За закрытыми ставнями

Проснулся Джордж около двух часов пополудни. И еще долго просто лежал в постели, невидяще глядя в окно, проводя пальцами по покрывалу золотистого шелка, негнущемуся от вышивки. Вспоминал свой брак с Элизабет.  Он влюбился с первого взгляда. Сразу понял, что пропал. Привыкнув покупать все, что ему было нужно, здесь он был бессилен. Красавица не глянула лишнего раза в его сторону и вышла замуж за бесхребетного Френсиса. Холодная светскость, изысканность, а больше всего недоступность сыграли с ним злую шутку: покоренный, он не отступил. Набрался терпения и затаился.  Когда погиб Френсис, Джордж вздохнул с облегчением — не от факта смерти друга — от того, что сам не успел обзавестись женой. Выдержав положенный срок, он открыл настоящую охоту на Элизабет: выкупал долги покойного мужа, давая ей сколь угодно долгую отсрочку, налаживал отношения с ее матерью, заваливал подарками ее несносного сына... Был всегда под рукой, готовый прибыть по первому зову, без устали твердя, что она всегда может на него положиться. Выжидал. Несчастная вдова еще трепыхалась, как мушка в паутине. А потом, обессилев, согласилась стать его женой. И нехотя смирилась с тем, что не всегда им приходили приглашения от родовитых семей. Элизабет так и осталась холодной, почти неприступной, принимающей его богатство как должное, а его самого — со снисхождением. Она вышла замуж ради денег, ради удобства и комфортной жизни. Он ее купил. А теперь стал задумываться, а любовь ли это была? Возможно ли, что, добиваясь женщины так мучительно долго, он по инерции продолжал беречь ее, как очень хрупкую вещь, купленную слишком дорогой ценой? В то время как само это нежное чувство давно перегорело, оставив после себя лишь желание получить недоступное и расчет жениться на родовитой дворянке? В Сесилии присутствовали все те качества, что он так ценил в покойной жене, но с ней было... теплее. Ему не приходилось чувствовать напряжение  в ее обществе, разве что неловкость и небольшую скованность, но это оттого, что Элизабет он знал много лет. А ее лишь несколько месяцев. И за это короткое время своим чутким к нему отношением, интересом к его делам и ненавязчивой заботой она обрела власть над его сердцем. Джорджу не хотелось думать, что эти проявления внимания были фальшивыми, да и зачем ей это притворство — ведь они уже женаты. А вот мысль о том, что делает она это от скуки, оказалась очень неприятной и он захотел ее увидеть, чтобы убедиться... хоть в чем-нибудь. Надевать черное теперь было бы глупо, он выбрал темно-бордовый камзол и подумал, что пора заказать новые комплекты одежды. От камердинера, помогающего ему, мужчина узнал, что леди Уорлегган еще два часа назад изволила отправиться на набережную с принадлежностями для рисования. Джордж удивился такому рвению. Сам он чувствовал себя совершенно разбитым. Неужели стареет? Насколько скоро ему такие развлечения станут не по плечу? Он добрался до набережной верхом и оставил лошадь возле легкой коляски со своим вензелем. Девушка расположилась так, чтобы не мешать матросам катать бочки и таскать мешки, а перед ней покачивалось на волнах принадлежащее ему судно. Сбоку от нее пристроилась горничная, с приоткрытым ртом уставившись на кисть, а чуть в стороне поглядывал по сторонам  широкоплечий угрюмый лакей в ливрее Уорлегганов. Сесилия же почти ничего не видела вокруг. Ее глаза перебегали с корабля на лист и обратно, лицо было сосредоточенным и одухотворенным одновременно, кружевной зонт бросал на него ажурную тень. Джордж медленно подошел и встал слева, наблюдая за трепещущей от легкого ветра прядью у шеи. Она повернула голову, приветливо улыбнулась и вдруг изменилась в лице. — Твои глаза! — воскликнула Сесилия. — Они теперь цвета неба! И тут же, прикрыв рот рукой, покраснела почти до слез. Оба тщательно отводили взгляд в сторону, чувствуя неловкость. Всем сердцем досадуя, что не смогла сдержать свой порыв, Сесилия пристально вгляделась в свой рисунок и произнесла как можно более нейтрально: — Я скоро закончу. Подождешь? — С удовольствием, — муж отошел ей за спину. По тону голоса она поняла, что Джордж не сердится на ее глупую выходку, однако сама на себя девушка ужасно злилась. Мужчина завел разговор о погоде, чтобы преодолеть смущение и Сесилия с готовностью его поддержала, а через полчаса садилась в экипаж уже в приподнятом настроении. Джордж