Подглядывающий Том

В Ковентри так холодно, что пальцы с трудом удерживают иглу, а ведь работы у Тома непочатый край. Он дышит на них — пар едва ли не осыпается ледяным крошевом на колени — и проклинает всё на свете. Дождаться бы весны. В поясе пора прокалывать новую дырку — ещё дальше. Он не один такой. Все жители его города дошли до предела — а чудищу, что именуется их господином, и горя мало. Почти каждый день он изобретает новые налоги, а чем они будут их платить — разве ж его боль? В волосах Тома полно седины, хотя ему едва за тридцать. «Дожить бы до весны», — загадывает он. А ещё просит у Господа, чтоб Леофрик Мерсийский женился, наконец: говорят, что добрая жена способна умягчить мужское сердце. Том не знает, так ли это — не было охоты проверять. Ему и одному неплохо. И он снова отогревает замёрзшие руки, шепча молитву — за весну и жену для господина. Она краше весны. Нежный изгиб белых плеч, кроткое лицо в обрамлении толстых каштановых кос. Том стоит в толпе и смотрит, как разодетый в меха и парчу Леофрик Мерсийский гордо едет по главной улице Ковентри с молодой женой. Все рукоплещут, кидая под копыта коней цветы и зёрна, выкрикивая поздравления и пожелания. А Том стоит, очарованный леди Годивой. — Госпожа хотела бы заказать у тебя с полдюжины сорочек, — говорит рябая служанка, высокомерно задирающая нос. — Из самого тонкого полотна. Она сама говорит размеры, потому как негодно простолюдину касаться благородной госпожи, даже для обмерки. Но Том знает, что всё равно коснётся — ведь его руки сошьют эти полдюжины сорочек, будут касаться ткани, а та потом — её белого тела. Хотя бы так. Тем он и счастлив. Молва о ней добра: потому что она любит, в самом деле, любит их, как должно хорошей госпоже. Спрашивает, как им живётся. Вздыхает, выслушивая ответы, — и между тонкими бровями залегает печальная складка. И она пытается умягчить сердце сурового Леофрика, но тот не слушает. Он ещё не знает, что нежная, как первые крокусы, Годива крепче алмаза. Об этом взволнованно гудит весь город. — Обещалась! — Святые угодники! — восклицают женщины, прижимая ладони к щекам. — Да что ж у него, сердце совсем шерстью обросло? Мужчины мрачно сплёвывают себе под ноги. — Нету у него никакого сердца. Такой стыд удумать! — Благодетельница, — снова вздыхают женщины. Завтра в полдень леди Годива проедет на лошади по всему Ковентри обнажённой — такое условие поставил её господин и супруг, коли действительно печётся она о жителях Ковентри. Леофрик Мерсийский поклялся на распятии, что тогда отменит все налоги. А жители Ковентри, любя госпожу свою, решили единогласно, что не станут смущать её скромность. Все до единого назавтра запрутся в домах. Он любит её более, чем остальные. Её образ хранится в тайнике его сердца. О ней он думает, мучимый желанием, её имя шепчет, удовлетворяя себя сам. Он проклинает, тысячу раз проклинает себя за эти мысли — госпожа его Годива чиста как агнец. Ему ли осквернять её тело прикосновением своего взгляда, да грешными помыслами? Но и не думать об этом Том не в силах. Завтра он увидит её. Город тих, как будто вымер. Ставни закрыты, и сам воздух, кажется, застыл. Том, слушая биение собственного сердца, стоит у окна. Цокот копыт раздаётся в тишине улиц, как колокольный звон. «Прости мне грехи мои, Господи», — винится Том перед Всевышним. Но он не может иначе. Она едет на белой лошади, окутанная расплетёнными волосами. Нежное лицо рдеет румянцем, Годива то и дело поворачивается, вспугнутая случайным звуком. Том пьёт её красоту, как томящийся жаждой путник — белизну плеч, изящные очертания икр, розовую прелесть маленьких пальцев на ногах. А как прекрасна её грудь, проглядывающая из-под прижатых к ней рук! Том смотрит — единственный из всего города нарушая запрет. «За такое не жалко жизни», — думает он. Но его жизнь остаётся при нём. Пелена покрывает лишь его взор. Госпожа его Годива — последнее, что видит Том перед тем, как ослепнуть за свой грех.