Кровавые бабочки

Оливия Годфри приветствует в своём особняке

      Когда будильник, заведённый на семь часов, своим раздражающим звоном сотряс стены комнаты Виктории и выдернул её из крепкого сна, она подумала, что события вчерашнего вечера ей приснились. Не была она ни у какой Белой башни, не говорила ни с какой Оливией Годфри, не урвала себе должность горничной в доме городских богачей – это всё был лишь красочный, эмоциональный, приятный, но всё-таки сон. Она действительно держала эту холодную мысль в голове, пока не увидела на своём рабочем столе ту самую визитку с адресом из её «сна». Порой Виктория размышляла так глупо, как будто ей всё ещё двенадцать лет. Мысленно отругав себя за это, преисполненная сил Виктория Хауэлл подлетела к гардеробу и распахнула дверцы шкафа. Нужно поторапливаться, ведь перед тем, как отправиться на новую работу, ей необходимо было завезти документы в новую школу и найти магазинчик, в котором продавали сигареты. Волнение постепенно наполняло грудную клетку густым, горячим, щекотливым паром.       Адрес, указанный в визитке, говорил о том, что дом Годфри располагался за чертой города, а значит, на своём скрипучем дряблом велосипеде Виктория точно не сможет добраться туда без последствий. Но у бабули имелся хоть и старенький, но верный автомобиль, оставшийся от Бенджамина Хэнкома, и она попросила Викторию пользоваться им, когда он не нужен ей самой. Водительские права у девушки, к счастью, имелись, а вот поводов отказываться от личного четырёхколёсного транспорта – нет.       Третья неделя сентября усыпала дороги, тротуары, лужайки и крыши домов шелестящей золотистой листвой. В это одновременно тёплое и холодное время года утренние часы обладали особой таинственно чарующей энергией, которая именно в это утро была для Виктории ощутимее, чем прежде. Вопросы своего зачисления в школу она решила слишком быстро, чтобы вообще о них беспокоиться: документы поданы, расписание получено, осталось лишь явиться на учёбу завтра и начать вливаться в здешний учебный процесс. Так что сейчас Виктория уже спешно направляла голубенький «Форд Ф-100 Рейнджер» 1967 года выпуска по лесной дороге в поисках своего нового места работы.       На мгновение, пока всматривалась в безлюдные далёкие от цивилизации окрестности, приватизированные деревьями и камнями, Виктория подумала: а не обманула ли её Оливия? Может быть, она сейчас вообще ищет дом, которого не существует? Призрачный дом, в который Оливия Годфри посылает всех дотошных девочек с улицы, что не дают ей прохода.       И вот он вскоре показался – большой каменный особняк в готическом стиле на вершине окружённого лесом холма. Виктория всё ещё ехала по дороге, когда увидела этот дом в миле от неё на противоположной стороне желтеющей равнины, и невольно улыбнулась сама себе. «Всё-таки не обманула», – подумала она с радостью и нарастающим волнением. Ладони, лежащие на гладком руле, слегка взмокли и нагрелись.       Чтобы доехать до этого неприступного дома, Виктории пришлось сделать крюк, так как она, оказывается, двигалась по объездной дороге, а не по прямой. И всё-таки уже скоро её старый пикап припарковался недалеко у двора особняка Годфри. Виктория не рискнула ставить автомобиль слишком близко к дому, побоявшись вызвать недовольство хозяйки. Не сложно было догадаться, что Оливия не потерпит «старую плебейскую телегу» (а она бы абсолютно точно назвала этот миленький «фордик» чем-то в этом роде, если не ещё обиднее) в своём дворе.       Кстати, о дворе. Виктория, шагающая по мощённым декоративным белым камнем дорожкам мимо фонтана, была поражена работой здешнего садовника, ведь каждый аккуратно выстриженный и ухоженный кустик выглядел точно произведение искусства. В утреннем рассеивающемся мареве этот дом с его тянущимися к небу пинаклями становился похож на ужасающий средневековый замок с привидениями, о каких сейчас в Голливуде снимают шквал хоррор-фильмом. У Виктории на секунду даже мурашки по спине пробежали, однако желания поскорее оказаться внутри не убавилось. Она ещё никогда не бывала в подобных домах, но, когда выдавалось думать о людях, владеющих такой роскошью, Вик часто задавалась вопросом: боятся ли они ночного визита какого-нибудь графа Дракулы, который будет крайне недоволен тем, что его замок заняли какие-то смертные? Она снова об этом подумала и выдохнула через нос смешок. В самом деле, пора переставать мыслить, как ребёнок. Она – взрослая, самодостаточная девушка, приехавшая сюда выжимать кошельки местных толстосумов.       «Аминь».       Поднявшись на крыльцо, Виктория уверено взялась за кольцо и стукнула в дверь три раза. Её потряхивало в одновременно охвативших её волнении и нетерпении. По прошествии каких-то секунд, массивная дубовая дверь отворилась, и Викторию, ожидавшую увидеть какого-нибудь прециозного седовласого пожилого мужчину в чёрном фраке, встретила сама хозяйка дома. Оливия, судя по всему, до этого момента так же, как и Виктория с утра, была убеждена, что вчерашняя встреча на парковке у Белой башни была лишь сном, и что на самом деле никакой упрямой девочки не было. Каково же было её разочарование.       – Доброе утро, миссис Годфри.       – О, это ты... Та девочка... – Оливия отчаянно пыталась вспомнить её имя.       – Виктория.       – Да, конечно, Виктория, – улыбнулась Оливия, широко распахивая перед гостьей дверь. – Что ж, проходи.       Внутри этот дом выглядел ещё роскошнее, чем снаружи. Виктория смотрела вокруг себя и боялась даже подумать о том, что теперь почти каждый день будет приезжать в это место, почти каждый день она будет находиться в столь шикарном доме. Все эти дорогие шифоньеры, старинные вазы, изысканные картины в позолоченных рамках, мраморные статуи, резные мягкие стулья, больше напоминавшие седалища королей, и маленькие журнальные столики – миссией девушки в этом доме будет сметать со всех этих пышных предметов пыль. Хотя сейчас ей даже смотреть в их сторону было боязно. Прямо как в музее, где запрещено прикасаться к экспонатам.       – Ты принесла то, что я просила? – Оливия подошла к Виктории достаточно близко и ожидающе протянула руку. Жест этот был манерным, чрезмерно грациозным и лёгким, будто женщина позировала на камеру.       Девушка сию секунду отдала ей блок сигарет, что купила по дороге. Оливия взглянула на упаковку, и её глаза в удивлении поднялись на Викторию.       – Надо же, даже угадала фирму.       – Ещё одна причина, чтобы не жалеть о своём решении взять меня на работу, – мило улыбнулась девушка.       Оливия прошла в гостиную, и Виктория, с открытым ртом вертя головой по сторонам, – за ней. Гостиная дома её бабушки не шла ни в какое сравнение с гостиной поместья Годфри. В гостиной Оливии поместилось бы пять гостиных Нормы Хэнком. Виктория видела такие гостиные только по телевизору, и сейчас, стоя посреди этой огромной комнаты, уставленной дорогой мебелью и освещённой высокими окнами, девушка чувствовала себя героиней тех самых телевизионных роликов.       – Ну, как тебе фронт работы? – выждав почти целую минуту и дождавшись, пока Виктория с восхищением осмотрит всё вокруг, спросила Оливия. – Думаешь, справишься?       – Не переживайте, миссис Годфри, – живо улыбнулась девушка, желая показать свой боевой настрой. – Как-то раз в школе за подделанную справку об освобождении от физкультуры меня заставили выдраить весь спортзал и его раздевалки. Вот уж врагу не пожелаю, особенно женскую.       Виктория задорно рассмеялась, как обычно смеются девочки при общении с симпатичными им парнями. Оливия неуверенно согласно кивнула и неохотно улыбнулась уголками губ, не сводя с девушки глаз. Викторию ничуть не смущал её изучающий взгляд, и она старалась произвести наилучшее впечатление.       – У вас потрясающий дом, – сказала Хауэлл. – Такой просторный и комфортабельный.       – Да. И твоей задачей будет поддерживать его в таком виде.       Годфри опустилась в кресло, закинув ногу на ногу, и пригласила Викторию сесть на диван напротив. Присев, Виктория положила ладони возле себя и прощупала мягкую поверхность дивана. В её голове закрутились невообразимые суммы – предполагаемая цена того, на что она только что опустила свой зад.       – Итак, – начала Оливия, – я бы хотела, чтобы ты кое-что уяснила: ты делаешь необходимую работу по дому, а в свободное время не путаешься под ногами ни у меня, ни у моих детей. В твоём ежедневном появлении здесь также нет нужды. И, я так понимаю, ты всё ещё учишься в школе, верно? Как ты собралась совмещать работу и учёбу?       – Ну, я планировала, если вы не против, в будние дни приходить после обеда, когда у меня заканчиваются уроки, а по выходным я могу присутствовать в доме с утра до вечера, если понадоблюсь вам.       – Ладно, это не самая важная сторона вопроса. Важнее всего, конечно же, твоё добросовестное отношение к делу, – дотянувшись рукой до столика, Оливия взяла портсигар и зажигалку, вынула одну сигарету и закурила. – Ты ведь понимаешь, что я не сторонница приглашений к себе в дом всех желающих с улицы? Я впустила тебя лишь потому, что твой отец многое сделал для Института Годфри и был уважаемым человеком в этом городе. Его фамилия помогла тебе – не твои упрямство и вопиющая наглость.       – Значит, я могу считать, что вы мне доверяете? – осмелилась спросить Виктория, но Оливия оставила этот её вопрос без ответа. Она беззвучно выпустила струю сизого дыма к потолку и продолжила, вертя сигарету между пальцев:       – Некоторое время тебе придётся взять на себя и обязанности по кухне. Не все, лишь приготовления в те дни, когда я сама не могу ими заниматься. В конце месяца прибавлю к твоей зарплате половину зарплаты нашего повара.       – Нет проблем. Готовить я умею, – новость о прибавке к зарплате чуть было не заставила Викторию взвизгнуть от радости, но она подавила это.       – Да ты просто мечта, – сказала Оливия с нотками сарказма, на что Вик предпочла не обратить внимания. Она уже начинала приучать себя к терпеливому проглатыванию оскорблений – издержкам нелёгкой профессии служанки.       Женщина затушила сигарету о стоящую на журнальном столике пепельницу и поднялась из кресла, разгладив белое платье по ногам. Виктория, чувствуя, что не может поступить иначе, подпрыгнула на ноги следом за ней.       – Мне нужно уехать в город ненадолго, а ты можешь приступать к своим обязанностям, – сказала Оливия. – Всё необходимое найдёшь в кладовой или на веранде. Старайся не совать нос на чердак. Приготовь на завтрак что-нибудь питательное и через два часа разбуди моего сына, – взяв со стола чёрную сумочку-клатч, миссис Годфри двинулась к выходу. – Когда я вернусь, мы поговорим о твоей зарплате. Это ведь то, чего ты так жаждешь, верно?       – Удачи с делами, госпожа Годфри.       – И постирай занавески из моей спальни.       Спина Оливии скрылась в холле, а вскоре Виктория услышала хлопок входной двери. Дом погрузился в гробовую тишину, а за окнами скоро раздалось урчание двигателя автомобиля, покинувшего территорию поместья Годфри.       Потоптавшись вокруг себя, Виктория ещё раз оглядела гостиную и усмехнулась собственному по-детски наивному восхищению. А ведь она успела пока что побывать лишь в гостиной! В этом пустынном одиночестве и бездушной тишине, в которой даже не слышны были никакие неестественные звуки, Хауэлл позволила себе на секунду представить, будто весь этот дом принадлежит лишь ей одной: можно петь во всё горло, бегать по этажам, кататься по перилам лестницы, и никто ни слова тебе не скажет. Дети Оливии, что живут здесь, наверняка росли (или ещё растут?) самыми счастливыми детьми на свете, так подумала Виктория.       Девушка взяла со стола пепельницу, в которой Оливия оставила сигарету. Она была переполнена окурками. С неё-то Вик и решила начать хозяйничать в этом доме.

Большая девочка угощается оладьями

      Униформа горничной, которую Виктория не смогла найти ни в кладовой, ни на веранде, но нашла в прачечной, оказалась ей великовата. Но именно это несовпадение позволило девушке остаться собой в этом тёмно-синем платье с передником, а не превратиться в распутную девицу в переднике из заезженных сюжетов порнофильмов. Она затянула слишком уж свободное ей в боках платье передником на талии, посмотрела в зеркало и поняла, что так выглядит даже миленько. Волосы завязала в аккуратный высокий хвост, надела перчатки. Пора приступать к работе!       Первое, что она просто обязана была сделать, – посчитать, сколько в этом доме вообще помещений. Вик оббежала все этажи, кроме чердака, куда Оливия попросила её не ходить до поры до времени, и насчитала около десяти комнат вместе с гостиной, кухней, столовой и бильярдной. И это без чердака! Вот тогда-то её и посетили первые сомнения в том, что убирать такой большой дом ей будет легко. Погорячилась? В принципе, оценив ситуацию, Виктория поняла, что катастрофически грязных помещений здесь нет, а значит, она сможет делать всё, что в её силах, чтобы выставить свою работу в лучшем свете перед Годфри.       Как ей и велела Оливия, Виктория сняла с окон в её спальне красивые бежевые занавески с лёгким мерцающим напылением и отнесла их в прачечную, закинула в стиральную машинку и оставила на полтора часа. Далее её ждала уборка на кухне и приготовление завтрака для младших Годфри. Загрузив грязную посуду в посудомоечную машину, а затем взявшись за чистку стола, Виктория всё думала, когда уже познакомится с детьми Оливии. Станут ли они общаться с простой горничной или же они такие же брезгливые и неприступные, как их мать? В разговоре за завтраком сегодня Виктория слышала от бабушки, что Оливия безмерно любит своих сына и дочь, и это вообще единственное, чему она готова отдавать свои силы и уделять внимание. Интересно, какие они – «золотые» дети этого города?       