Хотя бы на мгновение

Вне себя от гнева молодая турчанка быстрым шагом пересекала очередную улицу, направляясь все дальше от шумных магазинов и людей к месту, где необходимо было поставить, наконец, точку в их до нитки фальшивых отношениях с молодым лейтенантом. Как она могла быть такой глупой и наивной? Конечно, такой красивый и умный молодой человек предпочтет себе подобную - очаровательную, грациозную и милую девушку вроде ее сестры Йылдыз! Неужели жизнь ни капельки не научила ее? Такие, как она, созданы для красивой и роскошной жизни! Такие, как она, всегда получают, то, что захотят. И Леон не был исключением. - Леон...- против своей воли выдохнула едва слышно молодая девушка, даже не думая сбавить шаг, не смотря на то, что ноги ее ныли от напряжения. При упоминании этого имени волна неконтролируемой ярости прошлась по всему телу Хиляль, распространившись до кончиков пальцев молодой девушки, словно через нее прошел сильный разряд, отозвавшийся глухой болью в ушах. Даже имя его было слышать невыносимо. Как она ненавидела себя за свою слабость перед ним! "Да кто он такой? Как смеет крутить людьми, как ему вздумается? Наверняка, это дело его рук! Моя любимая сестра просто стала жертвой жестоких игр проклятого лейтенанта! Наигрался с ней и опозорил на весь Измир! Да и ты хороша, Хиляль! Сама чуть не попалась в его пленительные сети... Заворожил своими пронзительными глазками, красивыми речами и еще на что-то надеется! Ну, уж нет, лейтенант! Не позволю тебе играть со мной!" На одном из поворотов, Хиляль, заблудившись в своих думах, чуть было не столкнулась с греческим солдатом, патрулирующим вместе со своим напарником, но вовремя отскочила в сторону, не забыв при этом испепелить их взглядом, полным презрения. - Не заблудились, прекрасная девушка?- с ужасным акцентом на турецком языке, крикнул ей вдогонку один из них. После чего последовал лающий смех обоих - солдат явно позабавила сложившаяся ситуация с гневной девушкой во главе. "Прекрасная... как же!" - скрипя зубами, пробормотала турчанка, переставляя ноги еще с большим усердием, в надежде поскорее скрыться от их омерзительно раздражающих взглядов. Любое упоминание по поводу внешности выводило ее из себя, побуждало к неконтролируемым вспышкам гнева, так мешавшим ее стремлению не обращать внимания на подобные выпады. Но детские обиды глубоко сидели в ее юной голове, напоминая о себе время от времени. И не было бы так обидно, если бы подобные издевки исходили только от дворовых мальчишек, которым безумно нравилось дразнить соседских девочек. Но даже ее сестра Йылдыз, которой посчастливилось родиться очень симпатичной девочкой с миловидными и тонкими чертами лица, не упускала случая задеть свою впечатлительную сестренку, напоминая о ее неказистой внешности и неуклюжести, с детства зародив в ее голове ростки неуверенности и зажатости. Вся кипя от злости, Хиляль, нервы которой натянулись словно жесткие струны, вдруг неожиданно для себя нервно рассмеялась, совершенно не заботясь о том, что на нее кто-то может странно взглянуть. "И чего же ты ожидала? Маленькая, невзрачная, совершенно не женственная и, как оказалось, до жути бестолковая девушка - лучшая мишень для насмешек!" - заключила молодая девушка. И случайно упавший взгляд на витрину магазина, в котором она увидела свое отражение, стал неутешительным для нее подтверждением. Кровь забурлила еще с большим рвением, почувствовав свою силу, не давая девушке опомниться. Смех греческих солдат не утихал, хотя, казалось, к Хиляль это уже не имело никакого отношения, но уязвленное эго явно не желало с этим мириться. Ненависть, не дожидаясь приглашения, очень ловко ворвалась в молодую особу, заполняя каждую клеточку ее тела, заставив турчанку припомнить все беды, которые принесли с собой греки. "Ненавижу! Ненавижу! Да чтоб вы все провалились! Варвары! Никогда вам не сломить наш народ! Никогда вы не будете приняты! Всех вас прогоним из нашей страны, не сомневайтесь! Чего бы нам это не стоило!" И скрывшись