Карма

Сотрудники поглядывали на Жданова как-то странно, хотя казалось бы — могли уже и привыкнуть к тому, что каждый шаг их шефа находит отражение в свежей прессе. После обеда он решил, что ему слишком легко живется и заглянул в мастерскую. Милко оправдал все ожидания. — Тараканы в моем аквариуме! — завелся он, стоило Жданову появиться на пороге. — Убирайся отсюда, пока мои рыбки не разбежались в ужасе. — Милко, рыбки не могут никуда разбежаться. — Отлично могут — стоит им только увидеть такого дикаря, как ты! — У них ног нет. Маэстро только фыркнул, не одобряя такой педантичности в области ихтиологии. Покосился на Жданова, и вдруг его лицо исказилось гримасой отвращения. — Господи боже, — пробормотал Милко, — Пушкарева распространяется по тебе, как ветрянка. — Прости? — изумился Жданов. Ольга Вячеславовна посмотрела на него тоже, заулыбалась и сунула ему под нос ручное зеркало. Жданов как Жданов. В Катиных очках. Кругленькие такие, нелепые. Вот почему на него все так таращатся. Люди просто полны предрассудков. — Милко, я хотел поговорить с тобой о новой коллекции. — А о ней надо было думать до того, как ты женился на своей… — под тяжелым взглядом Жданова даже непробиваемый Милко сглотнул и в последнюю секунду сменил заготовленное оскорбление на нейтральную «секретаршу». — Как связана моя женитьба и коллекция? — Связана. Связана! Мои рыбки… они потеряли уверенность в себе. Смотрят на себя в зеркало и не понимают, почему ты женился на такой странной женщине. Примеряют брекеты и заплетают себе косички. Андрей, ты обрушил модную индустрию страны! Жданов загоготал и похлопал гения по плечу. — Ничего, модная индустрия страны как-нибудь переживет Катю Пушкареву. Но, Милко, моей жене совершенно нечего носить! В твоих коллекциях слишком мало блузок с тесемками и вязаных длинных юбок. — Зато ты кардинально подошел к смене имиджа. Поправив на носу очки, Жданов благодушно улыбнулся. — Ты чересчур напряжен. Я хочу, чтобы ты расслабился и сделал новую коллекцию… для моей жены. — Ты говоришь слово «жена» через каждые две секунды, Андрюша, — поморщился Милко. — Жена, жена, жена… как сажа бела! От неожиданности этого словесного оборота Жданов оторопел. — Ладно, — примирительно сказал он, потому что не было такой силы, которая могла бы сегодня ему испортить настроение, — давай вернемся к коллекции. — Коллекции имени Екатерины Пушкаревой? Жданов, ты издеваешься? Олечка, где мои капли… Все хотят моей смерти. Все. — Я хочу только коллекцию, — открестился от такого поклепа Жданов. — Участь, куда более позорная, чем смерть. — Отрицание, — ухмыльнулся Жданов. — Я подожду, пока ты достигнешь стадии «торг». У Милко удлинились уши. Он проворно сел на диван рядом со Ждановым. — Торг? Значит, ты не будешь на меня орать? А вежливо попросишь меня о том, чтобы я поделился с Зималетто лучами своего таланта и предложишь что-то взамен? — Чего ты хочешь взамен, глубокопочитаемый Милко? Ответ прозвучал без всякой заминки. — Мужскую коллекцию. — Мужскую коллекцию? — Мужскую коллекцию. Моему Ронни тоже, знаешь ли, нечего носить. — Давай так, — сказал Жданов, — вы с Ольгой Вячеславовной прикинете предварительную смету, а мы с Екатериной Валерьевной посчитаем, сможем ли мы выпустить такую коллекцию… — Ты согласен? — в голосе Милко было столько недоверия, будто прежде Жданов только и был занят тем, что с утра до вечера обманывал дизайнера. — По крайней мере, я постараюсь. — Андрей! — Жданов обернулся уже от порога. Милко выглядел глубоко озадаченным. — Ты что, так и уйдешь, ни разу не накричав на меня? — Андрей Палыч, а у вас что-то круглое к носу прилипло. — Ваша проницательность, Машенька, делает вам честь… Чем вы, говорите, заняты сегодня вечером? На лице Тропинкиной отразилась напряженная внутренняя борьба. Безусловно, в ней участвовало и искреннее возмущение — Катя была её подругой, и просто так, без возмущения, на такие вопросы мужей подруг приличные женщины не отвечают. Разглядел Жданов и признаки кокетливого тщеславия, трансформирующегося в торжество — наконец-то её