Живьём

      Юная Графиня рассеянно оглядывала прилавки с фруктами. За время в Испании она, кажется, перепробовала их все, и даже больше. Но сейчас фрукты были последним, что интересовало Рилен. Не обратила она своего внимания и на любимый прежде виноград.       Над её головой сгущались тучи, и имя им — душевные терзания.       На сердце было неспокойно. Будто крохотный червячок, чувство это скреблось в солнечном сплетении, давило на грудь так, что не вздохнуть. Не смахнуть это чувство, не смыть водой, — ещё в своей комнате она выпила стакана два. Задыхаясь, она пила жадными глотками, но все вбестолку. Казалось, что вместо желанного спокойствия боги послали ей тошноту, что выходила им в разы дешевле. Безжалостные.       Рилен старалась дышать глубоко и мерно. Не было ни единой причины изводить себя пустыми переживаниями, уверяла себя она. Но тогда почему на сердце юной Графини было так неспокойно?       Чья-то рука тяжело опустилась ей на плечо, и графиня вздрогнула, чудом не вскрикнув от неожиданности.       Белоснежный шёлковый платок, который она сжимала в своей бледной ладони, упал на пыльную дорожку, и позднее окажется навсегда на ней забытым. — Вам погадать, милая? — мерзкий каркающий голос раздался позади. Невозможно было понять, мужчине ли он принадлежит, или женщине. Такой же пустой и бесформенный, как и тревоги юной Графини.       Стоило Рилен обернуться, она тут же столкнулась взглядом с мутными белёсыми глазами. Несмотря на свою явную слепоту, незнакомая старушка, едва ли доходившая макушкой и без того невысокой Рилен до подбородка, хищно щурилась, широко улыбалась беззубым ртом. Графиня поёжилась под мертвецким взглядом, который, казалось, был устремлён в самую душу. Рилен вдруг почувствовала себя нагой, не взирая на множество кринолинов.       Костлявые пальцы продолжали крепко сжимать её тонкое плечо, и Рилен попыталась осторожно отвести чужую руку. Вежливо, боясь обидеть. В голове неожиданно стали всплывать картины того, как ещё в пятнадцать она бегала вокруг коек раненых солдат, училась мягко улыбаться, невидимо смаргивая слёзы, напевать глупые детские песенки, когда от тошнотворного запаха гниющих ран становилось совсем невмоготу и мягко отводить чужие руки с собственных запястий. Умирающие и безнадёжно больные солдаты часто искали пристанище в другом, живом, человеке. Хватались за него, словно за спасательный круг. Перед смертью пытались успеть надышаться надеждой, сквозящей во взгляде зачастую ещё юных сестёр милосердия.       Однако старушка продолжала держать её и, кажется, с каждой секундой сжимала плечо все сильнее.       Сердце юной графини забилось крохотной птицей. Незнакомка отчего-то пугала своей немощностью, но, вместе с тем — юношеской настойчивостью, которой никогда не хватало самой Рилен. — Нет, спасибо… — Графиня вежливо улыбнулась, усилием воли заставляя не отводить взгляда от чужих мутных глаз. Будто опусти она свои небесно-синие глаза, и мир вокруг рухнет вслед за взглядом. — Мне пора идти…       Рилен дёрнулась чуть сильнее, чем хотела. По инерции отступила на пару шагов назад, чтобы сохранить равновесие. Старушечья рука скользнула вдоль её стана, и линия, случайно прочерченная этим движением, ещё долго мерещилась Рилен эфемерным холодом.       Старушка лишь сильнее осклабилась.       Спеша удалиться прочь в свои комнаты, юная Графиня случайно чуть не сбила с ног проходящего мимо торговца. — Чёртовы буржуи, — по-испански выругался он, презрительно глядя вслед стремительно удаляющейся фигурке в бледно-розовом платье. — Русалки, миледи. — Донесся каркающий хриплый голос до Рилен. И отчего-то ей вдруг стало чертовски холодно, а к горлу подкатил липкий ком. — Бойтесь русалок.

