Нелюбовь

*** Любовь моя! Ты нож в руке зажала, Но от тебя мне даже смерть сладка, И я умру, целуя сталь кинжала. *** Гордые оба — знаю. Вместе — как на войне. Только — усмешка злая — выбора просто нет: С новыми — не забыться, Новых — не полюбить. Мне без тебя не сбыться. Мне без тебя не быть. Сколько ни будь с другими Да ни дразни судьбу — Вот оно — твое имя, Словно клеймо на лбу. (Вера Полозкова. Гордые оба — знаю...) Наутилус Помпилиус — Зверь Перекрёсток — Пожары и дожди Би-2 — Её глаза

***

      — Кто учил тебя так сражаться? Своей горячностью ты только даёшь сопернику преимущество! А ведь это всего лишь морок!       Глеб, тяжело дыша, поднялся на ноги. В голове что-то неприятно пульсировало, ушибленные рёбра саднили, наливаясь синяками. «Всего лишь морок», выглядевший, как здоровенный детина, уже принял боевую стойку, сжимая в руках огромный двуручный меч, и явно готовился вновь напасть.       Эта тренировка оказалась самой выматывающей за последнюю неделю. Уже больше четырёх часов они находились в Битвенном зале, где Сарданапал учил бывшего некромага тому, что полагаться на одно лишь кольцо — значит заведомо проиграть битву. Глеб немного владел холодным оружием, однако прежде ему никогда не приходилось применять его наравне с заклинаниями.       — Давай ещё раз! — непоколебимо изрёк академик. — Представь, что защищаешь не себя, представь, что опасность грозит кому-то другому.       Подняв голову, чтобы размять затёкшую шею, Глеб увидел потемневшие от времени деревянные балки потолка, терявшегося в вышине. По спине и вискам ручьями струился пот, разбитая губа ныла. Глубоко вдохнув, мужчина собрался с мыслями и сжал длинный кинжал с широким, острым лезвием. Он воскресил в себе ярость всех драк и битв, в которых ему довелось побывать. Зазвенели напряжённые, усталые мышцы, исчезла из глаз пелена боли.       Морок напротив поиграл огромными бицепсами. Бейбарсов подобрался, когда детина бросился на него. Резко поднырнув под руку со вскинутым мечом, он ушёл от прямого удара и, отступив, полоснул противника по спине. Тот развернулся, открыв рот в беззвучном крике, и вновь атаковал.       Глеб ещё не успел достаточно разорвать дистанцию. Поняв, что морок слишком близко и неудачно стоит для того, чтобы моментально нанести ему удар, он прокрутился, уходя вниз и влево, подрезая сухожилие на ноге противника. Тот рухнул на одно колено. Бейбарсов хотел добить его коротким колющим ударом, однако заметил, что руки детины пусты. Инстинкты управляли его реакцией гораздо быстрее, поэтому он резко обернулся. Выпущенный заклинанием огромный меч, вращаясь, летел к нему. Ещё пара секунд — и голова бывшего некромага слетела бы с плеч.       Однако за мгновение до этого произошли сразу две вещи. Вскинув руку, Глеб выкрикнул заклинание, выпуская из перстня яркую тёмную искру. И одновременно обратным хватом нанёс уже поднимавшемуся сопернику огромную рваную рану напротив сердца. Уже почти коснувшаяся Глеба сталь клинка встретилась с заклинанием и рассыпалась прахом. Детина с грохотом упал на каменный пол, разделённый на три части чёрными и белыми плитами.       Повернувшись, Бейбарсов встретился с одобрительным взглядом Сарданапала. Его белоснежная борода обвилась вокруг шеи, подобно меховому воротнику.       — Недурно, — произнёс старый маг, и из его уст это была наивысшая похвала. — Итак, сегодня ты наглядно убедился в том, какие преимущества даёт спаренное ведение боя. Разумеется, подобная тактика требует опыта, навыков и незаурядных умений, но при этом она безусловно эффективна. Ты всё ещё изучаешь теорию ратной магии?       Глеб кивнул, пытаясь отдышаться.       — Что ж, думаю, на этом академических знаний пока достаточно. В следующие несколько дней я предлагаю тебе немного отдохнуть от книг и сосредоточиться на практической стороне вопроса: наши занятия теперь будут носить исключительно прикладной характер, что потребует очень много сил. Поэтому мы закончим на сегодня. Отдохни, — Сарданапал улыбнулся, — сходи на свидание с девушкой — наш парк прекрасен в это время года. Главное, не забрести в болота, распоясавшиеся хмыри вряд ли будут оценены как романтическая составляющая.       Глеб усмехнулся, подбирая с пола рубашку и натягивая её на вспотевшее тело:       — Романтике, даже самой неординарной, я сейчас предпочитаю сон.       Академик щёлкнул пальцами, и лежащий на полу морок исчез.       — Должен сказать, я тебя хорошо понимаю. И одобряю. Лучше сосредоточить всю энергию на том, чтобы выиграть в предстоящей схватке.       Уж взявшись за ручку двери, Бейбарсов с сомнением поинтересовался:       — Думаете, в случае победы прекратятся попытки тёмных магов одержать верх?       Сарданапал нахмурился, а потом загадочно улыбнулся:       — Нет, разумеется. Но, возможно, тебе станет легче, потому что ты будешь уже не один.