Руки дошли до завтрака. После пары минут раздумий, девушка приняла решение приготовить оладьи. Сегодня – и, вероятнее всего, так будет ещё несколько последующих дней – Виктория выполняла свою работу с игривым энтузиазмом. Ей казалось, будто она горы готова свернуть! Ей не хватало разве что какой-нибудь соответствующей делу музыки, но позволить себе включить её она не могла, хотя бы пока в этом доме ещё не все проснулись. Но Виктория не унывала и увлечённо напевала себе под нос, пока насыпала муку в тарелку с молоком, сырым яйцом и сахаром.       Необходимая масса скоро была взбита, и Виктория поставила тарелку на стол, а сама взялась за полотенце и вытерла руки. Вдруг за её спиной раздались тяжёлые, громкие шаги, заставившие даже тарелку на столе едва подпрыгивать. Виктория немного испугалась, ведь шаги не были похожи на человеческие, слишком уж увесистые. Кто-то (или что-то) стоял за её спиной и ронял осторожное тяжёлое дыхание. Вик не сразу решилась обернуться, но заглянула через левое плечо и тут же, испуганная увиденным, отпрыгнула на пару шагов и встала с другой стороны стола.       На пороге кухни стояла девочка. Нетипично высокая, под два метра ростом, крепкая, ссутулившаяся девочка с чёрными волосами, закрывающими правую половину её лица. Она так грузно дышала, что казалось, будто каждый скрипучий вдох и выдох давался ей с огромным трудом. Виктория быстро оправилась: это всего лишь девочка, просто очень высокая, а к тому же, не проявляющая никаких агрессивных настроений, не стоит её бояться. Нужно проявить дружелюбие.       – Привет, – неуклюже выпалила она, медленно возвращаясь на своё прежнее место и не сводя глаз с молчаливой брюнетки. – Прости меня за реакцию, я вовсе не...       Сопровождая свои движения тихими мучительными стонами, словно её горло стянуто колючей проволокой, девочка взяла наглухо забинтованными руками висящие на её шее телефон и стилус и начала что-то печатать. Через пару секунд механический женский голос озвучил написанное: «Всё в порядке. Я не в обиде», – а девочка подняла голову и нерешительно улыбнулась сомкнутыми губами.       Она выглядела такой застенчивой и испуганной, не меньше, чем Виктория полминуты назад. Такая большая и одновременно такая маленькая. Хауэлл улыбнулась этой милой девочке в ответ, приготовившись было представиться. Но в этот момент девочка, уже вошедшая в кухню и сделавшая несколько тяжёлых несмелых шагов к незнакомой девушке, снова начала тыкать стилусом по экрану одетого в розовый чехол смартфона.       «Я узнала песню, которую ты напевала. «Узел в моём сердце»*, верно? Она мне тоже нравится. У тебя красивый голос», – оповестило мобильное устройство.       Виктория сконфуженно рассмеялась, опустив глаза в пол и пряча широкую улыбку, и поблагодарила. Какой же всё-таки эта девочка оказалась милой, несмотря на свою поначалу пугающую внешность.       – Я ваша новая горничная. Меня зовут Виктория, – представилась ей девушка, а после добавила, подумав о том, что девочке будет проще в разговоре с ней печатать её имя в сокращённой форме: – Можешь звать меня просто Вик.       – «Меня зовут Шелли. Очень рада с тобой познакомиться, Вик».       – Взаимно, Шелли.       Улыбка сама собой натянулась на губы Виктории при взгляде на оживившуюся девочку. Никогда ещё Хауэлл не видела настолько искренней радости от простых дружелюбных слов, и это одновременно трогало и печалило её. Ведь, думала Вик, трепетный благодарный взгляд и улыбка Шелли наверняка были вызваны отсутствием у физически неполноценной девочки нормального человеческого общения. Вик могла лишь догадываться, что переживает Шелли. Её задирают в школе? У неё нет друзей? Её не приглашают на вечеринки и дарят обидные прозвища? Вероятно, всё это сразу.       Чтобы прогнать неловкую паузу, что повисла между ними, Виктория вдруг бодро расправила плечи, улыбнулась и предложила своей новой знакомой:       – Я сейчас буду жарить оладьи. Хочешь посмотреть?       