До скорой встречи

Окита-сенсей вдруг рухнул на землю. Только что он так легко выполнял самые разные приемы кенджуцу и вдруг замер, так и не доведя до конца последний удар. Его повело вбок и вперед, и он рухнул на колени. Меч выпал из рук. Сенсей не мог подняться на ноги. Он зажал ладонями рот, стараясь сдержать кашель, но кровь с рук все равно капала на землю. А за спиной из ниоткуда возникла фигура с обнаженным мечом. И этот меч со свистом опустился над сенсеем…

***

Сей в ужасе открыла глаза и резко села на постели. Кошмар все еще не отпускал, и она до боли сжала собственные плечи. Затем сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Через какое-то время сердце стало биться ровнее. Сей медленно поднялась и вышла из комнаты. Пытаться снова заснуть теперь было бессмысленно. Подобное случалось не в первый раз. Девушка аккуратно задвинула сёдзи и пошла в сторону додзё. Она не была одета для тренировки — вместо ги и хакама на ней была легкая ночная юката, но только тренировка могла помочь прийти в себя и избавиться от плохих мыслей. Казармы Шинсенгуми тонули в тишине. Ее разгонял только редкий шум ветра и далекие разговоры охраны у ворот. В додзё было темно. Сей разве что по привычке смогла найти стойку с бокуто и взять в руки оружие. Тренировка и правда помогла. Разные приемы, быстрые атаки, сражение с невидимым врагом. Все это заставляло погрузиться в особый, независимый от реальности, мир, в котором были только мечник и его меч. Но чем больше Сей тренировалась, тем больше уставала. А с усталостью появлялись и мысли о будущем Окиты-сенсея. С упорством, достойным воина, Сей отгоняла эти мысли подальше от себя, но они все равно возвращались. Между тем приближался рассвет, а вернуться следовало до того, как ее отсутствие кто-то заметит.

