Осенняя хандра.

Филлип впервые за долгое время угостил её ромом. Вкус прошлого, кислая непонятая жижа, от которой горло сильно жгло. Остановившись в нескольких метрах от фонтанов, Диаспора обратилась к брату: — Никудышный из меня экскурсовод, Фил. Я раньше не была в этой фонтанной площади, так что я знаю ровно столько же, сколько и ты. Диас широко улыбнулась и, отвлёкшись на долю секунды, споткнулась об камень, и, потеряв равновесие, стала падать на усыпанную пожелтевшими листьями тропу. Филлип сумел в последний момент ухватить сестру за локоть и потянуть на себя. Когда Диас уже свободно стояла на ногах, брат негодующе фыркнул: — Осторожней быть надо, не хватало еще от тётушки получить за то, что не уследил, — ухмыльнулся он сестре. Диаспора, будто читая мысли, приподняла бровь в немом вопросе, мол, тётя бы все равно прибила, Филлип ведь возвращает домой полупьяную соратницу. Живую, но всё же полупьяную. Капли вылитого рома попали на куртку, но затуманенный алкоголью мозг не придал этому большого значения. — Ты мне другое расскажи... где ты был? — голос дрогнул и печальные нотки отчаявшегося зверя мелькнули между строк: — Я столько лет тебя искала... — Диаспора всхлипнула и шмыгнула носом, утыкаясь брату в грудь: — И ждала, когда ты вернёшься. Диаспора замолкла, обхватила брата руками и обвила вокруг, медленно соскальзывая на землю. Филлип ушёл, покинул её, бросил одну в этом несправедливом мире. Только оставленные на прощание сережка и записка с обещанием вернуться давали надежду ждать и верить. Верить, что вот-вот постучится в дверь удалой богатырь, весь в отца, который будет защищать её и оберегать от напастей. В дверь стучались, но брат не приходил. Новый город, новые друзья и переезд — жизнь текла своим чередом, события детства уходили в гущи леса её воспоминаний. Диаспора должна была уже забыть о Филлипе, тем более, что прошло уже больше восьмидесяти лет. Такая огромная дата и почему-то именно сейчас её драгоценный брат возвращается, согревает в этот холодный вечер, угощает ромом, прямо как в детстве, сотню лет назад. Филлип молчал, не знал, что ответить. Он бегал. Всю жизнь бегал от себя и своего проклятия, искал место в жизни и упустил самое важное - его место там, где его семья, а его семья - Диаспора. Когда он это осознал он вернулся в Хоно, но сестры там не было. — Я искал, Диа, но дом пустовал. Многие уже разъехались из Хоно, я не знал к кому обратиться за помощью... — Филлип грустно улыбнулся и поднял взгляд на небо. Красивое голубое небо, такое прекрасное, усыпанное сотнями звёзд, словно серебрянным бисером. Филлип этого никогда не замечал, и это забавно, ведь даже в такой ситуации можно заметить простые различия между ними... Часто по вечерам, в детстве, взобравшись на высокий обрывистый холм, свиснув ноги над пропастью, они сидели и болтали: Диа всегда смотрела на звёзды, любовалась грядущим днём, а Филлип сидел с опущенной головой, и он всегда оглядывался назад, жил прошлым. — Я встретил Лекса. Знаешь, он не изменился, такой же низкорослый хлюпик, — Филлип хохотнул, согнув колени. — Он сказал, ты улетела путешествовать. А куда именно... Ты не оставила следов, и я очень долго тебя искал, износил свои крылья. Я больше не мог летать, поэтому сдался, но я оказался здесь. И ты тоже оказалась здесь. Жестокой игрой судьбы их забросило на разные концы света. И только благодаря случаю близнецы друг друга нашли. — Твои шрамы на пальцах... — протянула девушка, которая до этого молча слушала печальный рассказ бескрылого странника. — А, это? — Филлип выставил подушки пальцев на обзор. Диаспора жалостливо охнула. — Эти шрамы, жестокое напоминание... — Не надо, — Диаспоре было тяжело вспоминать, в точности, как и Филлипу, поэтому она перебила своего брата: — Всё хорошо. — Дело вовсе не в этих шрамах, дело в моей сути, — Филлип зарылся пальцами в волосы, утыкаясь носом в согнутые колени. Кажется, вечереет. — Фил, — Диаспора поближе подсела к своему брату и похлопала того по плечу. — Родители вечно ругались, друзья всегда предавали... ты был единственным, кто был со мной рядом, но ты меня бросил, даже не попрощавшись, — Диаспора не хотела бы давить на своего итак сломленного брата, но слова сами сыпались из уст: — Ты был моим героем, моим другом и братом. Что такого важного ждало