оценили по достоинству. Победила честность. — Вы обалдели, Андрей Палыч? Он засмеялся. — Мария, давайте пройдем в мой кабинет. На совещание. Я бы сказал — в штаб. — Ромка, — Жданов перехватил Малиновского в своей приемной. Клочковой на работе месте разумеется не было. — Маш, вы заходите пока… Ромка, ты почему мне не сказал, что я целый день разгуливаю в Катиных очках? — Так это… я думал, так надо. Нормальные люди обмениваются кольцами, а вы — очками. — Кольцами? — глупо переспросил Жданов, ощущая себя космическим идиотом. Богатый внутренний мир Тропинкиной то и дело норовил выскользнуть из неправославного декольте и попасть в суп. Унылый скрипач играл какую-то печальную мелодию, не способствующую пищеварению. Пищеварению не способствовало и то, Малиновский уже три с половиной минуты не снимал своей лапы с плеча Катерины. О чем он ей так одухотворенно вещает? Она тоже хороша — уши развесила и вся размякла в сахарную вату. Хорошо они там, в засаде, устроились, пока он тут жертвует собой, любезничая с Тропинкиной в ожидании надоедливого сталкера. Столик Кати и Романа стоял в тени разлапистой пальмы, в самом дальнем углу зала. Но Жданову казалось, что эта парочка освещена всеми прожекторами. — Маша, а Катя никогда не рассказывала о своем бывшем? — Коля её друг, — немедленно возразила Тропинкина. Зорькин? Жданова передернуло. Катиным первым мужчиной был Зорькин? Сложно было понять, хуже это было бы или лучше, чем любой другой мужчина на земле. Звякнула смска. Малиновский сообщал, что у Жданова слишком людоедское лицо и хорошо бы ему немножко улыбнуться Маше. Улыбаться немножко Жданов не умел, оскал получился полноценно звериным. Катя закатила глаза и снова повернулась к Малиновскому. Никаких подозрительных личностей с огромным фотоаппаратом в ресторане не появлялось. Это было обидно: так бездарно проводить время вне постели. — Маша, пойдем домой, — раздраженно сказал Жданов. — Ко мне нельзя, — рассеянно отозвалась она, поглощенная стейком, — я живу с родителями. — Маша, — с веселой укоризной протянул Жданов. — Ой, — она засмеялась. — Простите, Андрей Палыч, вырвалось. Слушайте, а я никогда не видела настоящих папарацци. Как вы думаете, он будет в бейсболке и черных очках? Разъезжались по всем правилам шпионской тактики: Маша со Ждановым в его машине, Катя с Романом — в другой. На всякий случай, не поверив в способности Малиновского обнаружить и изловить врага, в кустах дежурил Федор. Жданов собирался вручить ему Тропинкину на ближайшем перекрестке, но ей захотелось, чтобы Жданов доставил свой груз до самого дома. Вывалиться с шиком из джипа на глазах обалдевших соседей и дворовых кошек. Поскольку Катерина гордо заявила о том, что поедет ночевать домой, Жданов легко мог бы отвезти Тропинкину в Тулу и к утру вернуться обратно, но Маша в Тулу ехать отказалась, и заняться было совершенно нечем. Возвращаться в пустую квартиру после прошлой ночи не было сил. Он будет там чувствовать себя Умкой на льдине. Распрощавшись с Тропинкиной, Жданов на полном серьезе раздумывал о Туле, когда ему позвонила Катя. — Я скучаю, — заявила она просто так, без всяких прелюдий, а Жданов едва не врезался в столб. — Кто это? — улыбаясь от уха до уха, дурак дураком, спросил Жданов. — Я люблю тебя. — Девушка, вы уверены, что не ошиблись номером? Дорога уже сама ложилась под колеса — родная до каждой ямки дорога к Катиному дому. — Это Андрей Жданов? — он слышал по её голосу, что она улыбается тоже. — Возможно. — Тогда я люблю тебя. — Кать, это создает нам огромные проблемы. — Проблемы? Вот теперь она насторожилась. Возможно, прикидывала, не собирается ли Жданов слинять от неё в Гонолулу. — Кать, я собираюсь жить как тролль — под мостом. — Под каким мостом? — Я не могу вернуться к себе. — Почему? Теперь она действительно была сбита с толку и очевидно собиралась волноваться. — Там нет тебя. Там ведь нет тебя? Она молчала. Неровно дышала в трубку. — Кать? — Давай поговорим завтра, — попросила она с несвойственной ей нерешительностью. — Это огромное решение, Андрей. — Конечно, — чувствуя