— Графиня Вилонская, — пожилой слуга учтиво поклонился, его седые волосы блеснули платиной на полуденном солнце. — ваш корабль готов к отплытию.       Её чувственные губы изогнулись в лёгкой счастливой улыбке. Но лишь на долю секунды, а затем — лицо вновь приняло надлежащей каждой молодой и не очень Графине статный вид. Но Майерс успел заметить эту крохотную слабость его миледи, которая, впрочем, его лишь умилила — мисс Рилен ещё только училась новому положению и отчего-то напоминала ему только открывшего глазки-бусинки котёнка.       Графиня оправила юбку дорогого шёлкового платья, как если бы оно чуть измялось от долгого пребывания в карете. Но ткань была идеально выглажена. Старик как никто другой знал свою миледи. Он ласково улыбнулся ей, позволив себе крохотную вольность — отвести её ледяную и чуть влажную от волнения ладонь от юбки, по-отцовски нежно сжав напоследок. — Леди Рилен, уверяю вас, ваши волнения абсолютно беспочвенны. — Юная графиня чуть зарделась, прикусывая внутреннюю сторону щеки, смущаясь того, что другие способны читать её, как раскрытую книгу. Старый слуга говорил размеренно и спокойно, и родной бас Майерса, что для неё был ближе многих других голосов, вселял уверенности. — Мы доберёмся до Англии в считанные недели. — Мой милый Майерс, — она тепло улыбнулась ему сияющей улыбкой. — я осведомлена об этом, но вы также прекрасно знаете, как неспокойно мне на этих кораблях. — Как никто другой, миледи. — Тихо рассмеялся он, не заметив на сей раз, как на секунду болезненно искривилось прекрасное лицо. Отчего-то Рилен было тошно слышать свой титул. Для нее он звучал подобно реквиему по беззаботному детству. Без всех этих проблем с поместьями и долгих разлук с любимыми.       Леди Рилен гордо вздёрнула аккуратный носик и исключительно женским движением откинула мешающие каштановые пряди назад. Ветер трепал их, безвозвратно уничтожая красивую причёску, чем очень раздражал юную Графиню.       От весенней прохлады не спасала тонкая накидка. Нежная кожа под ней покрылась мириады мурашек, и Рилен поёжилась от холода. — Велите готовиться к отплытию, мистер Майерс. — Её высокому девичьему голоску очень шла эта твёрдая решимость. В такие моменты она делала юную Графиню настолько похожей на покойную мать, которой тот служил декадами, что старому слуге периодически нужно было промаргиваться, чтобы прогнать назойливое марево. — Я готова. — Сию же минуту миледи, — отозвался старик, привычным движением склоняя голову. — но позволите ли мне вопрос? — Конечно, Майерс. — Улыбнулась юная Графиня. — Будете ли вы уведомлять графа Вилонского о своём отплытии? Или это будет для него неожиданностью? — Кодей Вилонский был, пожалуй, единственным мужчиной во всём свете, в котором пожилой слуга был уверен кажется больше, чем сама юная Графиня с её бесконечной доверчивостью. Но, как известно, обстоятельства бывают разные, и Майерс никогда не простил бы себе разбитого сердца его миледи, которая еще ребёнком гоняла с ним соседских кур с территории мэнора Графов.       При упоминании мужа лицо ее на секунду порозовело, а глаза, на этот раз так опрометчиво не прикрытые вуалью, тревожно заблестели. На мгновение даже, глядя на ее одухотворенное любовью лицо, Майерсу стало стыдно за свои мысли. Нет, Кодей определенно бы никогда не посмел изменить столько светлому созданию. — Конечно, Майерс. — и вновь эта улыбка на прекрасном лице, отдающая весной и искренней нежностью. — Я уже написала письмо, послав вчера.       И глаза её закрылись на пару долгих мгновений.       Вопреки мыслям Майерса, который, снисходительно улыбнувшись женской слабости перед всем неземным и сентиментальным, поспешил передать поручение, юная Графиня не скрывала непрошеным слезам. Его сострадающее сердце не выносило чужого горя.       Ей вдруг вспомнилось, с какой кропотливостью каллиграфичеостью выводила она заветное «Моему милому Кодею» и напоследок, стираю соленые дорожки слез, целовала на прощание пергамент цвета чая.       Корабль отошел от берегов Испании, когда солнце было еще в зените. Ветер ласково перебирал пыльные паруса, а волны бились о борта, не доставая до слегка обесцветившейся гальюнной фигуры юной сирены.       