тебя там, на другом краю земли? — Я знаю... проблемы не рассасываются сами по себе, но я мне так нравилось делать вид, что всё хорошо. Я сильнее себе вредил. Все знали, кто я, все на меня смотрели, как на предателя. Мне было мерзко там оставаться... — Филлип пытался оправдывать свой поступок, но также он понимал, что был не прав. — Так почему ты не взял меня с собой?! — слова прозвучали громче, чем Диас предполагала, и пустующий парк вмиг заполнился эхом. Диаспора хотела подняться с земли, но свалилась обратно, утянув на землю с собой своего брата. Голова гудела, кажется, ей лучше пока не вставать. Диаспора поднесла руку к горячему лбу. Не стоило столько пить. В детстве брат давал ей маленькие порции, а после пиршества всегда ругал. Логика просто зашкаливала. Но сейчас они явно переборщили с алкоголю. — Когда я открыл свой секрет, — Филлип лёг на сыпчатую траву, поближе к Диас. — Ты тоже меня избегала, словно я какой-то монстр. — Прости, — Диас всё вспомнила. Госпожа Время их не щадило, они менялись. Диаспора наслушалась свою подругу Тиффани и решила, что геи не имеют права быть. Потому, когда она узнала тайну своего брата, она не попыталась встать на его место, она только сильнее вредила брату. — Я так виновата перед тобой, Фил. Слезы отчаяния медленно поползли вниз по щеке. — Но я всегда хотел поблагодарить тебя, Диа. — За то, что я тебя возненавидела? — Неправда. Ты меня любишь, я тебя тоже люблю. Ты самый близкий мне человек, — он излил свои мысли Диас, потому что знал: она не могла ненавидеть. Она не такая, как все. Она - ангел, в ней всё свято. Даже кошмарное окружение не могло её испортить. Диаспора удивлённо посмотрела на своего брата. Коснувшись его плеча, она дождалась, когда он поднимет голову и, наконец, взглянет в глаза ей. — Когда от меня все отвернулись... ты всё равно не бросила непутёвого брата. — Я ненавидела похожих на тебя... — Да, — Филлип не стал отрицать такую простую истину: — Ненавидела. Но только не меня. Может ты и чувствовала отвращение к тому, что я хранил, но почему-то ты меня защищала, когда другие издевались. Тебя мне было достаточно. Когда ты рядом, целый мир - всего лишь пустышка. Ничего не имеет значения, только ты и я. — Ты меня оставил. — Ты простишь меня? Я тебя потерял, я сожалею. Просто... знаешь, артисты не могут обойтись без дирижера. — Но ведь ты - не музыкант, — Диаспора сделала шумный вдох, выказывая грусть. Молчание преследовало их несколько секунд и Диас почти задремала под тишину парка, но резко распахнула глаза, когда почувствовала прикосновение губ брата к своим скулам. Видимо, целился в щеки, но промазал, почти попал в губы. Диаспора подняла на него удивлённый взгляд и сразу расплылась в улыбке, увидев его улыбку, такую тёплую, родную. — Я тебя люблю сильнее всех, Диа. Проявление заботы? Это было слишком необычно, особенно для Филлипа. Он всегда держал всё в себе. Был веселым, жизнерадостным и шутливым, но он всегда скрывал свои эмоции. Насколько Диас помнит, Филлип плакса. Он не стыдится говорить о своей грусти, о радости. Но когда речь о том, что находится гораздо глубже, Филлип не может высказываться. Юноша встал и с улыбкой протянул сестре руку. — Мы здесь слишком задержались. Покажи мне остальные места. Диас хохотнула и, приняв протянутую руку, поднялась с земли. Отряхнувшись от грязи, она раскрыла свои маленькие крылышки, чуть помятые после лёжки на промозглой земле. — У тебя такая холодная рука. Я постараюсь тебя согреть. И ни за что не отпущу. Больше не отпущу. Протараторила она и одарила брата улыбкой. Пару взмахов и Диас оторвалась от земли на несколько сантиметров, утягивая вверх своего брата, крепко ухватившись за его запястье, тем самым зазывая его взлететь за ней. Филлип приподнялся на невысокое от земли расстояние за Диа и одобрительно кивнул, дав знак, что можно лететь. Потёртые, сломанные крылья не могут парить над фонтанным парком, но у него есть крепкая опора - Диаспора, которая обещала больше не отпускать. Диаспора не стала дожидаться повторного знака и сразу же устремилась в небеса, окрашенные кроваво-малиновым. Они оба виновны. И они разделят свою ошибку на двоих, сопьют до дна греховный сосуд и плевать на других. Мир подождёт. Солнце уже почти садилось и фигуры детей были почти неразличимы на небесном своде.