***

Сей была не самым плохим врачом. Она многому научилась у отца, даже просто наблюдая, как тот лечил своих пациентов. Пусть Окиту-сенсея доверили не ей, но нельзя было не замечать ухудшений в его состоянии. Да, приступов долгое время не случалось, но ведь было известно: если больной чахоткой начал кашлять кровью, то ему уже ничем не помочь. И именно из-за этого знания так не хотелось верить в плохое. В то, что он умрет вот так. И в то, что она оказалась рядом с сенсеем во время следующего приступа, тоже поначалу не хотелось верить. Первые несколько мгновений. А потом самым важным делом стала помощь. Нужно было успеть многое. И Сей, пусть она сама и считала иначе, сделала все, что могла. Теперь девушка сидела в комнате капитана первого отряда и не думала ни о чем. Как будто наслаждалась собственной болью, которую вызывала такая беззащитность и беспомощность лучшего мечника Шинсенгуми. А когда появился городской врач, Сей подумала вдруг, что не желает сейчас доверять сенсея никому постороннему, но понимала, насколько глупо и необоснованно выглядел бы отказ. Тем более, что именно она сейчас ничего больше не могла. А вот настоящий врач… Поэтому Сей незаметной тенью сидела у сёдзи и следила за тем, как лечили сенсея: как проверяли дыхание, какие лекарства дали выпить. В самом конце врач спросил, кто оказывал больному первую помощь, и, прежде чем уйти, дал Сей несколько советов по уходу за больным. Она провела у постели сенсея весь вечер, всю ночь и весь следующий день, не обращая внимания на предложения товарищей ее сменить. Наконец, под вечер второго дня, в очередной раз зашел заместитель командира. К тому моменту Сей уже с трудом справлялась с усталостью. Не было ничего удивительного в том, что Хиджиката-сан заметил это.  — Камия, если ты уснешь прямо здесь, никому от этого не станет лучше. Иди и отдохни. У тебя четыре выходных дня, начиная с завтрашнего. Это приказ. Ни на что, кроме тихого «слушаюсь», сил у Сей не хватило. Несмотря на усталость она долго не могла заснуть. А после ей все равно приснился тот же самый сон. В этот раз он казался еще страшнее — Сей только что видела последствия очередного приступа. Пробуждение не принесло облегчения и казалось продолжением кошмара. Сей дрожала, на глаза наворачивались слезы. Нечего было и думать о том, чтобы загнать эмоции внутрь тем же способом, каким она это делала раньше. В голове крутились тяжелые мысли. Она давно решила, что ради Окиты-сенсея готова умереть. Погибнуть, защищая его. Но смотреть, как сенсей медленно умирает, было выше ее сил. Особенно теперь, когда она своими глазами увидела, насколько бывает ужасна эта болезнь. Сей тихо поднялась с постели, как в полусне нашла свою одежду и мечи и выскользнула из комнаты, никого не разбудив. Оделась девушка уже снаружи. Никем не замеченная она покинула штаб Шинсенгуми. Киото казался на удивление тихим. Сей заставляла себя прислушиваться и быть осторожнее, чтобы не подставиться под какую-нибудь неожиданную атаку. Но шла она уже довольно долго, а никто кроме парочки бродяг и нищих не попался ей по дороге. Выглянула из-за туч луна. Полумесяц. Стало светлее. Сей заметила, что находится совсем недалеко от дома О-Сато-сан. Без какой-то особой цели она все же свернула на нужную улицу. Сей подошла к дверям и замерла, не решаясь постучать. О-Сато-сан была хорошим другом. Она всегда помогала советом. Наверняка помогла бы и сейчас. Но меньше всего хотелось впутывать в это дело единственную подругу. Сей развернулась, чтобы уйти, но вдруг услышала тихий свист. Она схватилась за меч и огляделась по сторонам. Свист затих, а потом откуда-то сверху раздался голос:  — Камия-хан! Из окна второго этажа выглядывал Мабо. Сей жестом попросила мальчика спуститься к ней. Он послушался.  — Камия-хан, что вы тут делаете? — он говорил удивленным шепотом.  — Мабо, можешь принести мне два листа бумаги, тушь и кисть? Мальчик без возражений вернулся в дом. Неожиданная просьба явно сбила его с толку, и он не стал дожидаться ответа на свой вопрос. А Сей все никак не могла до конца осознать, что сейчас собиралась сделать. Но когда письменные принадлежности оказались у нее в руках, не задумываясь начала писать. Пришлось только сесть к порогу, чтобы разложить бумагу и развести тушь. Подождав, пока бумага высохнет, Сей сложила письмо и завернула его еще в один лист.  — Мабо, отнеси это завтра в штаб Шинсенгуми, хорошо?  — Камия-хан, что вы собираетесь делать? Что-то… опасное? — Сей смутилась. Конечно, ее поведение даже ребенок посчитал бы странным.  — Я… не могу сказать. Просто сделай, как я прошу. Пожалуйста. И ничего не говори О-Сато-сан. Не стоит ей волноваться.  — Ладно. — Мабо согласился без особого желания, скорее просто из привычки слушать старших. Сей вдруг захотелось успокоить его. Обнять, как когда-то давно, когда он помог ей найти того убийцу после Икеда-я. Но теперь Мабо был гораздо взрослее, поэтому она не решилась, и вместо этого обошлась словами:  — Прощай. И позаботься об О-Сато-сан, хорошо? Я прошу тебя как мужчину. Мальчишка со всей серьезностью и ответственностью кивнул. Сей убедилась, что он вернулся в дом, и покинула знакомую улочку.