Шелли закивала, похрипев горлом. Виктория усадила её за стол, а сама достала венчик из ящика и принялась взбивать ту смесь из молока, яиц, сахара и муки, что замешивала до прихода Шелли на кухню. Девочка сложила руки вместе под подбородком и увлечённо наблюдала за тем, как ингредиенты в тарелке сливаются в однородную бело-жёлтую массу.       Солнце за окном поднималось всё выше, и кухня скоро полностью заполнилась приятным золотисто-зеленоватым теплом. В сковороде на плите, скворча, поджаривалось жидкое тесто, начинающее приобретать форму пышных лепёшек, и по всей кухне расползались аппетитные мучные ароматы.       – Ты живёшь на чердаке? – спросила горничная за готовкой, и младшая Годфри подтвердила догадку девушки кивком. – Вот, почему твоя мама запретила мне подниматься туда...       Это явно расстроило Шелли: она помрачнела и низко опустила голову – ещё ниже, чем обычно. Теперь не только половина, а всё лицо Шелли пряталось за длинной чёрной чёлкой. Перевернув оладушек на сковородке, Виктория тут же поспешила успокоить девочку:       – Эй, чего нос повесила? Она просто не хотела, чтобы я тебя разбудила по незнанию. А ты что подумала, глупенькая?       Шелли тут же подняла глаза и улыбнулась, просияв. Широкая улыбка обнажила блестящие брекеты на серых зубах.       Виктории лишь сейчас довелось заметить её едва видимый под чёлкой правый глаз, что был намного больше левого. До неприличия больше. Глаз был не миндалевидным, а круглым, чёрным, выкатывающимся, рыбьим. Виктория не стала слишком уж сильно всматриваться, чтобы не показаться неприличной, хотя ей было очень любопытно увидеть, что эта необычная девочка прячет под чёлкой. Быть может, когда-нибудь Шелли ей покажет, а пока что не стоит совать свой нос, куда не просят. Тем более, Вик могла трезво полагать, что ещё не готова это увидеть.       – Знаешь, – игриво сказала Хауэлл, подливая масло на сковороду, – ты мой первый друг в этом городе. Это правда, я не шучу.       Ошарашенная Шелли несколько секунд смотрела на Викторию, хлопая длинными ресницами, а потом голосовой помощник её телефона озвучил набранный ею текст: «Я... твой друг?»       – Ну конечно! Все, кому нравятся те же песни, что и мне, автоматически и без очереди попадают в мой список друзей.       От этих слов Шелли засияла ярче полуденного солнца в самый разгар лета. Засияла в буквальном смысле, только не желтовато-белым солнечным свечением, а пурпурно-синим, словно под кожей её лица разместилось множество маленьких невидимых неоновых ламп. Это невероятное зрелище скорее поразило Викторию, чем напугало. Страха не было, было лишь съедающее разум любопытство: как такое возможно и что с этой девочкой произошло? Её глаз, её кожа... Какая у всего этого могла быть невероятная история?       Виктория едва сдерживала свой пытливый интерес, разжёгшийся в ней с нетипичным азартом. Но нужно было подождать. Она боялась любого неверного шага на пути к расположению Шелли. Душа этой милой мерцающей, как светлячок, девочки была похожа на редчайший в мире цветок, к которому так хотелось прикоснуться, но так боязно было причинить вред.       Когда целый противень заполнился золотистыми оладьями, Виктория поставила его на тумбу и сообщила Годфри-младшей, что сейчас начнётся дегустация, и что Шелли станет первой в этом доме, кто попробует её стряпню. Девочка радостно захлопала в ладоши, покачиваясь из стороны в сторону. Виктория положила ей в тарелку несколько лепёшек, открыла баночку клубничного джема и поставила на столе. Она не знала, стоит ли ей предложить девочке свою помощь со столовыми приборами, ведь Шелли совсем не шевелила пальцами. Или это может обидеть её, и Виктории лучше просто вручить ей вилку и нож, как самому обычному человеку? Но пока девушка металась в принятии решения, нетерпеливая Шелли сама обзавелась вилкой и приступила к трапезе, избавив Викторию от её нелёгкого выбора. Со столовыми приборами она управлялась самостоятельно. Ну, конечно.       «Я никогда не ела ничего вкуснее! Думаю, у тебя талант», – произнёс вскоре голосовой помощник.       – Нет, это у тебя талант, – усмехнулась Виктория, с упоением наблюдая за ненасытным аппетитом девочки. – Талант делать безумно приятные комплименты самым обыденным вещам. Ты просто чудо, Шелли.       Шло время, а противень всё пустел и пустел. Виктория забыла подумать о том, что Шелли с её размерами съедает достаточно много, а потому скоро оладий стало на половину меньше, чем было несколько минут назад. Виктория лишь умилённо усмехнулась и решила, что нажарит ещё немного, теста ведь было ещё много.       