Радужный мост из мрака

      Дождь.       Почему-то, думая об этом моменте, я первым делом вспоминаю именно дождь. Слабый, но всё же уже ощутимый, он гладил меня по лицу, забираясь холодными каплями под прикрытые веки, постукивая по кончикам подставленных пальцев, легонько путаясь в волосах; а чуть в стороне — просто шумел, разглаживая аккуратными касаниями взъерошенную бурями землю.       И лишь затем я чувствую, что на самом деле лежу на спине, что мой плавник чуть-чуть зарылся в песок. Что дождь идёт лишь из одной маленькой, хотя и очень чёрной тучки — а всё остальное небо затянуто красной пеленой, сквозь которую, однако, необычайно ярко светит целая россыпь звёзд, словно бы они все дружно решили дать нашему миру максимум света. Что в двух шагах от меня о берег маленького островка бьётся шальная волна, а где-то вдалеке слышен приглушённый, но всё же разборчивый крик залётной чайки.       Этот Мир был ранен мной — но остался жив.       И я сам чувствую себя живым вместе с ним.       Вдыхая полною грудью воздух, одновременно горячий от красноты кровавых следов — и невероятно освежающий, застывший в ожидании худшего — и всё равно при этом вечно подвижный. Ощущая, как где-то в глубине следы Красного Моря танцуют на огромной, дикой гулянке — и отстраняясь от неё, отходя в сторону, выискивая свой личный сорт удовольствия. Смахивая каплю с век — не различая, слеза ли это или дождевой след, ведь каждый из них мог смыть засевшую в глазу грязь. Подставляя лицо дующему с воды ветру — чувствуя, как он вьётся вокруг меня, шевелит меня, в который раз напоминая — жизнь всё-таки бывает и прекрасная, и удивительна.       Напоминая о том, что я, кажется, успел забыть за многие прошлые ночи.       Кровавая луна медленно выплывала из-за той самой тучки. Смотрела на меня, словно бы в насмешку.       Что, «посол Красного Моря»? Думал, вылезешь оттуда, и всё будет хорошо? Думал, прошлое просто тебя отпустит?       Фиг тебе, а не «отпустит». Я буду смотреть на тебя точно так же, как смотрела той самой ночью, — только теперь не жди от меня силы. Не жди от меня помощи. Не считай меня своим союзником.       Просто смотри — и вспоминай, ведь я знаю, что ты не сможешь не вспомнить.       И я вспоминал.       Но в то же время — отчётливо чувствовал: многое изменилось. Слишком многое, чтобы сказать, что это — просто течение жизни.       Говорят, что в критические, поворотные моменты жизни самое главное — это дружеская рука рядом.       Говорят, что именно в это время мы лучше всего ощущаем нашу дружбу — и в каком-то смысле больше всего в ней нуждаемся.       И я бы не сказал, что это ложь.       Но сейчас, не спеша поднимаясь на ноги, прислушиваясь — к самому себе, к Морю, небу и ветру, луне и звёздам, я благодарил тех, кто помог мне встретить эти минуты наедине с собой. Один на один с природой — по-своему разумной, но безмолвной, говорящей лишь на языке чувств и ощущений, спокойной, могучей, надёжной. Один на один с собственной новой жизнью.       Один на один с собственной душой, которая впервые за многие годы вновь запела живым и уверенным голосом — голосом, которого я, кажется, не слышал в себе почти что с самого детства.       Но луна всё ещё светит кровавым светом. И Море всё ещё на грани, всё ещё заражено красной скверной. И небо всё ещё затянуто алой дымкой. И ветер всё ещё обжигает запахом смерти.       Всё как той самой ночью, не так ли?       Всё… но не всё.       Той самой ночью я сам был совсем иным.       Той самой ночью кто-то, кто слышит эти песни души, мог бы чётко сказать, что я, по сути своей, мёртв — всего лишь взглянув в мои окровавленные глаза.       Тогда было так — но не сейчас.       Но не сейчас!       Я бросился в воду — с разбега, на лету превратив своё тело вновь в ту самую белую акулу, какой я и должен был быть с самого начала. Серебристый свет замерцал на веках — слегка ослепляя меня, но я даже не глядя знал, куда намерен плыть.       Капли этого света сорвались в воду — и та откликнулась, словно бы ожидая, словно бы Море и само было готово принять путь очищения — и не хватало лишь катализатора.       Хвост хлещет по воде, поднимая волну, разгоняя осветлённую воду вдаль — всё шире, всё дальше, выталкивая меня вперёд — быстрее этой волны, быстрее бегущей по Морю черты — вперёд, в красноту, которая тоже становилась светлее с каждым моим движением. Сопротивление — я знаю, что оно есть, я знаю, что Красное Море не хочет сдаваться — но я почти не чувствую его, и с каждым движением смерть вытесняется всё дальше и давит всё меньше.       Ты не забыл обо мне? Ты не забыл, что я была недругом твоим врагам — и теперь стала недругом тебе?       Ехидный голос с небес словно бы вновь прозвучал в моём сознании. И, прежде чем я что-то понял, ей ответил другой — сильный, уверенный, волевой, настроенный даже не на победу — а скорее, на то, чтобы война завершилась, не начавшись.       Я помню всё, дорогая моя. Теперь — действительно всё.       И теперь — напомню тебе.       Я выпрыгнул из воды — повинуясь неясному, но абсолютно чёткому порыву, — и время словно бы застыло на долю секунды, пока я замер в верхней точке полёта. Брызги разметались вокруг каплями, дробясь всё мельче и мельче — в туман, в пыль.       И, резко развернувшись в воздухе, я взмахом хвоста запустил эту пыль вверх — не глядя, куда, словно бы просто стремясь облить небо.       Рывок в глубину — и вновь за мной тянется волна, шаг за шагом, метр за метром накрывая всё Великое Море, от мельчайших камней наверху — и до Старого Моря в глубинах.       А над водой тем временем бушует последняя буря этой войны — очистительная буря, смывающая с неба остатки красной смерти.       …Уже медленно, опираясь на водные потоки и лишь чуть помогая им движениями хвоста, я приблизился к городу. Приблизился с краю — не желая, чтобы меня сейчас кто-нибудь видел, ожидая лишь небольшой минуты покоя — уверен, что заслуженного покоя.       Ещё издалека мой взгляд зацепился за два знакомых силуэта, замерших где-то на том же самом краю. Высокий, тёмно-серый, так похожий на меня самого, — и крохотная синяя фигурка, словно бы теряющаяся в его руках. Эти двое выглядели неимоверно усталыми, не в пример мне, — и в то же время чертовски милыми и счастливыми.       И моя пасть невольно — хотя, пожалуй, и «вольно» тоже — расплылась в улыбке.