***

Хиджиката Тошизо был занят делами отряда. В последнее время у Шинсенгуми добавилось забот. Неотложные дела решались быстро, но на все остальное практически не оставалось времени. Сегодня он не сомкнул глаз из-за накопившихся дел и очередного приступа Соджи. После бессонной ночи болела голова. Давно остывший чай не слишком-то помогал прийти в себя. К тому же, со стороны ворот уже довольно давно доносился какой-то шум. Поначалу Хиджиката старался игнорировать его, но с каждой минутой это становилось все сложнее. Нужно было разобраться в происходящем. В воротах стоял мальчишка лет одиннадцати. Он что-то горячо доказывал охранникам. Хиджиката подошел достаточно близко, чтобы расслышать слова:  — Я же говорю, что у меня есть дело к командирам! — судя по раздражению в голосе, мальчик пытался прорваться внутрь уже давно. Охрана ему возражала, пытаясь в чем-то убедить. Пускать внутрь его точно не собирались. Но мальчик как заколдованный повторял, что ему нужно видеть кого-нибудь из командиров. Подобное упорство заслуживало уже того, чтобы выслушать человека.  — Я заместитель командира Хиджиката. Если у тебя важное дело, иди за мной. Мальчишка удивленно замер, но сразу же спохватился и пошел следом. Рядовые у ворот изумленно переглянулись, но возразить не посмели. Хиджиката возвращался в свою комнату и следил, чтобы внезапный посетитель не отстал и не заблудился где-нибудь. И одновременно думал, что же понадобилось от них этому мальчишке. Может, в отряд захотел? Вот еще только дети в Шинсенгуми не пытались вступить! Скоро они подошли к комнате. Уже внутри Хиджиката опустился на татами сам и велел сесть мальчику.  — Я тебя слушаю. Паренек сильно нервничал. Он что-то долго искал за отворотом своего кимоно. Наконец, достал письмо, и только после этого ответил Хиджикате:  — Меня зовут Масаичи. Вам Камия-хан просил письмо передать. Хиджиката удивленно принял пакет.  — Камия Сейдзабуро? — другого Камии в отряде не было, но Хиджиката посчитал нужным уточнить. Мальчишка кивнул. Ему явно было очень неудобно здесь находиться.  — Можешь идти. Запомнил дорогу? Повторять дважды не пришлось. Мальчишка немного резко поклонился, поднялся и вышел. Оставшись в одиночестве, Хиджиката развернул письмо. Бегло пробежал по строкам.  — Камия… Что, черт возьми, на тебя нашло? — быстро и тихо проговорил Хиджиката. Камия покинул отряд. Письмо было прощальным. Хиджиката уже устал злиться на дезертиров. Они появлялись так регулярно, что стали не более чем раздражающей частью неприятной работы, которую все равно нужно делать. Вот только Камия не казался трусом, способным на предательство. Мальчишка был в Шинсенгуми почти с самого начала. Память услужливо показывала моменты из прошлого, по которым было видно, что Камия растет настоящим самураем. Хиджиката не знал, как быть. Может, и нужно было махнуть рукой и поступить, как полагается. Но что-то здесь было не так. Надо было разобраться. Хиджиката вздохнул и поднялся на ноги. Дела придется отложить. Кондо был у себя. Хиджиката, рассказывая о случившемся, старался никак не выдать внутреннего несогласия с ситуацией. Это был только отчет перед командиром. Тот слушал молча, с каждым словом Хиджикаты становясь все мрачнее, а затем задал вопрос:  — Тоши, я понимаю, что ты хочешь сказать. И все же спрошу. Камия мог предать отряд? — на слове «предать» был сделан акцент. Речь шла не об уже случившемся уходе, а именно о предательстве. Об измене.  — Нет. — Хиджиката ответил мгновенно. Он верил в искренность своего ответа, но даже такая правда сейчас мало чем могла помочь. Кондо-сан тяжело молчал.  — У Камии ведь сейчас отпуск?  — Четыре дня. Сегодня первый. Остается три. — Хиджиката понял, к чему был задан этот вопрос.  — Тоши, я хотел бы дать ему шанс. — Словно уговаривая, он добавил. — Хотя бы ради Соджи. Хиджиката чуть склонил голову. Он подчинился этому решению. Со странной смесью облегчения и тяжелого груза на плечах. Четыре дня отсрочки, которые должны были помочь. Четыре дня надежды и борьбы между странными чувствами и привычным долгом. Но что-то говорило ему, что ожидание не оправдает надежд командира, какими бы они ни были.

***

Остаток ночи Сей провела в какой-то гостинице. На этот раз усталость помогла заснуть, и она проспала почти до полудня. И проснулась, только когда Мабо точно уже должен был отдать письмо, и путь назад был отрезан. До нее дошло, наконец, что же она натворила. Она бросила отряд. Предала командира, Хиджикату-сана, товарищей… Окиту-сенсея!  — Нет! Осознание пришло с опозданием, но мгновенно. Однако внутреннее понимание всего совершённого по ощущениям растянулось на невероятно долгий срок. Сей знала, что едва ли сделала за это время и несколько вдохов, но каждое мгновение казалось длиннее часа. Она поняла, насколько ее поступок был глупым. Совершенно необдуманным и безответственным. Однако от того он не переставал быть непоправимым. Глаза наполнились сдерживаемыми уже очень долгое время слезами. Стремясь спасти от боли себя, она причинила вред другим.  — Что же я наделала… — самоконтроль полностью покинул ее. Девушка в таком странном теперь мужском наряде почти до крови закусила свою руку, чтобы удержать крик. С Сей случилась истерика. Все те эмоции, которые она копила в себе, вырвались наружу. Боль, противоречия между долгом и чувствами, стремление защитить сенсея и невозможность этого сделать, осознание того, что он умрет несмотря ни на что. Поэтому она и сбежала. Не смогла бы вынести, произойди это на ее глазах. Будучи готовой умереть ради Шинсенгуми или защиты сенсея, она оказалась неготовой пережить его смерть. И, тем более, наблюдать за тем, как медленно та отвоевывает все права на него. Сей ушла из отряда под влиянием всех этих эмоций. Она не контролировала себя. Хорошо было бы так сказать, но она с удивительно чистым разумом покидала Шинсенгуми. Тем более странно, что смысл своего поступка Сей поняла только сейчас. И теперь ко всему этому добавлялось осознание собственной низости и слабости. Она. Бросила. Отряд. После всех слов о том, какой она прекрасный самурай. Дезертировала. Нарушила второй пункт Устава. И даже раскаявшись, не могла вернуться. Не имела права. Не смела причинить Оките-сенсею еще больше боли.