предпочел добраться до дома верхом и то ехал рядом, то пропускал коляску, чтобы поздороваться с кем-то, а в конце пути, когда кучер поворачивал на подъездную аллею Кардью, обогнал упряжных. Он будто красовался своей ловкостью, посадкой в седле и безупречной выездкой коня, который, не иначе как чуя настрой хозяина, красиво выгибал лоснящуюся шею, резко выбрасывая вперед копыта. В конце аллеи муж развернул животное боком, на секунду замерев, грациозно спешился и небрежно бросил поводья конюху. Потом уверенно шагнул к остановившейся коляске, чтобы подать руку Сесилии. Та опустила глаза, опасаясь, что их выражение выдаст ее. В холле Джордж снял цилиндр и вдруг насторожился. — Что?.. Что это за звук? Девушка прислушалась. Сверху раздавалось методичное тявканье. — О, это левретка отца. Брови Джорджа взлетели а уголок губ пополз вверх. — Странный выбор для мужчины. — Вообще, он хотел подарить ее мне, но я не люблю истеричных собак. — Счастлив, что в этом наши вкусы схожи. После чая Джордж и отец оставили ее, чтобы обсудить дела, а после ужина мистер Хансон сразу со всеми попрощался и отправился в отведенную ему комнату, чтобы лечь пораньше — хотел выехать в Лондон с рассветом. Муж занимался бумагами, а Сесилия не столько читала, сколько мечтала, чтобы он, как в прошлый раз сел с ней рядом, и для этого предпочла софу креслу. Девушка изредка поднимала глаза к столу, за которым сидел Джордж. Он вертел перо в руке, макал в чернильницу, отмечал что-то, потирал подбородок пальцами. Она возвращалась взглядом к книге, но страница так и оставалась неперевернутой. Эта гостиная была намного больше тренвитской, но здесь было не так уютно несмотря даже на разоженный камин. Приятная утренняя погода сменилась сильным северным ветром и в доме стало промозгло. Слуги закрыли ставни с подветренной стороны, чтобы не побило стекла, стало намного темнее, а в каминной трубе свистело так, что девушка поежилась. Джордж тут же поднялся со своего места, быстрым движением расстегнул и накинул ей на плечи свой камзол. Сесилия подняла голову и нежно улыбнулась ему. — Спасибо. Значит, он тоже наблюдал за ней? Сукно хранило его тепло и девушка с удовольствием закуталась в него согреваясь этим знаком внимания. Он присел рядом, пытаясь оттереть маленькое чернильное пятнышко с указательного пальца на левой руке. — Не стоит благодарности. В какой-то степени это я виноват, что ты мерзнешь, — Сесилия вопросительно посмотрела на него. — В Тренвите, в моей комнате лежит твоя шаль. — О... С одной стороны ей было очень приятно, что муж хранит ее вещь, а с другой... Вспомнил ли он при каких обстоятельствах получил ее? Как видел вместо нее Элизабет и просил поцелуя? Джордж отвернулся, глядя в сторону, так, что понять что-либо по лицу не представлялось возможным. Сесилия закусила губу и, помедлив, произнесла: — Тогда мне придется взять в плен твой чудесный камзол, пока обмен не станет возможным. Опустив голову, она притворилась,что читает, заметив краем глаза, слабую улыбку. — Справедливо. Ей очень хотелось снова положить голову ему на плечо, снова почувствовать его запах и неуверенные пальцы, переплетающиеся с ее собственными. Джордж был так близко. И почему-то ничего не предпринимал, хотя после бала она ясно дала понять, что он ей вовсе не противен. И ведь тогда он ответил ей. Почему теперь равнодушно смотрит в сторону? Обладай Сесилия даром читать мысли, она была бы крайне удивлена. Потому что вся сдержанность, холодность и отстраненность мужчины объяснялись несвойственной его возрасту застенчивостью. А еще сильным влечением к собственной молодой жене. Это влечение порождало страх оплошностью оттолкнуть от себя девушку, которая своим жизнелюбием и легкостью характера неожиданно заставила его потерять голову. Это не было похоже на его зависимость от Элизабет. Казалось, что-то новое, неизведанное и чистое попало ему в руки. Сломать это сразу после того как получил было бы невыносимо. В каминной трубе жутко завывало и Сесилия нашла новую тему: поведала, как по пути из Гондураса корабль задело штормом. Она не видела волн, им приказали запереться в каюте, но ощущения сильной качки запомнились навсегда. — Представь двуколку, запряженную шестеркой самых быстрых лошадей, которую погнали во весь опор через крутые холмы. С какой легкостью они внесут ее на вершину и с какой скоростью понесется она вниз. Во время ее вдохновенного