за следующим поворотом, молодая девушка, не в силах больше терпеть боль ступней из-за жестких туфлей, остановилась, давая возможность немного отдохнуть ноющим ногам. Кажется, ей в который раз повезло, что греки не остановили ее, хотя делали это довольно часто со многими девушками, имея наглость издеваться и вольничать, предполагая, что им все сойдет с рук. А слышала она об этом немало. Видимо, оживленная улица была идеальным телохранителем против беспечности греческих солдат без морали и чести. И все-таки, с одним греком она была готова разобраться, не жалея ни своих сил, ни времени. Раз и навсегда! Сжав свои руки в кулаки, Хиляль, уверенным шагом снова направилась к назначенному месту среди густых деревьев и нескончаемых троп, окруженных зеленью. Этот путь уже казался ей какой-то нескончаемой пыткой, тем самым подогревая ее раздражение и гнев, которые она была готова выплеснуть самодовольному греку прямо в лицо как можно скорее. Найти его оказалось не так-то просто: пройдя по главным дорожкам парка, девушка уже отчаялась отыскать его, ругая себя за свою глупость снова оказаться беззащитной перед продуманными ловушками его унизительной игры. И уже готова была вернуться, и, если понадобиться, самой разыскать его, где бы он не находился, но слабое дуновение ветра со стороны моря зародило в ней мысль отправиться в ту сторону, где морской воздух манил и завлекал своей особенной свежестью. Казалось, природа вокруг нее дала ей шанс на время отпустить все свои проблемы. Вдохнув полной грудью, молодая турчанка позволила себе просто раствориться в этом по истине волшебном месте. И ступая среди высоких редеющих сосен, где открывался удивительно прекрасный вид на море, девушка неожиданно для себя наткнулась на объект своих противоречивых чувств. Неподвижно стоящий в профиль от нее, Леон, почему-то без привычной на нем греческой формы, в штатском, словно статуя, безмолвно глядел на синюю гладь. Но не смотря на это, его черная высокая фигура заставила турчанку вновь оживить в себе подогретые яростные желания сделать ему как можно больнее, чтобы, наконец, навсегда избавиться от бешеного стука сердца, которое всегда так реагировало, когда он находился рядом. Стремительно сокращая между ними расстояние, Хиляль вдруг на мгновение растерялась, остановившись на долю секунды в нескольких метрах от него, боясь потерять свое самообладание перед его безукоризненным спокойствием, так мешавшим ее планам уничтожить его. Но тут же, взяв себя в руки, уверенным шагом, исполненная долга показать молодому греку силу своего характера, Хиляль оказалась лицом к лицу со своим злейшим врагом, посмевшим забрать все ее мысли, от которых она так страстно желала избавиться. И, чтобы не дать ему воспользоваться случаем начать разговор, девушка вскинула в его сторону руку, тем самым не позволяя и слова вымолвить, пока она не выскажет все, что собиралась произнести. - Нет никакого объяснения тому, что вы сделали, лейтенант! - как можно яростнее произнесла турчанка, с еще большей силой загораясь внутри от вышедших, наконец, слов. - Как вы до сих пор можете звать меня сюда? У вас нет чувства стыда? - разгоряченная девушка, глаза которой метали молнии, с особым удовлетворением отметила, что состояние стоящего перед ней грека можно назвать не иначе, как подавленным. Упиваясь предстоящей победой, она дерзко вскинула свой подбородок, ожидая ответа скорее от необходимости показать ему свое пренебрежение, чем услышать его оправдание. Цена его словам была уже доподлинно известна. Леон, не смотря на такой напор и ярость, что исходила от девушки, не дал ей возможности полноценно почувствовать свою власть. Как бы то ни было, он ожидал такой реакции от бойкой турчанки. Новости в этом городе распространялись с удивительной скоростью. А учитывая, что ее сестра и была в центре произошедшего недоразумения, было глупо надеется, что он успеет все объяснить до того, как его любимая возненавидит его. Тяжело выдохнув, молодой грек на секунду прикрыл свои