Солнечный удар

Это был солнечный удар. Короткий, яркий, вспыхнувший внезапно, как отражение солнца в прозрачной морской воде. Он возник из ниоткуда и ослепив их обоих своим блеском, опалил сердца жарким пламенем. Она мило улыбалась, ловя на себе заинтересованный взгляд ясных, как летнее небо голубых глаз. Её улыбка клеймом врезалась ему в память, иногда вспыхивая подобно спичке, зажженной детской рукой и тут же угасая. Это призрачное воспоминание преследовало Габриеля с тех самых пор, как их взгляды пересеклись. Сердце замерло, когда она рассмеялась, небрежно заслоняясь рукой от яркого солнца. Солнца, что ослепило их обоих. Её волосы, поднимаемые порывами мягкого ветра, золотым блеском переливались в ярких утренних лучах. В глазах блестели искры. Серебряный смех рассыпался по воздуху, доносясь до его слуха тонким прозрачным звуком. Увидев её впервые, он ослеп; все люди меркли рядом с ней. Да. Это определенно был удар, затмение, по-другому объяснить было нельзя! Ведь как иначе он обжегся, впервые дотронувшись до её руки? Её кожа была мягкая, тёплая и пахла солнцем. Она манила его, обжигая при каждом новом прикосновении. И эти ожоги были ему необходимы. Как воздух, как вода, как солнце… И каждый раз, обнимая её, он сгорал. Сгорал до тла. Блаженно и страшно замирало сердце при мысли, как, должно быть, нежна и крепка она вся под этой одеждой… Солнечный удар лишил его рассудка. В день их первой встречи она что-то говорила, плотно прижимая горячую ладонь к щеке. Прозрачный и веселый звук её голоса, такого живого и родного, доносился откуда-то издалека, завораживая и маня. Когда он видел её, солнце согревало его душу, отражаясь яркими бликами в больших изумрудных глазах. И глядя в них, Габриель забывал обо всём. Всё было пленительно в этой прелестной светловолосой девушке. Вся она была какой-то неземной, необыкновенной, будто светилась изнутри. И свет этот был тёплый, нежный — он исходил из сáмой души… А имя у неё было яркое, словно вспышка. Эмили… Сколько раз он произносил его, чувствуя, как оно отдает тёплым майским воздухом… Таким же, каким он был в день их встречи. В день, когда случилось затмение. Да, солнце ослепило его, вынуждая некогда холодное сердце млеть от каждого прикосновения. А бесконечные поцелуи обжигали губы, заставляя обоих сгорать. И пускай они уже давно потеряли им счёт, первый всё еще горел в Габриеле. Он так порывисто кинулся к ней после долгой разлуки, и оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой. Их первый поцелуй был внезапный, жаркий… Такой же, как и солнечный удар. Испытав его однажды, он уже не мог ничего забыть... Даже спустя столько лет он помнил её всю, со всеми малейшими её особенностями. Помнил запах её волос, крепкое тело, живой и веселый звук её голоса… И все воспоминания, связанные с ней были для него подобны солнечному удару. Быстрые, короткие, яркие — они были наполнены солнцем. В них была его жизнь… Их первая ночь осталась в памяти яркой вспышкой, мгновением, что было невозможно забыть. Спали мало, однако он проснулся рано. Солнце освещало комнату сквозь задернутые белые занавески, падая огненными бликами на разбросанные по подушке золотые локоны. Она спала, повернув голову в его сторону и выглядела более чем умиротворенно. Оглядев супругу, он улыбнулся и легонько стал гладить её волосы. Сердце в груди билось с каким-то волнующим восторгом. Его переполняло тёплое животрепещащее чувство, похожее на нежность. Он наклонился к ней и тихо зашептал: — Теперь я знаю, какой ты была в детстве. Так спокойно и безмятежно спят только дети… Она ничего не ответила. Лишь продолжала томно дышать, заставляя его сердце биться с бóльшей нежностью. Со счастливой улыбкой он пододвинулся ближе и продолжил тихо перебирать её волосы. — Знаешь… мне иногда кажется… все, что с нами случилось — это одно большое затмение… Нет… Солнечный удар… — снова прошептал Габриель и её ресницы дрогнули. Он усмехнулся, заводя выбившуюся прядь за ухо. — Уже просыпаешься?.. Не надо. Поспи ещё немного, а я на тебя полюбуюсь… — произнес он и не удержался, поцеловав её в щеку. Поцелуй обжег его губы. Ощущение прикосновения к её коже вбудоражило сердце. Она тихо вздохнула и приоткрыла глаза. Слабый взор, остановившийся на его переносице говорил: она ещё не проснулась. Он обнял её спину, и притянул к себе, чувствуя знакомый запах кожи. — Спи… Тебе не надо сейчас