Хозяйка спит

Сгущается мрак тишиной на обочине ночи, ложится зверьём у подножия старого замка. Он много уж лет служит верную службу кровавому роду; тому, что жестокостью, храбростью, честью творил себе славу. Дом Хеллсинг стоит на века, не склоняя колени. Его два крыла, разлетевшихся бешено птицей, хранят в себе тёмные тайны, великие тайны. Средь сумрака мрачные тени блуждают по саду. Заходят в ротонды, глядят из углов с интересом, лишь только заметят чужого — несутся в погоню. Они эфемерны, они — прошлых лет отголоски. Стоят, не имея возможность рукой прикоснуться, и смотрят, как свет покидает укутанный саваном Лондон. Ах, время прекрасное: тут очень поздно закаты. Купаться во сне можно прямо в лучах уходящего солнца. Во мраке же резко стихают все лишние звуки, оставив лишь дом, до утра очень быстро заснувший. Там спит и хозяйка; она, своим рыцарям веря, лежит на кровати беспомощно, нежась в морфее, и шёлк её кружев приятно ласкает ей кожу, и тюль занавесок дрожит на ветру, слабо-слабо, чуть видно. Не спят только тени — о них вы узнали чуть раньше — и верные звери цепные в руках милой леди. Они, поводка не имея, хранят её сердце и рады лишь только нести свою службу до смерти. Проходят во тьме по пустынным всем залам, и эхо шагов им лишь вторит в ответ на охрану. Они не заснут; им сейчас спать нельзя: долг дороже. И будут они сторожить её душу и тело до света. Они иногда тихо шепчут друг другу важнейшие вести, стараясь усердно не сделать вдруг лишнего шума. Всё ходят и ходят серьёзные, то невзначай разделяясь (дворецкий в одной части замка, в другой — её верный хранитель), то вновь тихо в тьме продолжая свою перекличку. Безлюдно бывает обычно в больших коридорах, в просторных гостиных и пыльных от крови подвалах, но вот иногда лишь, легкой поступью ветра, заметят они во дворе у их замка чужого, как точной стрелой заметаются в воздухе звуки, то — лишь маяки для «своих» у чернеющей ночи. Их слышно отчётливо, ясно, понятно обоим. Они невидимками быстро проносятся к шуму, так, точно и старое зеркало их не заметит. Приказ вот давно уж изучен, отложен у нервов: «двор никому не отдать под угрозою смерти». Они выполняют его много лет, что им выполнить снова? Сталь лесок блестит в тусклом свете луны, у ступенек. С другой стороны — имярек скалит зубы, укрывшись во мраке. Чужак говорит что-то злобное, сказкам не веря, не веря в полночную злобную леди охрану. Они лишь шипят на него: — Будьте потише. — Коль умирать захотел — не буди нашу даму. Ему всё равно, он пришёл с повторившейся в сотый раз целью: врага устранить, и весь дом его напоследок. Он громко кричит, разрезая мрак ночи гортанью, и звонко смеется, уже предвкушая победу. Но только не знает он, как же опасны бывают звери цепные, сидящие у госпожи на коленях. Секунда прошла, когда крики вновь стихли, и звуки другие в ночи потонули бесследно. Лишь мёртвое тело осталось, служило залогом, что ночью никто не посмеет тревожить Интегру. Она сладко спать продолжает, не ведая страха, и зная прекрасно возможности в сумраке бойни. Она доверяет им сердце и кровь беспристрастно, она понимает, что ночью должна быть спокойна. Они лишь, убрав в закрома арсеналы орудий, вновь ходят чуть слышно по залам, до самого утра. Готовы задрать изощренно, жестоко любого, посмевшего нагло нарушить покой когда спит их хозяйка.