разливающийся по груди холод, ответил Жданов. — Конечно. А вдруг она не захочет с ним жить? Что тогда делать? А утром она позвонила ему и совершенно несчастным голосом сообщила, что заболела и на работу выйти не сможет. На памяти Жданова никогда еще Пушкарева не болела. Как будто она настоящий, живой человек, а не верный калькулятор с ножками. Жданов рассердился на непутевую Катерину, которая умудрилась простыть в самое неподходящее время — он тут весь пылает от романтических порывов, а у неё, понимаете ли, сопли. Потом забеспокоился — а ну как Пушкарев-папа сослал непослушную дочку в какую-нибудь глушь, Саратов, за тайный мезальянс с ничтожным акционеришкой Ждановым, жалким миллионером, который Катерине великой, конечно, не пара. Вдруг Пушкарева звонила ему из плацкарта «Москва — Колыма» и только прикидавалась болезной. Помаявшись острыми приступами паранойи, Жданов накупил мандаринов и поехал к Пушкаревым. Муж он, в конце концов, или кто. Елена Санна окинула его строгим, переходящим в суровость, взглядом. — Проходите, Андрей, — сдержанно сказала она, отказавшись от привычного «Палыча» на правах новорожденной тещи. — Катюша спит. Ангина. — Врача вызывали? — спросил Жданов, протягивая авоську мандаринов. — Я не сплю! — простуженным басом закричала Катя. — Я бодрствую! Его сокровище появилось из-за двери своей спальни. Нос опух, глаза превратились в щелки, горло было обмотано тяжелым шарфом, а волосы заплетены в тонкие косички. Нимфа. Очаровательное видение. У Жданова тоже перехватило горло, словно он только что подцепил от Пушкаревой ангину. Катьку хотелось обнять, утопить, чтобы не мучилась, перекинуть через седло и увезти в свой аул — и всё это одновременно. — Мда, Екатерина Валерьевна, — севшим голосом произнес Жданов. — Хромает ваша трудовая дисциплина. Не бережете вы себя — как стратегически важного сотрудника компании. Она виновато засопела. Елена Санна осуждающе забрала у Жданова авоську и скрылась на кухне. Катька мотнула головой в сторону своей спальни. — Что, плохо дело? — закрывая за собой дверь, спросил ее Жданов. — Мама обиделась даже больше, чем папа, — доложила Пушкарева, отступая назад. — Говорит, что раньше между нами не было таких секретов. — Катька, а ты почему от меня пятишься? — Чтобы не заразить! — Иди уже сюда… зараза. Он обнял её, умиротворенно вдыхая знакомый запах, наслаждаясь уютным теплом округлого тела. — Сердишься на меня за то, что я раскрыл нашу брачную аферу твоим родителям? — Какая теперь разница? — сказала она раздосадованно и драматически шмыгнула носом. — Но нашу свадебную вечеринку придется отложить. Не думаю, что её украсит такое сопливое пугало, как я. Жданов отодвинулся и внимательно посмотрел на невинно-наивное лицо Катерины. — Кать, — спросил он обалдело, — ты специально заболела? — Ты что, — она округлила глаза, — разве такое возможно? — От тебя всего можно ждать — решила заболеть и заболеешь. Ты у меня железной воли женщина. Екатерина Валерьевна, я начинаю вас бояться. — Не поздновато ли ты спохватился? — спросила она с легкой ехидцей и снова прильнула к Ждановской груди. — Кать, — он оглянулся на дверь, — а где у нас папа? — Наш папа, — сказала она пуговицам на его рубашке, — пошел в аптеку. Мне за ромашкой, а себе — за каплями от давления. — В аптеку? — обрадовался Жданов, приникая жадным ртом к её шее. Катина кожа была чуть солоноватой, чуть влажной и неуловимо пахла эвкалиптом. Ни одна знакомая Жданову женщина не появилась бы перед своим кавалером в таком непрезентабельном виде. Но Пушкарева настолько свыклась со своей некрасивостью, что даже не пыталась хоть немного приукрасить себя. И распухший нос, кажется, мало её смущал, потому что хуже уже не бывает. — Кать, — пробормотал он, смущенный своими психологическими изысканиями, вот уж не то дело, которому стоит предаваться в обществе женщины, — я, наверное, пойду. — Уже? — она вздохнула. — Иди, конечно. Разочарование в её голосе толкало на подвиги. — Кать, ты до вечера собери свои вещи, да? Я тебя заберу вечером. — Под мост? — Домой.