***

Окита сидел на постели. Ему, конечно, велели не вставать. Но лежать и ничего не делать — это даже хуже, чем ничего не делать и сидеть. Тем более, когда в голове крутятся не самые приятные мысли. Впервые за долгое время они были другими. Не эгоистичными мыслями о собственной судьбе и скорой смерти. И не пространными рассуждениями о том, что сейчас происходит в стране, и чему он не в силах помешать. Не самообвинения в невозможности помогать Кондо-сенсею. И даже не… страх за него. Не то липкое чувство, которое мешало жить уже довольно давно. Будто кроме него, Окиты Соджи, у командира Шинсенгуми не было больше людей, готовых до конца его защищать. Утром он уже вставал. Хотел поговорить с Кондо-сенсеем, выпросить для себя хоть какое-то дело. Но случайно услышал то, чего не должен был. Камия-сан ушла из отряда. Покинула Шинсенгуми, оставив прощальное письмо. Все это было слишком знакомым. Слишком честным для обвинений в трусости и предательстве. Камия-сан не могла все бросить. После всего, что было, она не могла уйти без причины. Поэтому он даже про себя не мог обвинять Камию-сан. Все эти мысли крутились в голове, повторялись, путались друг с другом. Окиту отвлек от них звук шагов за пределами комнаты. Хиджиката-сан вошел без стука, просто сказал: «Соджи, это я».  — Хиджиката-сан! — Соджи привычно улыбнулся.  — Почему ты не отдыхаешь? — Хиджиката-сан был явно встревожен. Окита погрустнел и отвел глаза. Отвечая, он уже не пытался казаться веселым.  — Я… не могу. Я только и делаю, что лежу в постели. Я устал отдыхать. Хиджиката-сан, когда я смогу приступить к своим прямым обязанностям? Он заранее знал ответ и не ошибся.  — Соджи… Ты помнишь слова Кондо-сана. Конечно, он их помнил. «Соджи, побеспокойся сначала о себе. Отряд от тебя никуда не денется. Твоя первоочередная задача — вылечиться». Окита кивнул. Но заместитель командира все еще был чем-то обеспокоен.  — На самом деле, Соджи, у меня к тебе есть важный разговор.  — Я вас слушаю.  — Ты не знаешь, были ли у Камии какие-то проблемы? Какая-нибудь серьезная причина, из-за которой он бы начал действовать, не подумав?  — Камия-сан? — Окита не удивился вопросам, но не знал, как ответить на них.  — Камия покинул отряд. — Хиджиката-сан на несколько мгновений замолчал. Должно быть, раздумывал, нужно ли продолжение. — Без разрешения. Окита обреченно выдохнул:  — Я слышал. Промолчать было невозможно. Пусть даже Хиджиката-сан возмутится, что он вопреки всем просьбам так просто ходит по казармам.  — И что же? Была ли у него причина, способная стать оправданием? — заместитель командира будто и не обратил внимания на признание Окиты. Окита какое-то время молчал, а затем неуверенно задал вопрос:  — Заместитель командира, будете ли вы… наказывать за нарушение Устава… девушку? — последнее слово далось ему с огромным трудом. Предавать всегда больно. И сейчас Окита ощущал себя именно предателем, хотя на деле всего лишь пытался спасти чужую жизнь. Хиджиката-сан стал суровее.  — Даже со своей болезнью Камия остался в Шинсенгуми. Он сам решил остаться. И он все еще мужчина. Если это единственная причина, которую ты способен назвать, то говорить нам больше не о чем.  — Заместитель командира, вы не знаете всего. Это моя вина. Камия Сейдзабуро всегда была девушкой. Она вступила в Шинсенгуми ради мести. Вы знаете эту историю, я не буду сейчас тратить ваше время. Куда важнее то, что это я позволил ей остаться. Я знал обо всем, но скрывал. И лгал вам и командиру. Единственный, кто заслуживает наказания — это я. Но Камия-сан здесь не при чем. Она выполняла мой приказ. Я уже давно говорил ей покинуть отряд. Окита понимал, что все не так просто. Что Камия-сан покинула отряд по какой-то иной причине. И это точно не было выполнением его старых просьб. Он вроде бы говорил честно и логично. Правильно. Не лгал. Но даже сам себе не верил. Это было так странно… Окита замолчал. Он смотрел куда-то вбок и ждал ответа. Решения командира.  — Соджи, я не договорил. Кроме нас троих никто не знает, что Камия покинул отряд. Если он… Если она не станет делать глупостей, то никого не придется наказывать. Все-таки странно было говорить об этом. Выискивать причины, чтобы помочь Камии избежать наказания. Игнорировать ее выбор. Но… Еще раз произойдет что-то похожее на случай с Яманами — и Соджи не выдержит. В таком состоянии — точно. Теперь Окита все же рискнул на него посмотреть.  — Глупостей?  — Если она вовремя вернется. Это было бы лучше всего, мы смогли бы ее отпустить. Надежда в глазах Окиты вновь сменилась на обреченность. Вся эта история до боли напоминала ему историю Яманами-сана. Даже если причины были другими, менее серьезными, сходство было слишком сильным. Камия-сан ни за что не согласилась бы вернуть все назад, как будто ничего не произошло. Не стала бы выгораживаться и не пыталась бы выторговать себе жизнь. Тем более, что несмотря на отпуск, который давал короткую отсрочку, оставалось письмо об уходе. Хиджиката-сан о нем почему-то не напомнил. О письме знали трое… и еще сама Камия-сан. Окита вздохнул. Она точно считает это письмо неопровержимым доказательством собственного предательства.  — Наверняка была какая-то причина…  — Но ты ее не знаешь. Окита понял, что произнес последнюю мысль вслух. Пришлось отвечать:  — Нет. Хиджиката-сан кивнул этому ответу.  — Понятно. Не перенапрягайся, Соджи. В любом случае — сейчас у Камии отпуск. Хиджиката Тошизо возвращался к себе в комнату. Необходимо было хорошо обдумать все, что он сейчас узнал. Утром Хиджиката с облегчением согласился с желанием Кондо-сана подождать, но при необходимости готов был действовать согласно Уставу. А теперь сама мысль поступить с Камией так вызывала брезгливость. Он и подумать не мог, что будет так трудно разбираться с девушкой. Где-то рядом крутились вопросы, как Камия вообще смогла остаться в отряде и добиться таких успехов. Хиджиката не представлял, о чем могла думать девушка, избравшая путь воина. Не дочь самурая, по велению долга взявшая оружие. Простая девушка, у которой был шанс уйти после осуществления мести. Но она осталась. Упорная, самоуверенная и в меру наглая. Неудивительно, что Камию так легко можно было принять за мальчишку. А еще гордая, верная и преданная. Такая странная девушка, все-таки ставшая самураем. Хиджиката не мог не восхититься. Слишком уж поступок этой девчонки напоминал ему самого себя в юности. Те многочисленные вызовы, которые он бросал окружающему миру с целью стать самураем. Он не испытывал гнева и не чувствовал себя оскорбленным из-за того, что в отряде несколько лет находилась девушка, но и игнорировать ее ложь было нельзя. Бездействие раздражало. Но вместо того, чтобы что-то делать, теперь правильнее всего было ждать. Единственный приемлемый для Шинсенгуми способ разрешить проблему сейчас не подходил. Оставалось надеяться, что до конца своего отпуска эта девчонка одумается и вернется. Тогда ей можно будет дать разрешение покинуть отряд. Это был бы лучший вариант. По крайней мере, Камия останется жива, и ее не станут искать как дезертира. Куда хуже все обернется, если Камия решит не возвращаться. В этом случае оставалось надеяться, что за несколько дней она сможет уйти достаточно далеко от столицы. Хиджиката медленно выдохнул. Слишком много мыслей. Пока что он решил забыть о Камии и сосредоточиться на других делах.