глаза, готовый ответить своим негромким и бархатным голосом: - Выслушай меня. - Что я должна выслушать? - тут же перебила его Хиляль, не давая греку и шанса изменить ее отношение к нему, при этом отчаянно борясь со своим неугомонно стучащим сердцем, которое так рьяно отбивало такт от одного его голоса, от одного взгляда на нее. - Как вы высмеяли мою сестру или то, как вы после написанного мне письма, решились на такой спектакль? – и, заметив его недоумение, которое девушка расшифровала по-своему, раздраженно продолжила. - Я не должна была вам доверять с самого начала! Разочарование, гуляющее совсем рядом, незамедлительно дало о себе знать, ловко ворвавшись в сердце девушки, выпуская глубоко зарытые эмоции. Это чувство душило ее изнутри, не давая легким свободно дышать и при этом, образуя огромную дыру, из которой чувствовался леденящий холод. Человек, который тронул ее сердце - был совсем не тем, кого она была готова полюбить, не смотря на все препятствия между ними. Образ высоконравственного, учтивого и благородного человека стал безжалостно стираться из ее головы, оставляя ощущение болезненной утраты. - Кто вы, лейтенант? Какова ваша цель? - совершенно растерявшись, но, не показывая вида, с жаром спросила Хиляль, не уверенная, что хочет знать ответ. Но Леон видел, как его маленькая амазонка еле сдерживает себя от слез и с каким титаническим трудом ей даются эти слова, в которых так много боли и отчаяния. Как не спугнуть ее? Как убедить, когда всё ее нутро жаждет его расправы за причиненную обиду? - Я...тот человек, который написал тебе письмо, - осторожно начал молодой грек. - Леон, который благодаря тебе выучил этот язык и познакомился с этой страной. Я вопреки ране, которую ты открыла в моей груди... Вопреки тому, что ты турчанка и мой враг, любящий тебя Леон! С каждым его словом, разбитое сердце девушки сжималось все сильнее, протестуя против его тихого и вкрадчивого голоса, и Хиляль, не веря в происходящее, стыдливо выискивала выход, пряча свои небесные глаза от его пристального взгляда. По необъяснимой причине, сказанные слова лейтенанта отозвались волнительным трепетом по всему телу, лишая ее яростного огня, который она так старательно взращивала после унизительной правды, открывшейся ей, разрушив все истоки прекрасного, что она еще до недавнего времени пыталась возродить, впустив новое необъяснимое чувство. "Нет! Нет, это не может быть правдой! Кого он пытается обмануть?" - еле сдерживая свои слезы от невыносимой обиды, с трудом вдохнула девушка, готовая дать ему отпор. Взглядом почерпнув силы у морского прибоя, Хиляль, все еще уязвленная, но не побежденная врагом, ответила ему со всей страстностью, на которую была способна: -Ну, а я Хиляль - девушка с земель, которые вы оккупировали! Хиляль, которая ради спасения брата, всадила вам эту пулю в грудь! - как выстрелила, выпалила девушка, отчего Леон пошатнулся, не ожидая, что слова способны ранить не хуже огнестрельного оружия. И так больно отозваться в его груди, словно открыв еще не до конца зажившую на нём рану. - Не сомневайтесь, что, то же самое я готова сделать и для своей сестры. Если вы еще раз унизите мою сестру, если еще раз будете играть с ней...- продолжила турчанка, предупредительно направив указательный палец на Леона. - Я ничего не знал! - не сдержав нахлынувших эмоций, выпалил Леон, пресекая ее попытки держаться за безумные мысли, пришедшие в ее маленькую голову. Руки лейтенанта, покорно лежавшие в карманах пальто, мигом обрели свободу, готовые в любой момент прийти на помощь хозяину. Взмахнув рукой, тем самым помогая себе объясниться, Леон решил разуверить напрасные доводы девушки: - Я не был в курсе событий. Но я все равно сказал им, что не хочу этого. Хиляль, раздираемая сомнениями, неуверенно отвела свои глаза, пытаясь понять причину, отчего ей так трудно смотреть на него, пока его слова не зазвучали вновь: - Я сам был весьма удивлен, - закончил Леон, надеясь, что его слова будут поняты. Хиляль, хлопнув своими