просыпаться. Ещё слишком рано. — тихо прошептал он, поглаживая её волосы. Она слабо улыбнулась, как бы соглашаясь с его словами и медленно закрыла глаза. Бахрома ресниц зачернела на светлом фоне её лица и через мгновение она снова спокойно задышала. Тёплое дыхание опаляло его грудь, заставляя сердце сжиматься нежностью. — Всё это солнечный удар… — одними губами произнес он и уткнулся носом в её волосы. И был прав. Ведь случись иначе, он бы не испытывал такой радости, просто находясь рядом с ней. Не узнал бы, как дико и страшно все будничное, когда сердце поражено «солнечным ударом», слишком большой любовью, слишком большим счастьем! Однако, предаваясь чувствам сполна, он не учел одного: Всё, что случилось с ними было солнечным ударом. А это нельзя оставлять надолго. От этого сгорают… Но поддавшийся такому внезапному и сильному затмению никогда не станет думать о последствиях, что понесёт за собой это короткое мгновение всепоглощающего счастья. И Габриель не думал, пока в какой-то момент его солнце не начало меркнуть… Он не знал, в чем причина. Она ничего не говорила, пряча боль за улыбкой, чем вызывала в нем чувство раздражительного страха. Эмили, его солнечный удар, угасала на глазах, и он ничего не смог с этим поделать. Габриель ненавидел себя за это… Все его надежды на чудо рухнули так же быстро, как когда-то давно случился этот солнечный удар. Обессиленная, она лежала у него на коленях. Он снова сгорал, прикасаясь к её руке, но на этот раз обжигал его холод. Её ледяные пальцы скользнули по щеке, навсегда оставляя там холодные ожоги. В глазах блестели слёзы. Задыхаясь, она что-то говорила. Серебряный звук её голоса доносился до его слуха тихим шёпотом, царапая сердце. Не отрывая глаз от её бледного лица, он тихо поглаживал её золотые волосы, что, запутавшись, ложились на пол кольцами. Солнце, некогда отражавшееся в её глазах, угасало. Недосказанные слова застыли на губах и рука, гладившая его щеку, безжизненно ударилась о пол. Весь мир рухнул. Солнечный удар, некогда породивший в нем искру, в конце-концов сжёг его сердце, оставив на душе глубокие незаживающие раны. Потеряв её, он почувствовал такую боль и такую ненужность всей своей дальнейшей жизни без нее, что его охватили ужас и отчаяние. Хотелось выть от изнеможения. Солнце, так ярко озарившее его серую жизнь, солнечный удар, которому он так беззаветно поддался, теперь казались красивым сном. Сердце, некогда живое и бьющееся, со временем окаменело, заключив в себе лишь острую, невыносимую боль. Глядя на её портрет, он уже не чувствовал того жара, что испытывал раньше. Ни одно прикосновение больше не обжигало его руки так, как обжигали её… Он пытался забыть, пытался начать новую жизнь, но боль в груди так и не утихла. По этой причине часто задавался вопросом: «Как избавиться от этой невыносимой муки?» Но избавиться — он это чувствовал слишком живо — было невозможно. Солнечный удар был слишком силён, чтобы пройти вот так, бесследно. И испытав его однажды, он точно знал — такого с ним не случалось и больше никогда не случится. Каждый раз, заходя в их старую комнату, он поддавался невыносимому чувству тоски. Без неё комната казалась совсем другой, чем была при ней... Не тронутая временем, она ещё была полна ею - и пуста. Еще лежала на тумбочке её расческа, ещё стояли на туалетном столике её духи, а самой её уже не было… И сердце от осознания этого сжималось с такой болью, что Габриель не мог выносить одного вида этих вещей. Задыхаясь от отчаяния, он чувствовал, что не задумываясь, умер бы, если бы можно было каким-нибудь чудом вернуть ее, провести с ней хотя бы еще один день, — провести только затем, чтобы снова почувствовать этот солнечный удар, чтобы снова обжечься о её руку, чтобы снова замереть, поймав на себе её нежный взгляд. И такая возможность появилась. Призрачная, невообразимая, практически невозможная, но единственно-верная. В окаменелом сердце впервые за долгое время загорелась искорка надежды. Но с каждым новым поражением она угасала. Так же, как и угасла Эмили… В конце-концов надежда пропала. Пропала, заставляя его обессиленно упасть на колени. Стискивая зубы, он закрывал веки, чувствуя, как по щекам катятся из-под них слёзы. Никогда ещё он так ясно не осознавал свою потерю. Эмили больше не было. От неё остался только сын, до боли похожий на мать, и короткое воспоминание о пережитом некогда счастье...