***

С момента приступа прошло пять дней. Врач говорил, что именно через этот срок необходимо проверить самочувствие пациента еще раз. Предполагалось, и это было бы правильным, что врач придет в казармы сам. Однако вчера какой-то паренек доставил записку. В ней лекарь сообщал, что не сможет прийти, очень вежливо извинялся и просил проводить к нему Окиту. Хиджиката, стоило только прочитать это письмо, со злостью бросил его на стол и спрятал руки в рукавах хаори. На утро он решил сам проводить Соджи до лечебницы, тем более что у него появились дела в городе. Можно было отправить в качестве сопровождения кого-то из рядовых, но Хиджиката почему-то был уверен, что должен пойти сам. Соджи был счастлив идти по городу вместе с ним. Даже немного улыбался. В молчании они дошли почти до самой клиники. Соджи вошел внутрь первым и замер на пороге. Хиджиката зашел следом и понял, чему он так удивился. Внутри был… была Камия. Все еще в мужской одежде. Она как раз усаживала на скамью какого-то пожилого мужчину. Будто заметив взгляд, она обернулась.

***

 — Заместитель командира… Хиджиката-сан молчал и смотрел прямо на нее. Сей не знала, как ей быть. Все походило на безвкусную театральную постановку. Нельзя было остаться, нельзя было уйти. Но надо было что-то выбрать.  — Мне очень жаль. Я приму любое наказание. — Сбежать сейчас она бы не посмела.  — Поговорим об этом, когда вернемся. — Заместитель командира говорил сурово и жестко. — У меня есть еще одно дело, я могу тебе доверить Окиту?  — Я не подведу. — Ей не пришло в голову ответить иначе. Если уж так вышло, то будь, что будет. Хиджиката-сан кивнул. Сей не ожидала, что ей так легко поверят, и почувствовала странную благодарность.  — Когда вернетесь, Камия пусть зайдет к командиру. — И заместитель командира вышел, не дожидаясь ответа. В клинике было на удивление мало людей. Кроме самой Сей и Окиты-сенсея был только тот самый пожилой торговец, у которого стало плохо с сердцем и которому нужно было помочь дойти до врача. Торговец уже зашел внутрь, и они остались наедине. Говорить не хотелось. Оправдываться тоже. Было стыдно даже повернуть голову и посмотреть на сенсея. И нельзя было не замечать, как он смотрел на нее все это время, будто пытаясь понять причину ее поступка. К сожалению ли, к счастью ли, но врач освободился быстро и пригласил следующего пациента подняться на второй этаж. Торговец уже ушел. Сей осталась сидеть на той же лавке, теперь уже совершенно одна. Окита прошел в комнату врача. Тот жестом велел пациенту опуститься на пол и подошел поближе. Поздоровался, произнес несколько стандартных извинений за то, что заставил ждать. После этого велел спустить одежду с плеч и начал осмотр. Когда он закончил, лицо было серьезным и озабоченным, но не удивленным. Судя по всему, его опасения подтверждались.  — Прошу прощения. Я сам сказал вам прийти сюда, но в следующий раз лучше вызовите другого врача. Только никуда не ходите. Вам нужен покой. — Окита натянул одежду обратно. — Можете идти. Вас внизу кто-то ждет? Хорошо. Позовите сюда этого человека. Мне надо с ним поговорить. Окита кивнул, поднялся на ноги и вышел. Жаль, что разговора с Камией-сан было не избежать. Он хотел спросить, вернется ли она вместе с ним, хотел этого, знал, что это возвращение возвратит все на свои места. Но понимал, что убедить Камию-сан официально покинуть отряд, забыв о прощальном письме, будет весьма трудно. Она ни за что не согласится с разрешением уйти, а Хиджиката-сан не станет уговаривать слишком долго. Возможно, сама Камия-сан сейчас была убеждена, что после возвращения ее ждет смерть. И, похоже, согласилась на это. Хотелось успокоить ее, сказать, что у нее есть шанс, убедить послушаться хотя бы в этот раз… Но Окита совершенно не представлял, как это сделать.  — Камия-сан, — он говорил как прежде дружелюбно, но голос чуть дрогнул. — доктор просит тебя зайти к нему. Она наконец-то посмотрела на него и кивнула:  — Окита-сенсей… Подождите здесь, я вас очень прошу. Никуда не уходите. Врач был тот же самый, что приходил к сенсею пять дней назад. Он узнал Сей и сразу перешел к делу.  — Камия-хан, верно? Думаю, вы понимаете, насколько состояние Окиты-хана запущено. Ему нужен длительный отдых и отсутствие нагрузок. Любых. Волнений тоже стоит избегать. — Врач ненадолго замолчал, а потом внимательно посмотрел на Сей и продолжил говорить. — Вы очень грамотно оказали ему помощь несколько дней назад. Я могу вам доверить Окиту-хана?  — Я обещаю, что позабочусь о нем. Только, пожалуйста, запишите подробно все рекомендации. Врач сел за стол и начал писать рецепт. Он и правда оказался очень подробным. По крайней мере, Сей видела, что на одном листе бумаги все рекомендации не поместились. Оба листа врач завернул еще и в бумагу для писем, и уже в виде серьезно выглядящего свертка отдал Сей. Девушка спрятала его за отворот своей одежды. Еще встретив здесь сенсея, она решила вернуться и принять наказание. Теперь же надо было отдать хотя бы этот рецепт. Когда Камия-сан появилась после разговора с врачом, она выглядела очень решительно.  — Камия-сан… ты возвращаешься?  — Да. Окита только мог надеяться, что все решится к лучшему.