Но Рилен не заметила её, впрочем, как и не запомнила слова странной старухи. Как и полагает юным графиням, она быстро выкинула из головы все дурные глупости, доверив свои тело и жизнь опытной команде моряков и доброму мистеру Майерсу с привычной ей доверчивостью. В то время как душа её была далека от разрезающего волны корабля, где-то там, на туманном Альбионе, вместе с любимым мужчиной. Жизнь сейчас представлялась ей настоящей сказкой.       И, пожалуй, таковой и являлась бы. Если бы вскоре, по глупому стечению обстоятельств, не обернулась кошмаром.       Уже к вечеру следующего дня корабль попал в чудовищной силы бурю.       Волны, чёрные, пенящиеся, огромные трепали громадный корабль, словно тот был сделать не из надежного адриатического дуба, а бумаги. — Майерс, прошу вас, останьтесь со мной, — голос Графини чуть дрожал, то и дело срываясь на столь непривычные ей высокие ноты. Она тяжело дышала, комкала в вспотевших от страха ладонях уголок простенького одеяла, никак не согревающего ночью. В ее каюте горела лишь небольшая лампа, надёжно закреплённая на столе, отчего все вокруг казалось затянутым каким-то маревом.       Старый слуга ласково улыбнулся. — Конечно, миледи, если вам угодно. — И, прошу, — она вскрикнула, вся сжавшись, когда очередная волна разбилась о борт корабля. Даже в мягком свете огня она была бледнее снега. — прошу, расскажите мне что-нибудь. Из вашей молодости, или…       Очередная волна.       Мистер Майерс покрепче вцепился руками в стол, впрочем, юная графиня не заметила этого крохотного жеста страха. Все же, старый слуга был исключительно сухопутным существом и ему простительна была эта робость пред необузданной стихией.       Он по-отцовски улыбнулся ей. Глаза его глядели настолько успокаивающе и ласково, что юная Графиня на секунду позабыла о своем страхе. Будто нет никакого корабля и шторма, лишь камин в старинной библиотеке и бесконечное умиротворение. — Ну, слушайте, моя милая мисс Рилен…       А где-то там, на палубе, зарождались первые недовольства суеверных моряков.       Боцман раздражённо выругался, сплюнув. Весь мокрый, чувствуя, как горло начинает саднить, он всё пытался устоять на ногах: — Кретины, следите за бизанью, сорвёт! — складывая ладони рупором, он тщетно пытался перекричать стихию. — Бинет отстёгивайте! — Говорят же, — он махнул рукой в бессильной злобе, когда прогнувшийся под шквалистым ветром юный матрос Стоун чуть не упустил один из канатов. Боцман прорычал от гнева что-то неразборчивое и явно нецензурное. — баба на корабле, не… — но договорить он не успел. Корабль накренился на левый борт под гнётом огромной волны.

***

      В эту ночь Рилен не спала. Заснуть под холодным одеялом было трудно, кровать спустя несколько недель казалась изнеженному роскошью телом жесткой и скрипучей. Настоящей пыткой.       Юная Графиня не была излишне ворчлива, что редко можно было встретить в женщинах её круга, но даже в терпящую душу иногда поселялась капризность.       Ветер беспощадно трепал тёмные волосы. Сложенные в аккуратную причёску кудри теперь рассыпались, а отдельные пряди неприятно били по молочному лицу. Совсем как в день отплытия. Но она не спешила возвращаться, а зря, — хотелось ещё немного насладиться прохладным ночным воздухом, что пах дурманящим запахом йода и звёзд. — Смотрите не свалитесь за борт, королева! — юная Графиня удивлённо обернулась. Показалось ли ей?       В свете луны ей чётко виделись отвратительные засаленные волосы, испачканная невесть чем рубашка и нетвёрдость, с которой матрос стоял на ногах. Слух не подвёл ее, как не подводил никогда прежде.       Матросом, которого не знала Рилен, но который косвенно знал юную Графиню, был неудачливый Стоун. И не оставалось ни малейшего сомнения, глядя в блестящие от алкоголя глаза — он был пьян.       Рилен напрягалась. Ей никогда ранее не приходилось видеть настолько пьяных людей. В высшем свете такое появление непременно вызвало бы общественный резонанс, а репутация джентльмена была бы непременно испорчена. Но несмотря на это, юная Графиня прекрасно понимала, чувствовала на подсознательном уровне, что люди, чей разум заволокла дымка алкоголя, далеко не всегда могут быть в своих умах. — Спасибо за участие, — вежливо отозвалась она, оборачиваясь скорее, чтобы покинуть палубу. — Но я уже собираюсь уходить. — Никуда ты не пойдешь, птичка. — с удивительной твёрдостью бросил он, с трудом шевеля заплетающимся языком. Сально улыбнувшись, моряк стал приближаться.