Сессия.

Элла очень не любила такие вечера. Пустые, холодные, бессмысленные вечера наедине с кружкой холодного чая и горой учебников. Элле хотелось на улицу, на свободу, к друзьям, ночным посиделкам и песням у костра… У Эллы была беда. У Эллы приближалась сессия. Элла уже и книги возненавидела, и тетрадки эти, корявым почерком заполненные, и чертежи-расчёты-графики. Она их лучше бы сожгла все, или даже съела, если бы пришлось. Лишь бы уже встать и расправить затекшие плечи. У Эллы не было на это времени. Элла писала. Клавиатура, и та уже хрустела, кнопки проваливались под требовательными пальцами, и Элле, негромко ругаясь, приходилось перепечатывать все заново. Мышь скорбно мигала красненьким огоньком, и, казалось, тоже мечтала погаснуть и немножко отдохнуть. Элла не могла этого позволить. Элла строчила изо всех сил. Элле было невыносимо скучно. Учеба не шла, информация отказывалась запоминаться, а голова, измученная бесчисленными таблицами, болела нещадно. В комнате было темно и душно, и в воздухе витало желание плюнуть на все и лечь, наконец-то, спать. Элла устало протирала глаза и снова утыкалась взглядом в расплывающиеся строчки. Элла работала на пределе возможностей. Элла зубрила, как проклятая, игнорируя приходящие смски и щелчки сообщений из «вконтакте». Ей казалось, что еще чуть-чуть, и она сойдет с ума, отрежет себе ухо, как Ван Гог… Ну, или отрежет ухо экзаменатору, это уж как повезет. Кому при этом повезет больше – безухому преподавателю, который сможет получить компенсацию, или ей, на время освобожденной от этого груза знаний, она не знала. Поэтому на всякий случай держалась от острых предметов подальше. Элла была хорошей девочкой. Элла хотела стипендию. Элла знала, что в ее университете делают с провалившимися студентами. Головами несчастных деканы очень любили украшать залы позора. Куда девались собственно тела, все предпочитали не знать. Элла была страшной прогульщицей. Элла очень хотела жить.