***

Улицы были на удивление пусты. Сей и Окита-сенсей неспешно шли в сторону храма Ниши-Хонганджи. Девушка старалась идти медленнее по двум причинам: не стоило заставлять сенсея напрягаться, и хотелось как можно позднее вернуться в штаб, где решится ее судьба. Сбегать Сей не собиралась, но все равно старалась оттянуть момент истины на как можно более долгий срок. Она настолько погрузилась в свои мысли, что внезапная остановка сенсея стала для нее полной неожиданностью. Из-за поворота появилось несколько человек. Пока еще они не собирались нападать, но сам их вид говорил об опасности. Сенсей сделал несколько шагов вперед. Сей потянулась к оружию, но он остановил ее.  — Что вам нужно?  — Ты Окита из Шинсенгуми?  — Капитан первого отряда, Окита Соджи. Что вам нужно?  — Твоя жизнь, собака бакуфу. Их было восемь человек. Окита-сенсей с легкостью отразил первые несколько ударов. Сей тоже обнажила меч. Они стояли спина к спине. Бой увлек Сей. Она защищалась и атаковала, мир привычно изменился. Восприятие сузилось до конкретных врагов, но в то же время Сей воспринимала мельчайшие подробности боя. Они уже смогли избавиться он большей части ронинов, когда в этот четкий мир ворвался посторонний звук. Кашель. Сей не успела даже подумать, угрожает ли опасность ей, и обернулась на сенсея. Вокруг него было трое врагов, один из которых решил воспользоваться внезапным преимуществом. Давний кошмар оживал. Сенсею угрожает смертельная опасность, а он из-за болезни не может защититься. Сей бросилась между Окитой-сенсеем и тем ронином. В последний момент она успела. Два меча столкнулись. Слабее оказался меч Сей. Ее ранили. Теперь тем более нужно было победить того врага. Но в глазах все поплыло. Последней мыслью было понимание, что ранивший ее ронин может уйти.

***

Хиджиката все пытался понять, почему это происшествие отнимало у него так много сил и создавало столько проблем. Днем, когда они с Соджи встретили Камию в лечебнице, он испытал облегчение от того, что вся эта история наконец-то закончится, причем лучшим образом. Возвращение Камии укладывалось в срок, обозначенный командиром. Но вот вернулся Соджи, весь в крови. На руках он нес Камию, у которой была серьезная рана на груди. История не заканчивалась. Просто переходила на следующий круг. Он приказал отвести девушке отдельную комнату. В этой комнате, вопреки даже увещеваниям командира, провел ночь Соджи. Хиджиката мог только догадываться, о чем он думал, наблюдая за беспокойным сном Камии. К утру девушка затихла и перестала метаться по постели. Хиджиката решил выяснить, что же произошло.  — Соджи, что с вами случилось? — он смотрел не на капитана первого отряда, а на бледное лицо Камии.  — На нас напали. Какие-то ронины, по произношению вроде из Чошу. — Голос был бесцветным и тяжелым, а между словами каждый раз повисало молчание. — Камия-сан хорошо сражалась, смогла нескольких убить. Но потом у меня случился приступ, и она… Она закрыла меня собой. — В этих словах было столько боли, что даже Хиджиката изменился в лице. Что уж говорить об Оките, которому рассказывать о случившемся было сложнее в разы. — Я потом их убил. Никто не сбежал. Камия застонала и открыла глаза. Она попыталась поймать взглядом сидящих подле нее мужчин.  — З-замести… тель коман… дира, это не так. — каждое слово она произносила на выдохе и очень тихо, а потом замолкала, чтобы через какое-то время заговорить вновь. Хиджиката видел, с каким трудом ей это удается, и хотел остановить. Но не стал. Понимал, что должен выслушать объяснения. Камия продолжала. — Тот, который… ранил… меня… Он ушел… я ви… дела. У Камии на глаза навернулись слезы. Чем именно они были вызваны, было не ясно. Но Хиджиката понял, что Камия сейчас признавалась в очередном нарушении Устава. Соджи, по-видимому, тоже это понял.  — Хиджиката-сан, я ручаюсь, что… Окита не лгал. Он точно знал, что на тот момент в живых оставалось трое врагов, и он убил их всех. Но и Камия-сан не могла врать. Она не потратила бы последние силы, чтобы сказать неправду и очернить себя в глазах Хиджикаты-сана. Камия-сан сказала то, что посчитала необходимым. Она и правда верила, что вся эта история была еще одним нарушением Устава. И убедить ее в обратном будет сложно. Девушка полуприкрытыми глазами нашла лица заместителя командира и Окиты-сенсея. Они заметили это движение.  — Камия… — Хиджиката начал было говорить, но замолчал. Эти двое расходились в показаниях, но оба были уверены в собственной правоте. Вероятно, прав был все-таки Соджи. В это время Камия нашла глазами его лицо и с трудом на нем сфокусировалась.  — Хи… джиката-сан… — девушка попыталась подняться с постели. Несколько раз она без сил падала обратно. Соджи пытался не то помочь ей сесть, не то заставить лежать спокойно. Наконец, Хиджикате надоело на это смотреть.  — Камия, говори так. Соджи, не давай ей вставать. Камия после этого «ей» едва заметно вздрогнула, но осталась лежать.  — Замес… титель коман… дира, я солгала… о себе, ушла… из Шинсен… гуми, теперь ра…нена, а враг… ушел. Даже если… не ушел… это не важно. Я сбе… жала.— И уже более четко добавила. — Я готова к любому наказанию.  — Соджи, пока ты здесь, проследи. Ей сейчас нельзя напрягаться. И, если ты не забыл, к тебе это тоже относится. Тебе тоже стоит отдохнуть. Слова Камии Хиджиката, казалось, проигнорировал. Он повернулся, чтобы уйти и уже от двери добавил:  — Камия, мы все обсудим, когда ты поправишься. «И если» — добавил ему внутренний голос уже за пределами комнаты. Хиджиката покачал головой, прогоняя эти мысли.