***

      Ночью Тибидохс напоминал одновременно терем богатого купца и таинственную крепость с сокровищами. Глеб неспешно шагал по гулким коридорам, вспоминая, как любил гулять здесь ещё в бытность студентом. Навстречу ему не попадалось ни живой души, ни мёртвой. Призраки и нежить давно изучили характер Бейбарсова и не желали попасть под Дрыгус-брыгус.       Ночь по-прежнему оставалась его стихией: он упивался, дышал ею, подпитывался её загадочной и опасной сущностью. Ночь ласкала его, как любовница, обнимала своими тенями. Двойственная природа Глеба в это время суток расцветала во всей красе. Как и рискованные мысли.       Мысли о том, как непросто вновь погружаться в некромагическое прошлое, окунаться в разложение и тлен, пытаясь отыскать там крупицы надежды на победу. О том, как выматывают его бесконечные тренировки, когда его жестокая сущность вырывается наружу, рождая гнев, ослепляя и заставляя терять разум, с горячностью кидаясь в бой. Мысли о ней.       Таня была центром его усталости, ярости, страсти.       От неё теперь нигде не было спасения, в замке больше не осталось безопасных мест. Она была слишком близко, провоцируя его сорваться — он уже сорвался, тогда, в библиотеке. При воспоминании о том, что он готов был плюнуть на всё и взять её прямо там, готов был умолять её позволить — при мысли об этом у Глеба сжимались кулаки. Каким жалким дураком он был!       Но всё же кое-что не давало бывшему некромагу покоя. Таня отвечала ему. Она ласкала его губы с искренним пылом, она подавалась навстречу его неконтролируемым толчкам, она хотела его. Возможно ли, что это желание относилось не только к его телу? Возможно ли раздуть эту искру до пламени?       Мысленно он вернулся на несколько дней назад, когда, выбравшись на редкую прогулку, заметил летающие над драконбольным полем фигуры. Команда готовилась к предстоящему матчу со сборной Магфорда. Ноги сами понесли Глеба туда, к нагретому белому песку.       Он остановился в тени ангаров. Метрах в ста от него Соловей хрипло отдавал распоряжения, перемежая их руганью. Глеб запрокинул голову и сощурился. Худую фигурку на контрабасе он увидел почти сразу, и его сердце моментально ускорило ритм. Объективно или нет — в воздухе Таня была прекрасна.       Резкая, порывистая, гибкая, как натянутая тетива, она разрезала воздух, почти не держась за гриф инструмента, уходила в глубокий крен, стараясь обойти соперника, или, завладев мячом, резко проворачивалась на контрабасе и забрасывала мяч в глотку дракона, продолжая лететь спиной вперёд — знаменитый приём, который Таня не раз исполняла на его глазах.       Судя по всему, он пришёл на поле как раз под конец тренировки. Игроки постепенно снижались, выслушивая нотации тренера, одна лишь Таня оставалась наверху, зависнув почти под самым куполом поля и задумчиво глядя куда-то вдаль. Эта картина показалась Глебу смутно знакомой, а ещё через секунду его обожгло болезненное воспоминание.       — Я почти люблю тебя!       — Я знаю.       — И что??       — Если огонь не погаснет, дерево сгорит. Поэтому огонь, любя дерево, должен уйти. Даже если уйти для огня значит лишиться пищи и умереть. Я оставляю тебя, потому что люблю. И буду любить вечно…       Это была великая победа в великом матче, но для Глеба всё прочее стёрлось, и триумф собственной воли был уничтожен одним-единственным «люблю» из уст Тани Гроттер.       Отбросив воспоминания, он медленно покинул поле, так и не заметив, что вслед ему смотрят печальные каре-зелёные глаза.       