длинными ресницами, еле сдержалась, чтобы не рассмеяться от очевидности фактов. "Да он просто играет со мной, опять пытается показаться невинным, предполагая, что это сработает. Ну, уж нет, лейтенант! Со мной такое не пройдет! Враг есть враг! И ничто этого не изменит! Даже мои проклятые чувства к тебе! Неужели ты так и не понял?" - Ваше удивление ничего не изменит, лейтенант! То, что вы сожалеете о случившемся и находитесь здесь, ничего не изменит! Неужели не понимаете, лейтенант? Я ненавижу вас! Вы пришли сюда, чтобы отобрать у нас нашу Свободу! Никогда не забывайте об этом! - на одном дыхании выпалила турчанка, вкладывая в слово "ненавижу" всю боль, которую ей пришлось пережить из-за него. Жадно глотая воздух, пытаясь унять свою дрожь, Хиляль всеми силами попыталась успокоить бушующую бурю внутри себя. Яростно сжимая при этом пальцы в кулачках, девушка всем сердцем молилась, чтобы эта агония скорее закончилась. Но встретив его взгляд, полный необъяснимых эмоций, совсем не тех, за что можно было бы уцепиться, растоптать или прогнать, оцепенела. "Почему он так смотрит на меня? Почему так мучительно молчит? Ну! Скажи что-нибудь! Скажи, что тоже ненавидишь меня, наш народ и поэтому так подло ведешь себя! Скажи!" - не отрывая от него глаз, молча молила Хиляль, мечтая поскорее поставить точку в их споре, но Леон лишь слегка поджал свои губы, не отрывая своих пронзительных глаз от ее лица, даже не подозревая, какое воздействие они производят на молодую турчанку. Глядя на любимую девушку, Леон с щемящей болью вдруг осознал, что никакие слова не способны убедить ее. Что бы он ни говорил ей - все было напрасным, безнадежным и пустым. Потеряв ее доверие из-за жестоких обстоятельств, независящих от него, он упустил ту нить, что связывала их. Но все равно, не смотря на это, Леон чувствовал, что не безразличен ей. Об этом говорили ее глаза. Глаза цвета греческого флага, в которых скрывалась такая буря чувств, что невольно вызывала у него непреодолимое желание спрятать ее в своих объятьях. Защитить от всего мира. Лишь бы она была счастлива. Лишь бы не видеть ее такой сломленной, еле державшейся на своих ногах. Дать ей возможность отпустить этот груз, что так безжалостно тянет ее вниз. И Леона вдруг осенило. Он осмотрелся вокруг, и в душе у него зародилась маленькая надежда. -Оглянись вокруг себя... - попросил он Хиляль, которая, ничего не понимая, словно завороженная, продолжала смотреть на него. - Посмотри вокруг... - настойчивее повторил молодой грек. И с облегчением увидел, как она поддается, - здесь нет знамен. Нет флагов. Вокруг нас растут эти величественные деревья, а под ногами простирается земля, дарующая жизнь каждой почке и каждому семечку. Для нее все равны. И на ней стоим мы. Хиляль и Леон, - их взгляды робко встретились, и через мгновение, убедившись, что в глазах Хиляль нет больше ярости и злости, молодой грек осторожно протянул свою руку к ее. Девушка даже не сразу поняла, что происходит, пока не почувствовала его обжигающую близость от склоненной к ней головы, когда Леон бережно взял ее за руку, отчего девушка неожиданно для себя резко выдохнула, не в силах отвести от него взгляда. Сердце радостно подпрыгнуло, совершенно не заботясь о былых намерениях своей хозяйки, смакуя оказанную честь со всей внимательностью, на которую было способно. - Я умоляю тебя, - заглядывая в глаза девушки, вымолвил Леон. - Здесь, хотя бы на мгновение... Будем настоящими. Искренними. Очарованная его голосом, взглядом, Хиляль будто онемела. Что-то необъяснимо тягучее и теплое разливалось по всему телу, отчего мысли путались, не давая шанса мыслить здраво. А противиться своим эмоциям, вызванными молодым греком, было невыносимо тяжело. Хиляль чувствовала, как от напряжения ее слезы готовы вырваться в любой миг, не давая ей возможности остановить их, и поэтому девушка резко опустила глаза. Губы не слушались ее, разум как безумный путал ее, а тело предательски дрожало. Нужно прекратить это! Да что с ней происходит? - Вы