Гарпуны

Лиза не знает точно, ей просто кажется, что именно такой взгляд у раненых китов, пронзённых, сожранными ржавчиной, гарпунами. Тим не может на нее смотреть — только на свои руки. Серебро наручников ловит ламповые лучи, и они сидят вдвоём, как грёбаные уроды, давясь тишиной. — Доволен? На похоронах Лёлик громко рыдала, а потом выла — Лиза помнит это остро, впиваясь в воспоминание ногтями, но лучше бы — в свои собственные глаза. Потому что на фотке Гоша улыбается. Потому что там — в рамке с чёрной лентой, он и жив, и счастлив. Потому что теперь они с Тимом в ебучем изоляторе. — Ты этого хотел, да? — Ты морали пришла читать? Морали?! — орёт Тим. А потом сломано, тихо, до слёз больно: — Лизонька, забери меня отсюда. Лизонька, помоги мне, прошу тебя, помоги мне. Сделай что-нибудь. У Тима ломка — по воспалённым глазам хлещет свет, и он жмурится, до красноты трёт веки. Дрожит. Лиза засовывает свою любовь к нему глубоко в глотку. Думает, что ему — поделом, и уходит, громко цокая каблуками.

0 0 0

Лизы хватает ровно на сутки — до встречи с Цыпой за взятку следаку. Костю грубо впихивают в комнату для свиданий. У него разбито лицо, ссажены костяшки. Он садится напротив неё — тихий, давно убитый, выброшенный на берег блядским океаном жизненного дерьма. Он спрашивает: — Похоронили? И, получив едва заметный кивок, сжимает ладони с такой силой, что поджившие ранки на костяшках трескаются и начинают кровить. — Это они тебя так? — Лиза внимательно смотрит на зарешёченную дверь, за которой маячит громила-надзиратель. — Показания выбивают? Цыплаков дёргается, как от внезапного удара, возводит взгляд куда-то вверх, а потом грубовато объясняет: — Та сука сказала, что это мы Гошу убили. Ему повезло, что я ему с вертушки не долбанул. Лиза отворачивается к окну, пока Костя рассматривает её исподлобья. На ней нет этого фатально-чёрного парика, нет алой помады, накладных ресниц. У Лизы светлые волосы и бледные губы, и они с Тимом не похожи ничем, кроме любви друг к другу. У Цыплакова дрожит голос, когда ему хватает сил связать несколько слов, засунуть их в рамки предложений: Тима ломает вторые сутки, и Тим от такого скоро сломается. Тим подпишет любую херню, лишь бы обдолбаться ещё разок. — Он не выдержит, — жёстко заканчивает Цыпа, и в этом нет какой-то пафосной рисовки, только сухой итог. — А ты? Костя болезненно морщится, прячет лицо за решёткой ладоней, выдавливая: — Мне пора. Цыплакова быстро уводят, затаскивая несопротивляющееся тело в длинное туловище серого коридора, и он никак не может отделаться от мысли, что Лиза приходит к нему на свидание только потому, что Тим не хочет идти. А он сам бы пошел даже с простреленными ногами, не то что парой ушибов и сломанным ребром.

0 0 0

Вадик даже не удивляется, когда видит полусломанную сестричку сторчавшегося дурака. Все они одинаковые — приходят за дозой, тянутся в клуб разноцветной дорожкой драже, но заканчивают всегда белым — простынкой в морге, натянутой до лица. — Есть, что предложить мне, куколка? Вадик раскуривает косяк, с подтекстом облизывает сухие губы. Бульдоги в клетке расслабленно ходят из угла в угол, покачивая мордами. Лиза знает — они её сожрут, если Карабас-Барабас щёлкнет пальцами для прикола. — Давай, не стесняйся. Это он их сдал — Тим шептал до сорванных связок, пока не выдохся окончательно. Ни про какие деньги в дорожной сумке ни слова, зато про траву и труп — дохуя. — Ты можешь им помочь? — в лоб спрашивает Лиза, вызывая на лице Вадима глумливую улыбку, которая улетучивается через пару секунд. — Помочь? — хмыкает он, подступая ближе. — Зачем мне это? Они смотрят друг другу в глаза, и между ними летают искры. — Разве что... Вадик проводит тыльной стороной ладони по её плечу, стягивая лямку платья. Близко-близко прижимает к себе, водит пальцами по спине, шумно дышит в шею. — Пожалуйста, помоги им, — повторяет Лиза. — Пожалуйста... — кривляет Рослин. Он впивается пальцами в её подбородок, больно-больно сжимает. — А ты ради брата пришла или ради Цыпы? Вадик ведь и так знает ответ. — Тогда поцелуй меня, как его. Лиза закрывает глаза. Целует. ...и падает. ...падает. ...падает. Кровать жёсткая. Вадик наваливается всем телом. Смеётся, как психопат, потому что ему нравится, когда ярко и остро — гарпуном в плоть, красные разводы. А когда всё заканчивается, он уходит в душ, Лиза лежит и плачет. И как же стыдно перед Цыпой. Как стыдно, блять.