А теперь Бейбарсов шёл по коридору, думая о том, что сам себя загнал в ловушку, в дикую, безвыходную ситуацию: он не мог быть с Таней, потому что она была несвободна, потому что она не любила его, потому что он боялся разрушить её, спалить дотла. И в то же время он не мыслил жизни без неё, вдали от неё, не мог представить её с другим мужчиной или себя с другой женщиной.       Его мысли зашли в тупик, как и длинный коридор, в конце которого находились душевые и несколько спален. Глеб уже подошёл к своей, когда дверь чуть поодаль открылась. Таня Гроттер в лёгком сарафане вышла из комнаты, сжимая в руках банные принадлежности. Заметив Глеба, она дёрнулась и застыла. Её взгляд пробежался по его блестевшей от пота груди, видневшейся в распахнутых полах рубашки. Бейбарсов жадно следил за её реакцией, и вот оно — два ярких красных пятна на скулах. Не сказав ни слова, он дёрнул ручку двери и скрылся во мраке своей спальни.       Прислонившись затылком к прохладному дереву, Глеб слушал удаляющиеся шаги Тани. Если он сейчас пойдёт в мужскую душевую, если хоть шаг сделает по коридору, всё будет кончено. Он не сможет сдержаться, наплюёт на последствия… Он мужчина, в конце концов! Он любит её, хочет её. А Гроттер тоже удумала — в платьях тут расхаживает, совсем уже!       Злость нисколько не остудила его пылкость, скорее наоборот. В ярости отбросив ножны с кинжалом, Глеб опустился на колени возле кровати и, пошарив по полу, выудил на свет до боли знакомую початую бутылку. Бело-красная этикетка смутно выделялась в темноте. Он зажёг лампу и глотнул из горла, слегка поморщившись.       Бывший некромаг поклялся себе бросить пить, не взяв в рот ни капли с тех пор, как Сарданапал сообщил ему о грядущих событиях и начал тренировать. Но как тут бросишь, когда рядом постоянно дразнящим призраком маячит вездесущая рыжеволосая ведьма!       У двери послышалось какое-то шуршание. Бейбарсов быстрым шагом пересёк комнату и резко распахнул дверь, однако там никого не оказалось. Он нахмурился и уже хотел вернуться к себе, когда увидел на пороге глянцевый прямоугольник. Быстро проверив его на наличие сглаза или порчи, Глеб наклонился и поднял с пола нечто, оказавшееся журналом. «Сплетни и бредни», значилось на обложке, с которой на него смотрело два знакомых лица: его собственное и Тани Гроттер.       Захлопнув дверь, Бейбарсов подошёл к столу с горящей лампой, чтобы получше разглядеть фотографию. На ней они были изображены совсем юными, ещё до выпускного. Он развернул журнал на нужной странице и пробежал глазами статью. «Старая любовь не забывается?».       Глеб сделал ещё пару глотков из бутылки, молча разглядывая другие снимки, сопровождавшие текст. Он сидел так довольно долго, а потом вскочил и, смяв журнал кулаком, отшвырнул его куда-то в сторону. В тот же момент в дверь спальни кто-то постучал.       — Ну, сейчас кто-то отправится к Лигулу на рога, — раздражённо пробормотал Глеб, думая, что это неизвестный, подкинувший ему журнал. — Какого чёрта ты шляешься возле моей двери! Таня?…       На пороге действительно стояла она, по-прежнему сжимающая в руках мочалку и абсолютно сухое полотенце. Судя по всему, до душевых она если и дошла, то явно забыла, зачем.       — Можно мне войти? — растерянно поинтересовалась девушка, будто сама не до конца понимая, зачем ей это нужно.       Глеб неслышно выдохнул.       Он на взводе, потный и злой. На лице трёхдневная щетина, губа разбита, под глазом синяк. А она такая прекрасная, такая нежная в этом дурацком сарафане в полоску, и волосы, собранные в узел, на висках кудрявятся от влажности.       Он же знал, что нельзя этого делать.       Глеб, стой на месте.       Не подходи к ней, не трогай её.       Не впускай её в комнату.       Эти мысли испуганными птицами пронеслись в его голове за доли секунды, а потом он, слегка посторонившись, пропустил Таню внутрь и закрыл за ней дверь.