Всё оставшееся время Шелли просидела вместе с ней на кухне, и они играли в слова, пока Виктория занималась новой партией оладий. Хоть Хауэлл и было непривычно строить диалог с немой девочкой, но Шелли очень умело выражала свои мысли посредством мобильного телефона, а иногда казалось, будто слова и вовсе не нужны, чтобы понять эту девочку. Даже из такого небольшого утреннего разговора с ней Виктория поняла, что Шелли весьма начитана и склонна верить в самое светлое и доброе, что есть в людях. Порой она выражалась так поэтично и по-философски, что не оставляла сомнений: она умнее и воспитаннее любого взрослого, что встречала Виктория. Просто поразительно, какой красивой может быть душа у человека, имеющего какие-то внешние физические недостатки. Если бы каждый человек в мире имел такое же чистое и доброе сердце, как у Шелли, размышляла Вик, мир был бы в сто крат лучше.       Закончив с приготовлением завтрака, Виктория вскипятила воду и заварила для девочки чай. Благородный чёрный с бергамотом – он сразу же привлёк внимание Виктории своим дивным ароматом, когда девушка только открыла дверцу полки в поисках листьев чая.       – Если хочешь, можешь взять ещё немного оладий, – сказала Виктория, поставив чашку с чаем перед Шелли и подождав, пока девочка смущённо улыбнётся ей в ответ.       Часовой шкаф в коридоре вдруг нарушил гармоничное спокойствие в доме и громко оповестил о встрече минутной и часовой стрелок. Удар за ударом часы напоминали Виктории о том, что она должна была сделать по прошествии двух часов с того момента, как Оливия Годфри покинула дом.       – Слушай, Шелли, – задумчиво проговорила Виктория, – а как зовут твоего брата?       Шелли отставила горячую чашку, взяла в руки свои инструменты-помощники и напечатала ответ, который прозвучал так: «Роман».       – Что ж, пойду, разбужу его, если он ещё не проснулся. А ты не скучай, я скоро вернусь, – она легонько коснулась щеки Шелли, и кожа её на месте прикосновения засветилась синим, но быстро погасла. Удивительно. Нет, такого просто не может быть!       Из кухни Виктория направилась прямо по коридору к холлу, откуда наверх поднималась винтовая лестница. Вооружившись терпением и некоторым необходимым хладнокровием, она следовала на второй этаж, где располагалась комната наследника всех богатств Годфри, который, если верить Оливии, был той ещё «головной болью». И, кстати, Виктория охотно ей верила, потому что знала не понаслышке, какими невыносимыми бывают парни её возраста. И всё же девушка надеялась, что её ждёт встреча с кем-то настолько же светлым, как и лапочка Шелли.

Роман Годфри просыпается в паршивом настроении

      Одна из множества комнат второго этажа всё ещё, несмотря на давно ушедшее от утра время, томилась в тёмно-зелёном полумраке, что образовывался из утреннего противостояния солнечных лучей и плотных штор, не пропускающих свет внутрь. Солнце было крайне настойчиво, но шторы упорно держали оборону, не позволяя яркости нового дня прервать сладкий сон семнадцатилетнего парня, что любил проспать эдак до обеда. Но скоро к солнцу подоспела подмога.       Виктория беззвучно повернула ручку двери и осторожно просунула голову в комнату, осмотрелась. Ей сразу стало понятно, почему дом поначалу показался ей таким чистым: весь беспорядок сконцентрировался за этой дверью и, кажется, никогда ещё не покидал пределы этой комнаты. Разбросанная по полу и на стульях одежда, странные прозрачные пакетики на подоконнике, упаковки из-под презервативов около мусорного ведра, полная пепельница окурков на столе, с которой соседствовало покоящееся маленькое бритвенное лезвие, и вся эта красота завершалась бьющим в нос выхлопным похмельным смрадом. Оценив обстановку, Виктория тут же поспешила отказаться от своих надежд на то, что сын Оливии окажется таким же добрым и утончённым, как и её дочь.       На просторной двуспальной кровати лежал громко сопевший накрытый одеялом с головой холмик. Проходя внутрь и попутно собирая под ногами мятые брюки, майки и пиджаки, Виктория откашлялась и позвала это беспробудно дрыхнувшее тело:       – Господин Роман, вставайте. Просыпайтесь, уже полдень.       Сопящий кроватный холмик лишь неуклюже пошевелился и снова застыл без движения, разве что едва заметно опускаясь и поднимаясь в такт дыханию спящего.       – Господин Роман, пора вставать, – настаивала Виктория, опёршись руками в спинку кровати и просверлив скрытого под одеялом человека взглядом. – Если вы не поторопитесь, ваша сестра оставит вас без завтрака.       