повествования, Джордж разлил вино и протянул бокал Сесилии. — Меня только от того что представил уже укачало. — Качка это не самое страшное, — снова улыбнулась девушка. — Страшно становится когда слышишь как скрипит судно, как трутся друг об друга доски, стонут и трещат мачты а ветер оглушительно свистит в снастях и от всего этого ужас охватывает целиком, кажется, что корабль сейчас превратится в кучку щепок, которые затеряются в морской пене. На некоторое время воцарилось молчание, прерываемое лишь треском дров и звуками разгулявшейся непогоды. — Ты талантливая рассказчица, — тихо заметил Джордж, чуть повернув голову в ее сторону. — Кроме этого и еще, пожалуй, рисования я ничем не могу выделиться, — с улыбкой констатировала девушка, а муж с удивлением посмотрел не нее и тут же отвел взгляд. — Слишком самокритично для такой молодой особы. — Правдиво, — она дернула плечом. — Я не умна и не глупа, не первая красавица, но и не дурнушка. Надеюсь, что не злая, но и очень доброй назвать себя не могу. И даже рост у меня — средний. Серединка на половинку. — Большинство моих знакомых с этим категорически не согласились бы. Некоторые не стесняясь поздравляли меня с выбором и были совершенно покорены обаянием и манерами хозяйки бала. — Это всегда приятно слышать, — кокетливо скосила глаза Сесилия, испытывая легкое разочарование. Ей больше хотелось узнать мнение не каких-то там мужчин, а собственного мужа. Супруги потягивали вино и неспешно говорили о пустяках, пока не пробило полночь. Тогда девушка сделала последний глоток и сообщила о своем намерении идти спать, а Джордж немного нервно поднялся вместе с ней, снова изъявив желание ее проводить. На лестнице он предложил ей согнутый локоть и Сесилия оперлась о него, поправив спадающее плечо камзола. От мужчины исходило какое-то напряжение, объяснение которому она не находила и сама вдруг ни с того ни с сего разволновалась. Они медленно поднялись и остановились перед дверью в ее спальню. Джордж перехватил соскользнувшую с его предплечья ладонь и не поднимая головы просто стоял, неожиданно робко сжимая ее в руке. Он приоткрыл рот, будто собираясь что то сказать, но тут же снова сжал губы и поднес к ним ее пальцы, коснулся поцелуем. Сердце Сесилии, кажется, пропустило удар. Все было как всегда и одновременно совсем не так и того что именно изменилось девушка не могла объяснить. Камзол снова начал сползать с узких плеч и мужчина, почти обняв ее, принялся поправлять его с излишней тщательностью. Еще больше волнуясь от собственной смелости, девушка сделала небольшой шаг вперед, чтобы мужу не приходилось тянуться ей за спину. Движения Джорджа замедлились, а руки остановились и остались лежать на темно-бордовом сукне. Прямо перед ее скромно опущенными глазами был расшитый шелковый жилет, а грудь под ним поднималась и опускалась чаще обычного. Она положила сверху свои ладони и дыхание, от которого по ее коже рассыпались мурашки, прервалось. Муж вздохнул. Его руки скользнули вниз, остановившись на талии. Они стояли так близко. Забывая дышать, Сесилия ощущала тепло его кожи возле своей щеки, когда он медленно, словно боясь спугнуть, приблизил к ней свое лицо. Девушка прикрыла глаза и тут же почувствовала мягкие губы на своих губах. Губы, которые почти сразу нерешительно замерли. И она ответила. Неумело, но со всей нежностью, задохнувшись от распирающих грудь чувств, от того, что его руки сжимают мягкие складки платья, от дрожи пронизывающей ее в ответ на каждое осторожное движение более опытного в поцелуях рта. Позволяя обоим отдышаться, Джордж немного отстранился, тяжело сглотнул, прижимаясь лбом к ее лицу. Успокоив дыхание, он отцепил одну руку Сесилии от своего жилета, поцеловал пальцы и поднял наконец глаза. Они были темными от расширившихся в сумраке зрачков и выглядели воспаленными. Он шарил взглядом по ее лицу, как если бы пытался найти там какой-то ответ или опасался забыть ее черты, потом еще раз поцеловал руку и хрипло пожелал спокойной ночи. Побоявшись не справиться с собственным голосом, девушка слабо улыбнулась, кивнула и скрылась в своей комнате, чувствуя, как он провожает ее глазами. Сдернув камзол с плеч, она сжала его в объятьях и бросилась на кровать. Касаясь горящей жаром щекой жесткого воротника, она полной грудью вдыхала запах мужского одеколона. Хотелось плакать. Или смеяться. А сердце, казалось, сейчас разорвется.