***

      Они неловко стояли на пороге. Девушка с любопытством оглядывала комнату. Бейбарсову показалось, что в её глазах мелькнуло удивление. Когда она всё-таки решилась окинуть взглядом его самого, то сразу заметила бутылку, которую он всё ещё сжимал в руке. Глеб отставил её на стол, ощущая досаду и сожаление: он предпочёл бы, чтобы Таня не знала о том, что он выпивает.       А затем её взгляд остановился на скомканном журнале, валяющемся у стены. Зрачки девушки расширились.       — Не знала, что ты читаешь жёлтую прессу, — с досадой сказала она, первой нарушив молчание.       — Я не читаю. — Его голос хрипел, и он сомневался, что это пройдёт, пока Таня в комнате. — Его подбросили мне под дверь. Кстати, ты не видела никого, когда шла сюда?       Девушка отрицательно мотнула головой. По тому, как она смотрела на журнал, Глеб догадался, что ей известно содержание статьи. Возможно, им стоило поговорить об этом, но бывший некромаг не мог найти в себе силы, чтобы поднять эту тему. Несколько глотков крепкого алкоголя на голодный желудок сделали своё дело, и голова начала слегка кружиться.       — Таня, что ты хотела? — устало спросил он.       Она сделала несколько шагов вперёд и пристально посмотрела ему в глаза:       — Я пришла спросить напрямую: ты ищешь какой-то важный тёмный артефакт?       Бейбарсов моментально протрезвел. Откуда она узнала? Окинув её быстрым взглядом, он заметил, что костяшки пальцев, которыми она сжимала свои банные принадлежности, побелели от напряжения. Таня ждала его ответа и волновалась, а значит, она знает далеко не всё. Однако врать или что-то придумывать сейчас у Глеба не было ни сил, ни желания. Поэтому он просто поинтересовался:       — С чего ты это взяла?       — Я видела книги, которые ты брал в библиотеке. Почти все они о теории ратной магии, о тёмных артефактах и способах их укрытия и защиты. Я видела, как ты пару раз заходил в запретный фонд. Видела, что ты много времени проводишь с академиком в Битвенном зале.       Глеб старался ничем не выказать изумления. Оказывается, пока он ошивался вокруг неё и подбирал слюни, как подросток, Гроттер успела выяснить почти всё о том, чем он занимается! Он облокотился на стол, сложив руки на груди и вскинув бровь.       — Ну допустим. Дальше-то что?       Казалось, Таня растерялась. Видимо, она думала, что он просто даст ей честный ответ.       — Я хочу знать, чем ты занимаешься и почему.       — Зачем тебе это? — его голос был напряжённым, вибрирующим.       — Потому что… — она запнулась, — потому что мне не всё равно.       Глеб смотрел на неё мгновение, растянувшееся в вечность. На то, как твёрдо Таня сжала губы после произнесённых слов, будто одновременно жалела о сказанном и бросала этим вызов. Как она сделала лёгкое, едва уловимое движение ему навстречу. Как в глазах её мелькнуло то, что он видел лишь однажды: болезненную, страшную тоску — точно таким же взглядом она смотрела на него, когда он покинул её после матча со сборной вечности.       Всё это длилось буквально секунду, а в следующую они уже с грохотом впечатались в дверь, к которой он оттеснил Таню. Она выронила мочалку и полотенце, которые упали куда-то им в ноги. Он слышал её сбивчивый шёпот, кажется, она просила его подождать, но он не мог…       Глеб хорошо помнил, как впервые поцеловал её — как будто нырнул с головой в холодную прорубь. Они стояли под дождём, губы Тани были влажными и дрожащими, а его — сухими и напористыми. Он помнил, как неистово колотилось в груди сердце, как весь остальной мир сузился до размеров крохотной пылинки, которую можно сдуть лёгким дыханием. Помнил, что успел лишь скользнуть языком по её нижней губе, когда Таня оттолкнула его — в расширенных зрачках плескалось потрясение, стыд… и жажда большего.       