***

 — Камия-сан, зачем ты это сделала! Ведь знаешь же, такой, как сейчас, я и года не проживу. Я же… совершенно бесполезен. — Последние слова были произнесены слишком резко, и Окиту-сенсея стал бить кашель. Будто в подтверждение сказанному…  — Сенсей… — она все же сделала это. Своими глупыми действиями причинила ему боль. Но она не могла в тот момент поступить иначе! — Так… само вышло… Простите… Простите меня… — у Сей на глаза наворачивались слезы. Она извинялась сейчас не за то, что спасла его. А за то, что оказалась недостаточно сильной, чтобы сделать это своей катаной, а не собственным телом. Слаба… Все еще слаба… И сильнее стать уже вряд ли сможет. Вдруг она вспомнила о чем-то.  — Сенсей… у меня… был рецепт… Там… для вас… Сей говорила несвязно. Для того, чтобы сказать хоть что-то, ей нужно было приложить огромное усилие. Она не могла произнести слово сразу — как будто не понимала, что именно нужно говорить. Между самой простой мыслью и ее выражением нужно было установить какую-то сложную связь. Это было так странно… Окита понял, что в рецепте было «для него», но искать не спешил. Камия-сан опять потеряла сознание. Но сейчас она, по крайней мере, лежала на футоне куда спокойнее, чем минувшей ночью. Окита укрыл девушку одеялом, поправил подушку и вышел из комнаты. Всего лишь на обводящую ее энгаву. Странное, по-зимнему серое небо — и это в середине осени — усиливало тревогу. Окита не был наивным настолько, чтобы не понимать, к чему все идет. Отношения с противниками бакуфу обострились до предела. Начиналось что-то очень серьезное. Окита не слишком беспокоился об этом и готов был идти своим путем, пока еще не попадали под удар близкие. До собственной жизни ему давно не было дела. Но теперь — Камия-сан. Еще одна жертва этого кровавого противостояния длиною в несколько лет. Теперь, когда перед глазами не было ее бледного лица, Окита вдруг понял элементарную вещь. Настолько простую и очевидную для мастера меча, что удивительно, как он не осознал сразу. Неизбежную и оттого — страшную: с такими ранами люди не живут. Чудо, что она продержалась до утра. Что пришла в себя и смогла хоть что-то им сказать. Он почему-то не подумал сразу, а ведь рана могла быть значительно глубже. Камия-сан успела… Смогла немного отстраниться от удара… Блокировать его… Если бы еще немного… Окита заставил себя не думать об этом, вздохнул и вернулся к Камии-сан. Каким бы ни был конец, он должен быть рядом.