не сможете пленить меня таким образом! - резко выдернув свою руку, дрожащим голосом произнесла турчанка, готовая в любой момент остановить грека, выставив свою ладошку, и тем самым проводя границу между ними. - Я не позволю! А тело, не подчиняясь девушке, словно и не было этих отталкивающих слов, томительно тянулось к нему. И это сводило ее с ума. Этот мужчина, как никто другой, имел над ней особую власть, против которой устоять было почти невозможно. Так не должно быть! Но как его оттолкнуть? Как прогнать? - Я не люблю тебя и не полюблю! - через силу вымолвила Хиляль, чувствуя, как ее душа разрывается на кусочки. "Терпи Хиляль! Так правильно!" Но Леон не уходил. На миг прикрыв глаза, покачал головой, словно не веря произнесенным словам. Его взгляд, вернувшийся на девушку, пронзительно глубокий и манящий, пугал молодую турчанку не на шутку. Пугал своей невероятной силой, обезоруживающим магнетизмом, не оставляя надежды на спасение от его же чар. - Ну же, ступай!- со всей жесткостью бросила ему Хиляль. - К своему греческому войску! И больше никогда не появляйся на моем пути! - с болью в голосе добавила молодая девушка, и быстро повернувшись, почти бегом направилась подальше от сводящих с ума глаз грека, поняв, что только так она сможет закончить этот разговор. Но не успев сделать и двух шагов, услышала его голос: - Хиляль! Хиляль! - и тут же была остановлена Леоном, схватившим ее за руку и развернувшим к себе, перекрывая все пути к отступлению. - Пусти! Леон...- испугалась девушка и тут же уперлась в него своими руками, напрасно пытаясь оттолкнуть от себя лейтенанта. - Скажи мне правду, - как-то слишком требовательно, упрямо подняв свои брови, произнес грек. Его руки крепко сжимали девушку с обеих сторон, а лицо в порыве отчаяния неосознанно наклонилось к ней. - Если бы на мне не было униформы, ты бы все равно ненавидела меня? Или же.... смогла полюбить? - почти умоляюще спросил лейтенант. Хиляль, застигнутая врасплох, особенно остро почувствовала его сильные руки, сжимавшие ее тоненькие плечи. Его дыхание было так обжигающе близко, что девушка мгновенно забыла, как дышать. И эти чертовски будоражащие глаза Леона просто убивали в ней борца, врага, греко ненавистника... Под его взглядом она таяла, растворялась, плавилась... Это вызывало в ней такие приятные ощущения, даже не смотря на то, что тем самым она подтверждала свою слабость перед ним, и в то же время, такие мучительные, горькие - от невозможности исполнения затаенного - желания прикоснуться к нему, быть как можно ближе, что всё остальное теряло смысл в это мгновение. И как же ей хотелось просто отпустить себя, перестать бороться со своими чувствами, которые были настолько очевидными, что отрицать это было совершенной глупостью. Как же ей хотелось забыть о том, что они враги, о том, что идет война, и почувствовать себя, наконец, свободной! Познать, что в этом вечно воющем мире есть что-то прекрасное, удивительное и волшебное! Как же ей хотелось этого! Хотелось всем сердцем! Но неожиданно проснувшийся разум быстро опустил девушку и ее мечты на землю, небрежно выбрасывая в реальный мир, где перед ней стоял грек-оккупант, один из тех, кто волей судьбы был виновен в несчастьях ее народа, ее страны. Кое-как подобрав нужные слова, Хиляль дрожащим голосом ответила: - Ты узнаешь об этом тогда, когда снимешь эту униформу! - Не надо... Не произноси эти заученные фразы. Хоть на мгновение прислушайся к своему сердцу... - с горьким отчаянием пробовал достучаться до девушки молодой грек. - Если мы захотим, мы забудем об этой войне. Если мы захотим, мы остановим эту войну, - не теряя надежды, из последних сил, обволакивая ее своим намерением, не сдавался Леон. Его слова, настолько безумные, настолько желанные, неожиданно остро кольнули ее хрупкое сердце, заставив отбросить маску отчужденности и вражды. Что бы она ни делала, что бы она ни говорила, он упрямо стоял на своем, доказывая, что не верит ни единой колкости с ее стороны, будто знает ее лучше