Эти безжалостные подробности много лет терзали бывшего некромага днём и ночью, воспоминание о первом поцелуе с его рыжеволосой мечтой оставило глубокие зарубки в памяти, заставляя переживать всё снова и снова в надежде, что однажды это удастся повторить, вновь испытать те же острые, пронзительные ощущения и что когда-нибудь он перестанет умирать и заново рождаться при первом прикосновении любимых губ.       Но вот он вновь целовал Таню Гроттер, целовал уже не первый раз, однако облегчение не наступало. Ему хотелось ещё, и ещё, и ещё. Глеб обхватил её шею ладонью, пытаясь углубить поцелуй, но Таня слегка повернула голову, упираясь ладонями в его обнажённую грудь.       — Глеб, пожалуйста, подожди, давай поговорим…       С него было довольно разговоров. Решив пойти другим путём, Бейбарсов склонился, приникая к впадинке у основания её горла. Таня дёрнулась, зажатая между ним и твёрдой поверхностью двери.       — О чём ты хочешь поговорить, ммм? — его голос звучал глухо.       — Это всё… неправильно. Так нельзя.       Глеб вскинул голову, прищурившись:       — Тебя тянет ко мне, не отрицай этого. И всегда тянуло. Я чувствовал это тогда и чувствую сейчас.       Девушка надавила на его плечи, вынуждая чуть отступить. Её глаза заволокло туманом желания, но она упрямо покачала головой.       — Неважно, что ты или я чувствуем. У меня есть обязательства перед Ванькой, перед друзьями. Я не могу так просто…       Глеб оборвал её, вновь рванувшись вперёд, запечатывая ей рот. Он слышал, как она возмущённо мычит, и усилил напор, вынуждая девушку разомкнуть губы. Он жадно, почти грубо вторгся в её рот, и на секунду в нём вспыхнула радость, когда Таня почти мгновенно ответила.       Но затем он вспомнил слова, произнесённые ею секунду назад: «У меня есть обязательства перед Ванькой».       Валялкин, её жених. Тот, к кому Глеб прежде ревновал неистовей всего, тот, кто отнял у него магию и любимую женщину. И его пронзила старая злость — едкая, желчная: не он был Таниной первой любовью, не он был тем, кто забрал её девственность, кто надел ей на палец кольцо.       Эта внезапная ярость вдруг подавила желание. Разорвав поцелуй, он склонил голову, обдавая Танину шею дыханием, в котором чувствовались пары водки.       — У тебя тоже расширяются зрачки и учащается пульс, стоит твоему жениху просто посмотреть на тебя? Ты так же растекаешься по стене, когда он целует тебя за ухом? —шепнул он, слегка касаясь губами её прохладной мочки.       — Прекрати… Прекрати! — задохнулась Таня.       — Что, Валялкин не может завести тебя одними словами?       — У Ваньки нет твоего опыта! Он не переимел в своё время половину Тибидохса!       Глеб усмехнулся:       — Никто бы ему и не дал, кроме тебя. Ведь вы хранили свой цветок друг для друга.       Звук пощёчины разлетелся по комнате дребезжащим эхом. От удара голова Бейбарсова дёрнулась. Он медленно повернулся к Тане, вжимающейся в дверь: её губы прыгали. Глеб схватил тонкую кисть и, поднеся к лицу, нежно поцеловал пылающую ладонь, наблюдая, как у девушки перехватывает дыхание.       — Никогда не смей поднимать на меня руку, ты поняла? — тихо процедил он. — Тем более в ответ на правду.       Глеб уже хотел разжать пальцы, как вдруг взгляд его упал на безымянный палец. Кольцо, подаренное Валялкиным, исчезло. Бывший некромаг пристально взглянул на Таню, задавая молчаливый вопрос.       