На этот раз реакции не последовало никакой, даже недовольных копошений не было.       Тогда Виктория обошла кровать и позволила себе маленькую грубость: резко сдёрнула одеяло. Под ним оказался лежащий на спине без майки худощавый широкоплечий парень с довольно милым личиком. Чего уж там! Виктории не потребовалось много времени, чтобы признаться самой себе, что личико у него было хоть куда: высокие аристократические скулы, очаровательный курносый нос, маленький, чуть приоткрытый во сне рот с пухлыми алыми губами. Девушка не могла взгляд оторвать, уж настолько Роман Годфри оказался красивым юношей.       Однако Вик сюда пришла не лицо его разглядывать (хоть это и было весьма занятно), а поднимать с кровати. Он по-прежнему игнорировал все её попытки разбудить его, и тогда Виктория глянула на плотно зашторенные окна и гаденько ухмыльнулась краешком губ. Беспроигрышный вариант.       Два лёгких взмаха руками отбросили шторы в стороны, и комнату затопили лучи уже не мягкого утреннего солнца, а жаркого полуденного. В уже не спрятанное под одеялом лицо Романа ударил назойливый яркий свет, и парень сиюминутно сморщился и отвернулся, подставив солнцу спину.       – О, господи, мам, тебе что, заняться нечем! – крайне рассержено пробурчал Роман, накрыв голову подушкой. – Езжай в Институт и выноси мозг Прайсу, а меня сегодня не трогай.       – Быть может, за этим ваша мать и уехала. Только вот перед тем наказала мне разбудить вас.       Роман откинул подушку и медленно обернулся, в непонимании взглянув на обладательницу не знакомого ему голоса. Виктория нарочито дружелюбно улыбнулась ему в ответ.       – А ты ещё кто? – спросил он, пропустив через девушку недовольный взгляд. Парень выглядел помятым и слегка обескураженным.       – Виктория. Ваша новая горничная.       Теперь Хауэлл не смогла не отметить его глаза: большие зелёные глаза, посаженные в глубокие тёмные мешки, и этими глазами он буквально впился в неё чрезмерно пристальным изучающим взглядом. Происходи это всё где-нибудь в другом месте и не будь на Виктории этой униформы, она бы уже давно наградила этого парня пощёчиной за неприкрыто оценивающий взгляд, каким в приличном обществе на девушку не смотрят. Но она была вынуждена терпеть. Терпеть и прятать свои пылающие жаром щёки.       – Неплохое имя. Для прислуги-то, – безразлично откомментировал Роман, снова откинувшись на подушку и устремив усталый сонный взгляд к потолку.       Виктория предпочла ничего не отвечать, однако в эту секунду в ней взыграло такое безмерное возмущение, что её лицо непроизвольно скривилось. Девушка быстро отвернулась, сделав вид, будто собирает с пола пустые бутылки из-под алкогольных напитков.       Странное ощущение неприятной неловкости не отпускало её, лишь переполняло ещё больше, подогревая желание как можно скорее избавить себя от необходимости общаться с этим парнем. И всё же, хоть ей и не особо хотелось, но она должна была хотя бы попытаться найти к нему подход. Знакомство с Романом, однако, подарило Вик совершенно противоположные эмоции, нежели встреча с Шелли.       – Вы что-то... – горничная покрутила в руке бутылку с остатками текилы, – отмечали?       – Не твоё собачье дело, – грубо кинул ей Годфри, потирая глаза и откидывая с лица пряди каштановых волос. В своём утреннем похмелье даже этот красавчик выглядел скверно.       – Действительно, – сквозь зубы тихо ответила Виктория, решив не задавать больше лишних вопросов и не зарабатывать себе лишний стресс. – Ваша мать попросила меня приготовить завтрак и разбудить вас. Оладьи ещё горячие. Если хотите...       – Я не хочу оладьи, – перебил её Роман с абсолютной апатией, даже не обронив взгляда в сторону служанки.       – Ладно, хорошо, – немного растеряно сказала Виктория, но быстро справилась с волнением. – Раз вы не хотите оладьи, я могу приготовить, например, омлет с сыром и помидорами.       – Не хочу омлет.       – Тогда, может быть...       – Заткнись уже. Что бы ты сейчас не предложила, знай, что я это не хочу, – Роман закатил глаза.       Оторопевшая Виктория смотрела на него, не мигая, и из последних сил сдерживала в себе неистовое желание запустить в голову этого привередливого парня пустую бутылку. Просто поразительно, с какой лёгкостью ему давалось вопиющее хамство.       – И чего же в таком случае молодой господин желает на завтрак? – спросила Хауэлл, нарочито иронично акцентируя внимание на словосочетании «молодой господин». У неё, если на чистоту, и язык-то едва поворачивался так называть наглого сверстника.       Уловив скрытые нотки возмущения в её голосе, Роман победоносно ухмыльнулся. Кажется, раздражение девушки, старательно ищущей ключик к его непростому сердцу, нестерпимо тешило Его не выспавшееся этим утром Величество. Роман сел на кровати, зычно выдохнул через нос, рукой зачесал назад густые блестящие волосы и с особым интересом вновь оглядел девушку с ног до головы, но на этот раз медленно и с аппетитом, словно выбирал тортик в кондитерской. Этот взгляд был ещё хуже того, с каким он обратился к ней, только открыв глаза.       – Тебя, – произнёс он скоро.       Незамедлительно образовалась потуплённая тишина. Виктория чуть не подавилась воздухом. Её челюсть медленно опустилась, а брови взметнулись над быстро заморгавшими глазами. Изо всех сил надеясь, что она просто неправильно расслышала его ответ (хотя его голос звучал чётче некуда), горничная спросила:       – Прошу прощения?       – Тебя хочу. На завтрак. Причём завтрак в постель, – и он так мило и невинно улыбнулся, будто бы на самом деле не произнёс ничего из ряда вон выходящего.       Будь у его слов менее самоуверенная интонация, Виктория бы приняла это всё за очень неудачную скудоумную шутку. Но вид у Романа был таким серьёзным, а глаза смотрели на неё с ожиданием. Виктория почувствовала подкатывающее к горлу отвращение. Почему глупость сказал он, а стыдно было ей!       – Я... – из неё вырвался смешок, но совсем не от веселья. – Я, конечно, извиняюсь, но меня взяли на должность горничной, а не хозяйской подстилки. Насколько я знаю, в мои обязанности не входит сексуальное удовлетворение.       На что у вальяжно развалившегося на кровати Романа нашёлся незамедлительный ответ:       – Я решаю, что входит в твои обязанности, а что нет. И, если я скажу тебе прыгнуть в постель, ты прыгнешь. Усекла?       В эту секунду Виктория потеряла всякую надежду на дружелюбное выстраивание своего диалога с ним. Этот парень явно видит в ней не ту, кем она пытается быть в этом доме: не горничную, желающую помочь, и уж тем более не потенциального друга, которым она могла бы для него стать. А кроме того, кажется, у него совершенно нет понятий о такте и вежливости. Потому оскорблённая Виктория, решив, что продолжать разговор с ним бесполезно, собрала оставшиеся бутылки, взяла их в охапку и молча направилась к двери под сопровождение следящего, острого, как лезвие бритвы, взгляда Романа.       – Я зайду позже, чтобы навести порядок в этой комнате. Надеюсь, у вас к тому времени появятся неотложные дела, – холодно сообщила она и удалилась из комнаты, оставив после себя лишь лёгкий аромат обиды, который Роман предпочёл проигнорировать.       Вернувшись на кухню, Виктория скинула собранные в комнате бутылки в мусорный контейнер и сунула руки под напор тёплой воды. Сполоснув руки, она плеснула себе приятно отрезвляющей водой на лицо. Омерзительные мысли роились в её голове, а сердце от тревожной досады стучало в горле. Размышления о правильности своего поступка перекрывали резко противоположные мысли о допустимости поведения Романа. Нет, она всё сделала правильно, а вот он... Этот... кретин! Хам! Да что он о себе думает! Развалился в дорогущей кровати на дорогущем постельном белье и думает, что ему всё дозволено?! Девушка едва могла успокаивать себя, гневная дрожь бросалась по всему телу. У неё не укладывалось в голове: как можно позволять себе такие гнусные высказывания в адрес совершенно не знакомой девушки и ждать от неё чего-то, помимо обиды! Этот парень, с отвращением думала о нём Виктория, либо совершенно не умеет общаться с девушками, либо никогда в жизни не сталкивался с отказами. А учитывая его внешность и статус, Вик больше склонялась ко второму варианту. Что ж, с дебютом, многоуважаемый Роман Годфри, сэр!       После долгожданного знакомства с детьми Оливии Виктория, проводя оставшееся время за работами по дому, не переставала размышлять о том, насколько же разные Шелли и Роман, несмотря на то, что оба воспитывались в одинаковых условиях. Она – милый и добрый солнечный лучик, дарящий всем свою пусть и неказистую, но самую искреннюю и оттого самую очаровательную улыбку; и он – распущенный невежественный кот, привыкший лишь брать, но ничего не давать взамен. Вот он, наглядный пример того, насколько прекрасным может быть уродство и насколько уродливой может оказаться красота.