нее самой. Разве такое возможно? Тронутая проницательностью грека и его словам, в истинности которых совсем не хотелось сомневаться, Хиляль впервые сказала то, что так мучило и тревожило ее во снах. - Если бы был какой-то путь... Но мы не сможем. Наших сил не хватит, - отпустив предрассудки, заключила Хиляль, уверенная, что как бы то ни было - нужно покончить с этим. Война есть война. Они враги. И чем раньше они это признают, тем лучше будет для обоих. Но от этого осознания боль нисколько не уменьшалась, а, напротив, еще с большим рвением рушила все глубоко запрятанные замки надежд и мечтаний юной девушки. Леон, ни сколько не скрывая своего поражения, и чувств, томивших его, ясно видел всю боль, отражающуюся в неземных глазах его любимой турчанки, которая не могла оторвать от него своего беззащитного взгляда. Утопая в безысходности, борясь со своим отчаянным желанием хотя бы в последний раз прикоснуться к запретной и нежнейшей коже девушки, лейтенант застыл, завороженный сладостно-горьким мгновением. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к этой девушке? Сможет ли забыть ее? Глаза Хиляль, не выдержав взгляда лейтенанта, нервно забегали, ища спасения от его пронизывающих и наполненных жгучей болью глаз. И все-таки, уходить совсем не хотелось – ее тело, словно старое дерево, корнями приросло к земле, не давая ей сдвинуться с места. Какая-то магия образовалась и повисла в воздухе, обволакивая молодых людей, связанных одним чувствам, одной болью, одной судьбой. Ощущая это сильное напряжение, Хиляль почувствовала, как силы начали покидать ее, и не в состоянии больше вынести подобное испытание, девушка, обессилев, бездумно поддалась своему порыву – упала к лейтенанту в объятья. Вот и всё. Она проиграла. Тот, кого она хотела прогнать, уничтожить и забыть, в одно мгновение стал её опорой, утешением и защитой. Леон, всегда отличавшийся быстрой реакцией, не смотря на свое изумление, ловко поймал девушку, невольно коснувшись своими губами ее волос, вдыхая их прелестный запах. И имея неслыханную дерзость, горячо обхватил ее спину своими руками, обнимая и прижимая к себе еще сильнее. Как же он долго мечтал об этом! Он сам не понял, как его тело, не подчиняясь разуму, допустило такие вольности. Леон прекрасно понимал, что он не имеет право трогать турецкую девушку, тем более после того, как она запретила ему прикасаться к ней. Но он уже попадал в ее ловушку однажды, в старой типографии, не сумев сдержать свой пыл перед турецкой бунтаркой, признавшейся в том, что она и есть тот неуловимый и отравляющий его безупречную до этого задания службу, Халит Икбаль. Искусный писатель, кто своими громкими речами и призывами создавал невероятно большие проблемы для его отца-генерала греческой армии. Халит Икбаль никак не мог быть хрупкой шестнадцатилетней девчонкой, но оказался именно ей. Именно той, кто всегда дерзила ему, открыто ненавидела и ни капельки не боялась. Сама не подозревая, Хиляль тем самым успела зародить в нем противоречивые чувства, которые в момент ее рокового признания определили сторону. Восхищение. Чувство, которое с тех пор не покидало его. Тогда, держа ее руки, которые она добровольно ему протянула для ареста, Леон не смог устоять перед таким будоражащим осознанием, что она доверила ему свою судьбу, и потому не сумел остановить свое безумное желание прикоснуться к ее манящим губам. Сладостный поцелуй, за которым последовала вполне заслуженная отрезвляющая пощечина. После он не раз корил себя за эту слабость, но сладость её безупречных девичьих губ так и не смогла стереться из его памяти, время от времени мучая молодого грека. Но это стоило того. Вся боль, которую он пережил, стоила этой девушки. И ничто на свете не переубедит его в этом. Так вот Леон прекрасно понимал, что он не имеет право трогать турецкую девушку, тем более после того, как она запретила ему прикасаться к ней, но всё равно стоял, держа её в своих объятьях, среди величественных деревьев, о которых уже давно забыли и