Не думать о запрещенном.

Все просто вышло из под контроля, легче было не думать о запрещенном, не стремиться к солнцу. В новой жизни этот человек был первым, добрым и улыбчивым. До этого все сводилось лишь к созданию Ковчега, ни мечты, ни свободы. Одна случайная встреча, просто столкновение, изменило все, бесповоротно. Она всегда удивляла его. Прощалась в одном городе, встречала в другом. Не специально, просто так получалось. Словно солнечный зайчик, за ним было не угнаться. Иногда хотелось ухватить его за запястье и сказать, что-то грубое, но не получалось. Вновь улыбка, смех, казалось, так и должно было быть. Никто не думал о запрещенном, просто стечение обстоятельств. Словно свет, к которому так стремиться мотылёк… для тринадцатого апостола этот человек стал некой путеводной звездой, яркой, незабываемой. Словно солнце. Иногда она успевала ловить себя на мысли, что с ним уютно, но быстро выкидывала подобное из головы. Были моменты, когда просто хотелось этого человека обнять, не отпускать. Часто на семейных встречах она не слышала слов Графа, не слышала ничего, просто думала о чем-то своем. И вновь ловила себя на том, что в мыслях он, это заставляло встать посреди пира и покинуть общество родственников. Именно тогда тринадцатая спросила Роад , что та чувствует к Аллену, в ответ лишь было, что-то невнятное, румянец на щеках, и одно слово «Любовь». Одаренность лишь хмурилась и погружалась в новые думы, ища ответ в книгах. После поняла, почему уютно, почему хотелось обнять, не отпускать. Запретное желание, действие, мечта. Каждая встреча не похожа на предыдущую, оставляла некое клеймо в памяти. Хотелось, что бы эта улыбка ни померкла, и продолжала вести в новый мир. Словно солнечный зайчик, не догнать. В один из дней она просто поцеловала его, растоптав грани дозволенного. Но, как и любая другая вспышка, эта звезда погасла, словно оной не было, заставляя вновь погрузиться во тьму. - Я знаю это, всего лишь шутка, - шептала девушка, словно в бреду, борясь с собой на задворках разума. Ехидный смех Тикки в памяти, словно когтями по стеклу, - И этот смех не дает согреться, он раздирает на части сердце, - очередная попытка утихомирить гнев, ухватиться за ниточку, которой больше нет… Бороться за тот последний вздох, так грубо сорванный с его губ порывом ветра. Нои не плачут. Глаза переставали видеть, под занавесом слез, - Все это фарс, все это ложь, - в груди все как-то предательски ныло, болело, кричало. Хотелось вскрыть грудную клетку и вырвать этот механизм, что отбивал неясный, рваный ритм. А возможно, если бы этого огонька не было, если бы не появился он в жизни Ноя, боль не заставляла бы вырывать из воспоминаний последние минуты, секунды встреч. Ее солнце больше не грело, опаляло, оставляя лишь ожоги. Я так люблю, когда ты поешь, - сдавленный всхлип, полу-хрип, голос сорван, - Печальный клоун смеется снова, он понимает все с полуслова, он улыбается незаметно, - звон бубенчика, стал самым ненавистным звуком в памяти, от него хотелось лезть на стенку. Я знаю это, всего лишь шутка, подлая шутка, но почему-то мне стало жутко, - встает, сжимая в руках форму, с проклятым знаком Черного Ордена, ткань превращается в пепел. А она смотрит в окно, золотистый свет лживого солнца стал серым, блеклым, ненавистным. Глаза печальны, слова смеются, но скоро зрители разойдутся, всё станет прежним, не театральным, и будет время не быть печальным, - перед глазами вновь этот силуэт, такой реалистичный. К горлу подкатывает ком, заставляющий губами ловить воздух, чтобы держаться, не кричать. Лишь кусочки воспоминаний все еще терзают память: смятые простыни, обрывистые поцелуи, прикосновения, неразборчивый шепот, смех. Все такое искреннее, не поддельное. Но все исчезнет, останется только дата смерти, высеченная на белой надгробной плите, имя и этот смех в памяти. Словно солнце, хотя, нет, всего лишь иллюзия солнечного зайчика, забытая, убитая.