Долгий-долгий путь к вечности

      Ариса молилась попеременно о двух вещах — чтобы микоками Рюджина одолела её проклятье и чтобы мучения прекратились. К концу третьего дня она уже молила только о смерти. На четвёртый день сознание возвращалось к ней из-за особенно сильной боли, но она быстро снова теряла его. К вечеру она умерла, не приходя в себя. Князь Асано недовольно поморщился, но всё же приказал похоронить её, прежде чем продолжить путь. Это задержало его на полдня, но он был уверен, что всё равно успеет. В действительности, он уже в любом случае опоздал.              Сещёмару просидел над телом Кагоме несколько минут. Он собирался с силами, чтобы встать и выйти из её дома. Он шёл в храм медленно и как будто пошатываясь. Он ничего не видел перед собой, зато Казухико и Сумико всё поняли, едва увидели его. Они не были посвящены им во все детали, однако знали, что последние четыре дня Кагоме мучительно уходила в иной мир. Весь вид Сещёмару говорил о том, что это случилось. Сумико громко зарыдала, уткнувшись мужу в грудь.              Дайёкай никогда не входил в место обитания детей Инари. Никогда не говорил с ними и никогда не обращался к ним с молитвой. Однако от работы по храму он никогда не отлынивал, так что некая связь между ними была. Сещёмару подошёл к статуе богини и рухнул на колени.              — Её больше нет... — тихо произнёс он. — И я молю вернуть её...              Спустя пару мгновений Сещёмару почувствовал, как кто-то лизнул его лицо. Если быть точнее, как кто-то слизнул слёзы с его скул. Он вскинулся и увидел двух белых лис. Они сидели напротив и внимательно смотрели на него.              — Твоя молитва была чистой... — произнёс мужской голос. Пасти ни одной из лис не шевельнулись.              — … и искренней, — закончил фразу женский голос. — Наше время...              — … подходит к концу. Если мы...              — … не переродимся с дочерью Инари. Мы ждали этого момента...              — … последние десять лет. Однако, если она обезумеет и станет демоном...              — … ты должен убить её. Только ты сможешь...              — … удержать её от безумия сразу после пробуждения.              — Ты согласен? — хором спросили лисы.              — Да... — слабо выдохнул Сещёмару.              Через мгновение дети Инари, став полупрозрачными, покинули храм сквозь стену. Сещёмару тяжело поднялся и двинулся следом. Однако он не сразу пошёл к дому Кагоме — сначала он отправился на склад, где вытащил с одной из полок запылившийся ящик, в котором хранилось кимоно, которое он когда-то подарил ей. Когда он вошёл с ним в комнату Кагоме, лис уже не было. Он поставил ящик рядом с ней и хотел было открыть его, но его вытолкнула из комнаты сила. Кагоме ещё не приходила в себя, однако дар Инари — духи лис — и её собственная сила бушевали, соединяясь. Сещёмару не сомневался — не позволял себе сомневаться — что всё закончится хорошо, и в конце Кагоме откроет глаза. Однако сила давила и не подпускала его ближе. Так прошла ночь, за которую дайёкай не сомкнул глаз. Но стоило рассвету лизнуть лучами горы, как глаза девушки распахнулись.              — Ты жива, — выдохнул Сещёмару. — Я...              — Почему ты так далеко? — слабым голосом спросила она.              — Я... — дайёкай поднялся и заставил себя подойти. Это было тяжело, однако он не мог позволить ей обезуметь. — Я жду твоего ответа уже тринадцать лет. Когда я подарил тебе это, — он указал на ящик, и Кагоме сразу узнала его, — я сделал тебе предложение стать моей женой. Может, ты наконец ответишь? — он улыбнулся.              — Да, — она улыбнулась, и из глаз её скользнули счастливые слёзы. — Конечно, я согласна.              — Спасибо, — Сещёмару взял её ладонь и прижал к своему лбу. Он говорил тихо, почти шёпотом. И почти плакал. — Спасибо...              — Лисы говорят, что опасность миновала — что бы это ни значило, — улыбнулась Кагоме. — Но тебе пока лучше выйти. Перерождение ещё не завершено, и всплески силы могут навредить тебе.              — Я не хочу, — дайёкай потёрся лицом о её ладонь. — Нисколько не хочу оставлять тебя хоть на мгновение.              — Но я могу случайно убить тебя, — почти возмутилась она.              — Мне всё равно, — он поцеловал её ладонь.              — Сещёмару! — Кагоме попыталась отдёрнуть руку. — Прошу тебя, пожалуйста... Тебе ведь не нужно уходить далеко. Только из комнаты...              Дайёкай выдохнул ей в ладонь и заставил себя выйти. Три шага дались ему невероятно тяжело. Он сел спиной к Кагоме прямо в дверях. Видеть её было выше его сил, но и уйти дальше он не мог. Сещёмару не знал, что происходило с ней, он только слышал её дыхание и ощущал движение силы за спиной. И не было ничего важнее того, что она была жива. Он сидел в передней комнате, где находился очаг, и смотрел на угли. Представление о времени дня стёрлось. Он ждал, когда перерождение закончится, и сила за его спиной успокоится.              Казухико вернулся в храм с той стороны бытия около полудня. С утра у него было странное ощущение, и он никак не мог отделаться от него. Змей понимал, что теперь работать в храме не было никакого смысла, однако всё равно собрал листья. Он хотел было по привычке сесть под персиковым деревом, но внезапно осознал, что за ощущение испытывал — чётки снова были полны силы. Он рванул к дому Кагоме так быстро, что несколько раз споткнулся и едва не упал. Казухико ощутил силу, едва взобрался на наружный коридор. Дальше входной двери ему было не пройти, но он увидел Сещёмару.              — Господин! — Казухико опустился на колени и склонил голову. — Я не посмел бы нарушить вашей скорби, но чётки на моей шее... Сещёмару-сама, Кагоме-сама...              — Я жива, Казухико, — послышался голос Кагоме из комнаты. Саму её змей видеть не мог. — Я смогу выйти после заката.              — Кагоме-сама...              Наследник главы клана змеев, гордый воин-ёкай, Казухико никогда в своей жизни не проливал слёз. Но в этот момент сдержаться он не мог. Он почти касался лбом пола и плакал. Он понимал, что надо бы сказать Сумико, надо встать и уйти, но никак не мог собраться. Время стёрлось и для него. Сещёмару дал ему осознать новость.              — Казухико, — позвал дайёкай.              — Мой господин? — змей поднял голову.              — Значит, чётки всё ещё связывают вас? — Сещёмару склонил голову набок.              — Да, — кивнул Казухико.              — Я верну, — снова послышался голос Кагоме.              На той же скорости, что и змей, к дому подлетел Нао. Впрочем, он по пути не спотыкался, поскольку летел в буквальном смысле. Отчасти именно крылья заставляли его жить на той стороне — они пугали людей, что неизменно приводило к попыткам очищения. Шелкопряд вопросительно посмотрел на Сещёмару.              — Она жива, — кивнул дайёкай. Ему так нравилась эта фраза, что хотелось бегать по всему храму, повторяя её до бесконечности.              — Значит, всё вышло, — выдохнул он, а затем развернулся и опёрся о сваю. — Мои поздравления.              — Ты знал? — озадаченно спросил Сещёмару.              — Ну, я не так молод, как ты думаешь, Сещёмару-доно, — хмыкнул Нао. — Хотя, как я слышал, микоками Инари-ками-сама таким образом не рождались уже несколько столетий, но мне нетрудно было догадаться, после того, как я сюда попал. Как ты думаешь, Инари-ками-сама почтит нас визитом?              — Этого я не знаю, — отозвался дайёкай.              — Рю-ото-сама идёт сюда, — донёсся голос Кагоме.              — Так всё-таки вы были его микоками, — Нао развернулся лицом в дом. — Долго же вы скрывали это. Или только я не знал?              — Из присутствующих — да, — повернулся к нему Казухико.              — А чего сейчас тогда...              — А смысл теперь скрывать? — раздался голос Рюджина, только возникшего на этой стороне бытия. — Все вон. Мне нужно остаться с ней наедине.              Казухико и Нао быстро ретировались, скрывшись на всякий случай на той стороне. Впрочем, если бы что-то разгневало Рюджина, завеса не спасла бы. А уж если бы они лично стали причиной его злости, тогда не спасло бы вообще ничто. Сещёмару оставался сидеть на месте, пока бог-дракон не дошёл до него. Рюджин остановился рядом с ним и глубоко вздохнул.              — Ты доверяешь мне? — спросил он и покосился на дайёкая.              — Конечно, Рюджин-ками-сама, — слегка опешил Сещёмару.              — Тогда лучше уйди сейчас. До заката тебе не надо быть здесь, — взгляд бога был тяжёлым и очень серьёзным. — Лучше побудь на той стороне.              — Но я...              — Сещёмару, — подала голос Кагоме. — Прошу, сделай, как говорит Рю-ото-сама.              Дайёкай неохотно поднялся и медленно пошёл к выходу. Уходить ему по-прежнему не хотелось, и он заставлял себя делать каждый шаг. Он не оборачивался, боясь, что если увидит её лицо, не сможет сделать больше ни шагу от неё. Нет, после заката... После того, как он сможет подойти к ней, он намерен был никогда не выпускать её руки. Или, по крайней мере, не выпускать из поля зрения.              Рюджин прождал довольно долго, оставаясь за пределами комнаты Кагоме. Сила, ещё бушевавшая там, не была ему страшна — просто он ждал, когда Сещёмару перейдёт завесу. Бог-дракон приблизился к Кагоме и плавно опустился рядом с ней на колени.              — Поблизости нет ни одного ёкая, — произнёс он. — Ты готова?              — Я не знаю, — отозвалась Кагоме.              — Тебе нужно просто выпустить всю духовную силу, которая в тебе есть, — Рюджин погладил её по голове. — Это будет непросто. Я бы даже сказал, больно и довольно тяжело. Особенно, когда она вернётся. Но если ты не сделаешь этого, процесс в лучшем случае затянется.              — А в худшем? — осторожно спросила женщина.              — Сведёт тебя с ума, — он нахмурился. — Если ты обезумеешь и станешь аякаши, Сещёмару должен будет убить тебя.              — Готова, — мгновенно согласилась Кагоме.              — Расслабься и постарайся выпустить всё, что есть, — Рюджин взял её за руку. — Я помогу тебе.              Кагоме глубоко вдохнула и вместе с выдохом стала выпускать силу. Сначала медленно и с усилием, а затем как будто прорвало плотину, и она полилась сама. В первые несколько минут женщина испытывала лёгкое покалывание, а затем постепенно всё тело как будто начало гореть. Жжение становилось всё сильнее и проникало всё глубже. Кагоме невольно закричала от боли. Она думала, этот жар уничтожит её, однако через несколько секунд её тело бросило в холод. Сначала он был даже немного приятным, но чем дольше он охватывал её, тем больнее становилось. Кагоме показалось, что её сердце замёрзло настолько, что перестало биться на какое-то непостижимо долгое время. Затем несколько секунд ничего не происходило, и ей казалось, будто она пёрышко, слетевшее с птичьей грудки. А потом духовная сила вернулась. И вся та боль, которую Кагоме когда-либо чувствовала за всю свою жизнь показалась ей ничем в сравнении с этим. Ей казалось, что всю её — и тело, и душу — размололо в щепки, потом собрало и снова, и снова... Она кричала пока не охрипла. И единственным, что позволяло ей оставаться в сознании и в рассудке — ладонь Рюджина, крепко держащая её за руку. Наконец её отпустило, и она тяжело дышала.              — Ты молодец, — мягко произнёс Рюджин.              — А ты... — в комнату вошла Инари. — Как ты мог?              — В каком смысле, как я мог? — опешил бог-дракон. — Она моя дочь.              — Теперь и моя! — отозвалась богиня. — Я должна была быть здесь и помочь ей.              — Инари-ками-сама... — прохрипела Кагоме.              — Ну, во-первых, ока-сама, — Инари поджала губы. — А во-вторых...              Богиня обошла Кагоме и села напротив Рюджина. Она взяла её за руку, а затем склонилась и поцеловала в лоб. Кагоме почувствовала себя гораздо лучше. Она хотела было хотя бы приподняться на локтях, однако Инари строго посмотрела на неё.              — Ещё не всё. Ты вновь освоила свою духовную силу. Однако ты микоками — моя и его, — Инари крепче сжала её руку. — И то же самое тебе надо сделать с его и моей силой.              Кагоме зажмурилась, собираясь с силами, а затем начала заново.              Всё, наконец, закончилось. Кагоме тихо плакала в объятиях Инари, и сидящий рядом Рюджин гладил её по голове.              — Ты справилась, всё хорошо, — произнёс бог-дракон. — Инари, позволь мне.              — Ладно, — чуть недовольно отозвалась она и выпустила Кагоме из рук.              Микоками не поняла, что именно сделал Рюджин. Всё тело Кагоме обволокли струи воды, которые забрали всю боль и усталость. Она сидела рядом с богами, приходя в себя. И ей казалось, что она никогда прежде не чувствовала себя так хорошо.              — Теперь это твой храм, — Инари снова коснулась её ладони. — Ты моя дочь, и я дарую тебе право покровительства здесь. Отныне ты божество этого храма как прежде были слившиеся с тобой лисы. И благодаря перерождению у тебя будет и истинная форма — кьюби но кицунэ. Однако ты должна быть внимательна — если ты склонишься ко тьме, впадёшь во гнев и безумие, ты станешь демоном. Мои дети, что возродили тебя, связали Сещёмару клятвой убить тебя, если это произойдёт.              — Этого не будет, Инари-ока-сама, — Кагоме очень серьёзно посмотрела на неё.              — Конечно, не будет, — вдруг изрёк Рюджин. — Как моя дочь, ты не падёшь в безумие. Даже от гнева.              Они провели с Кагоме ещё немного времени, а затем всё же ушли, взяв с неё обещание в скором времени навестить каждого из них. Микоками поднялась с футона — ей было удивительно легко. Хотя во время принятия силы ей казалось, что она никогда больше не встанет, теперь тело было лёгким, гибким и сильным. Кагоме думала, что в комнате лютый бардак, но, если не считать рассыпанных бусин чёток Сещёмару, порядок был идеальный. Солнце садилось, и она зажгла масляную лампу, садясь у зеркала. Кагоме увидела теперь метки на своём лице: красные, похожие на стрелки, на веках; чёрные, будто чешуйки, под глазами; две красные, будто запятые, метки над бровями. Лицо её теперь выглядело более юным и более лисьим. И ещё — она заметила это не сразу — глаза сменили цвет. Радужки стали ближе к янтарно-золотистому оттенку. Как у настоящих лис. Кагоме стянула с плеча юкату. Ей вообще хотелось переодеться, но метки пока занимали её больше. Оказалось, что красно-чёрные полосы теперь были по всему её телу.              Сещёмару не чувствовал связи с Кагоме, ведь она всё-таки сняла чётки. Он расценивал это как её последнее желание — чтобы он жил дальше. Как будто без неё он мог... На той стороне дайёкай отправился к Нао, где они и сидели втроём с хозяином дома и Казухико. И Сещёмару поначалу внимательно следил за ними обоими, поскольку их связь определённо ещё существовала. В первый раз, когда змей внезапно побледнел, дайёкай едва не бросился наружу, но Нао осторожно коснулся его предплечья и покачал головой. Сещёмару недовольно нахмурился, но сдержался. Больше он старался на них обоих не смотреть.              