она и он. Рука Хиляль неуверенно застыла. Девушка, чувствуя его сильные ладони на своей спине, не знала как ей поступить, но тепло лейтенанта лишило Хиляль всякого желания сопротивляться, поэтому она сдалась под властью его нежнейших объятий. Рука покорно легла на его спину. Глаза бунтарки моментально закрылись от переизбытка ранее неведанных чувств, среди которых хотелось забыться, всецело повинуясь своему сердцу. И испытывая такую приятную волнительную дрожь от его прикосновений, девушка ясно поняла, что пропала, находясь с ним в такой пьянящей близости. Хиляль, как никогда прежде, вдруг остро ощутила его сладкий упоительный запах, от которого у нее закружилась голова. Как же это было восхитительно! Все еще не веря в происходящее, губы Леона осторожно касались волос девушки, выбившихся из ее тонкого платка. Самозабвенно погружаясь в свои ощущения от прикосновения к желанной турчанке, лейтенант, боясь, что это только сон, своей разгоряченной щекой бережно прижался к ее макушке. Пальцами рук ощущая невероятное тепло девичьего тела под одеждой, Леон лишь сильнее прижимал её к себе . И не смотря на прохладную погоду, грек, не контролируя ответный жар, благодарил Бога за подаренную возможность быть с этой девушкой так близко. Утопая в омуте своих ощущений, сердца безнадежно влюбленных бешено стучали как одно, впитывая чарующую сладость мгновения. До конца не веря своему счастью чувствовать тепло друг друга, грек и турчанка больше не ощущали время, как будто его и не существовало, и даже природа вокруг них замерла, не подавая признаков жизни. Могла ли молодая девушка когда-нибудь подумать, что в объятьях врага сможет найти такой уют и спокойствие? Он обволакивал её своей искрящейся и всепоглощающей магией, от которой Хиляль терялась, сдавалась, желая навсегда раствориться в нём, чувствуя при этом себя такой слабой, покорной, всепрощающей и такой счастливой... Но, как всегда не вовремя, проснувшийся разум, словно гром среди ясного неба, невероятной силой ударил её, заставляя уйти от дурмана. "Что ты делаешь, Хиляль? Приди в себя! Ты в объятьях греческого лейтенанта! Да как ты посмела упасть к нему в объятья? Как позволила дотронуться до себя? Его губы снова касаются тебя, его руки сжимают тебя! Как низко ты готова упасть перед Всевышним? Бесстыжая грешница! Предательница!" Этого хватило, чтобы Хиляль всеми силами оттолкнула от себя Леона и отскочила на безопасное от него расстояние. - Держись от меня подальше, лейтенант! - оглушенная совестью, быстро выпалила турчанка. - От меня, моей семьи, этих земель... Голос ее дрожал, напоминая о только что отвергнутых объятиях, в которых она смогла почувствовать себя поистине счастливой и желанной, и потому, еле сдерживая вновь подступившие слезы, она продолжила: - Возвращайся туда, откуда ты приехал, лейтенант! Туда, откуда ты родом! – и, настойчиво игнорируя своё непокорное сердце, которое было готово выпрыгнуть из груди, быстро сделала шаг в сторону. Она так и не сумела выдержать его взгляда, от которого внутри все предательски сжалось. Поэтому девушка как можно быстрее направилась прочь, убегая от его мучительных чар. Леон, даже не сдвинулся с места, глядя, как его любимая стремительно от него уходит, и даже не стал оборачиваться, понимая все безнадежность сложившейся ситуации. Останавливать Хиляль не было смысла. Она отвергла его. Отвергла после его признания, после того, как он с невероятным трудом открыл ей свои чувства. Лейтенанту казалось, что никогда еще в жизни он не был так разбит. Еще минуту назад он касался ее, чувствуя бешено стучащее сердечко девушки, её теплое дыхание и чуть подрагивающие руки, и был уверен, что всё наладится, и что они смогут выстоять против любых трудностей, но, видимо, сама судьба потеряла всякую надежду, глядя на их жалкие попытки изменить этот мир. Подхватив попутный ветер и попрощавшись голосом пролетающей птицы, она тихо удалилась, оставляя молодого парня на растерзание чувствам, жадно охватившим его отчаянное сознание.