. Но сейчас что-то заставляет его немного изменить своё мнение. Совсем чуть-чуть. — Её зовут Хару. — Хару… — Урие пробует имя на языке. От него веет весной, тёплой и цветущей. Такое же непривычное и странное, как имя самого Ширазу. — Хару — весна¹, так? — Ширазу улыбается вымученной улыбкой, и Урие хочется его ударить. Ширазу не должен так улыбаться! Это… Это не Ширазу. Это кто-то другой. Это выглядит неправильно. — Да, — Ширазу отворачивается, и оставшуюся дорогу до особняка они проводят в полном молчании.       Ширазу почему-то избрал для возвращения домой самый длинный и окольный путь, час где-то ехать. Но Урие молчал. Он ловит себя на мысли, что не так уж сильно ненавидит Ширазу. Конечно, он все ещё раздражительный, слишком громкий и вообще ужасный лидер, но у Урие пропадает желание как-либо им манипулировать. И вообще трогать.       Когда они наконец-то приезжают, Сасаки с очень обеспокоенным и встревоженным видом выходит к ним, и спрашивает, где они пропадали. Смотрит при этом на Ширазу, который слишком медленно снимает шлем с рыжей головы. Но отвечает Урие. — Мы задержались в лабораторном отделе, следователь первого класса Сасаки, — сообщает Куки, и, стараясь не обращать внимания на удивлённый взгляд Ширазу, и любопытных Сейко и Муцуки, уходит к себе, отказавшись от еды. Аппетита нет совсем, несмотря на то, что за весь день он выпил только кофе. Из головы никак не идёт разговор Гинши с сестрой.