Ауры Инари и Рюджина пропустить было невозможно, и когда Сещёмару почувствовал их на той стороне бытия, он понял, что боги оставили Кагоме одну. Он вышел из дома Нао и склонил голову перед ними. Инари и Рюджин остановились и некоторое время просто смотрели на его затылок, а затем богиня-лиса погладила его по голове. Это было высшее проявление её благосклонности. Затем боги ушли, и дайёкай отправился в храм. Когда он подошёл к дому Кагоме, давящей силы уже не было. Солнце как раз скрылось за горизонтом, когда он вошёл в переднюю комнату. Сещёмару пересёк её и остановился в дверях спальни. Он увидел, как Кагоме рассматривает метки на своём плече, спустив с него юкату. В один шаг он добрался до неё, опустился за её спиной на колени и поцеловал в изгиб плеча.              — Ты стала ещё прекраснее, — прошептал он и уткнулся лбом в лопатку.              — Метки теперь покрывают всё моё тело, — отозвалась Кагоме. — А глаза стали как твои.              — Это не важно, — Сещёмару покачал головой. — Это всё ещё ты. И я чувствую, как ты будто светишься изнутри. Ты моя Луна. Как и прежде.              — Хочешь, чтобы я вернула чётки? — спросила она, касаясь его лба и заставляя поднять голову, чтобы посмотреть ему в лицо.              — Да, — он кивнул. — Без этой связи с тобой я будто не дышу.              — Ты понимаешь, что это будет не то же самое, что было, когда я... что было раньше? — Кагоме посмотрела ему прямо в глаза.              — Мне всё равно, — выдохнул Сещёмару. — Мне это нужно.              Он поднял руку и погладил её плечо — бережно, невесомо почти. И в этот момент Кагоме увидела. Тонкая красная нить была будто обмотана вокруг его мизинца и тянулась от него, будто чуть покачиваясь в воздухе, к её мизинцу. Микоками положила свою ладонь на его.              — Ладно, — вздохнула она. — Как хочешь.              Кагоме сложила пальцы в жесте, который завершал приручение, и бусины, раскатившиеся прошлым вечером по всей комнате, вновь собрались на шее Сещёмару. Чётки не дёрнули его вниз, не вдавили в пол и не прижали к спине Кагоме. Однако через них дайёкай почувствовал, как изменилась её сила. Она не была предназначена для сражения или разрушения, это была чистая сила созидания. И хотя она была абсолютно мирной и светлой, вряд ли кто-нибудь хотел бы испытать на себе её сокрушительную мощь. Осознавая её, Сещёмару понял, почему лисы взяли с него то обещания — если бы Кагоме обезумела, она могла разрушить всё.              Сещёмару потянул её к себе, разворачивая боком. У него больше не было ни сил, чтобы сдерживаться, ни причин. Ему показалось, что Кагоме хотела сказать что-то — она чуть приоткрыла губы, но это оказалось слишком соблазнительно, и дайёкай поцеловал её. Сначала легко, едва коснулся губ. Затем постепенно его поцелуй становился всё глубже, всё горячее, объятия — всё крепче. Кагоме отвечала ему с неменьшей страстью, обвив руками его шею и прижимаясь к нему всем телом. Зацеловав губы микоками, дайёкай двинулся к скуле, уху и шее. Прежде он не позволял себе касаться её кожи, кроме ладоней и лица, но теперь... Добравшись до ключицы, Сещёмару резко остановился и чуть отстранился.              — Прогони меня, — тихо попросил он.              — Что? — озадаченно переспросила Кагоме.              — Прогони, или я не смогу уже остановиться, — ещё тише произнёс Сещёмару.              — Ни за что, — отозвалась микоками, поднимая его лицо. — Я так долго ждала, когда ты войдёшь в эту комнату, что ни за что не отпущу тебя.              — Ни за что не отпущу... — повторил дайёкай и вновь приник к её губам.