Осторожно высвободив дрожащую руку, Таня скользнула в сторону, к окну, глядя на погружённый во тьму Тибидохский парк. Когда послышался её голос, он звучал безжизненно и устало:       — Мы с Ванькой расстались. Я думаю, что мы расстались… Не знаю, как объяснить, чтобы ты понял. Он просто дал мне свободу принять решение. Переложил на меня всю ответственность, — горько закончила она.       Глеб помолчал какое-то время, а потом насмешливо произнёс:       — Представляю, какой это стресс для тебя. Ведь обычно подобная тактика — твоя прерогатива.       — О чём ты?       Он резко обернулся, чувствуя, как в нём опять закипает гнев.       — Я о том, Таня, что ты сама любишь спихивать ответственность за важные поступки на других. Ты любила своего Валялкина и одновременно была увлечена мной, но у тебя духу не хватило сделать выбор. В итоге всё решилось за тебя, и тебе было удобно сначала наслаждаться своей жизнью в глуши, а потом страдать от того, что всё не так, как тебе мечталось. И снова ты не сумела принять решение, предоставив это неприятное дело Ивану: это ведь он смог разрубить узел, в который ты запутала наши жизни. Ты и меня держала на привязи, с одной стороны, красиво изображая жертву одержимого некромага, а с другой, не желая отпускать. Когда-нибудь, я надеюсь, тебе надоест заниматься ерундой, и ты решишься на что-то.       — Мне кажется, после матча со сборной вечности я объяснила свои чувства, — девушка шагнула вперёд, будто стараясь убедить его в своей правоте, — я дала понять, что сделала выбор. Но ты ушёл.       Глеб горько усмехнулся:       — Ты ведь даже тогда не смогла нормально признаться мне. «Почти люблю» — вот что ты сказала, как будто оставляя себе возможность для отступления, как будто чувства — это нечто, требующее публичных доказательств, а ты ещё не до конца решила любовное уравнение. А я всегда мог сказать правду, и смогу снова. Таня, я люблю тебя! — в отчаянии выкрикнул он, не сумев удержать это внутри, и девушка вздрогнула, как если бы он тоже ударил её. — Я болен тобой так давно, что уже не помню себя другим, прежним, хозяином собственных чувств. Я не помню жизни без тебя и не хочу ничего знать о ней.       Наступила тишина. В гулкости каменных стен она казалась оглушающей. Бывший некромаг знал, как сейчас важно предоставить Тане выбор — вот он, тот самый момент, который определит всё.       Бейбарсов стоял на месте, до боли сжав кулаки, ощущая, как от духоты и выпитого кружится голова. Он стёр из взгляда все чувства, выражение его лица стало бесстрастным.       Он стоял, чувствуя себя обнажённым, ведь фактически так и было — он предлагал себя Тане, предлагал таким, какой он есть.       Пожалуйста, пусть она узнает меня, поймёт меня, почувствует меня.       Пусть она полюбит меня.       И когда Таня решительно шагнула к нему, сердце Глеба оглушительно стукнуло где-то в горле.       Он не верил глазам, которые смотрели на рыжую макушку, спрятавшуюся у него на груди. Не верил рукам, которые обнимали узкую спину, пальцам, которые приподняли подбородок девушки. Не верил губам, которые с пронзительной нежностью приникли к её щеке.       Он замер так, надеясь, что, если ему это снится, он умрёт во сне.       Но секунды шли, подгоняя неумолимое время, а Глеб не просыпался. Он всё так же обнимал Таню, ощущая её сцепленные руки у себя на талии, чувствовал обнажённой грудью неровную материю её сарафана, и её лёгкое частое дыхание на своей шее.       Наконец, он отстранился, пристально вглядываясь в лицо девушки, ища в нём признаки того, что это был всего лишь порыв, и сейчас она откажется от своих слов, вновь покинет его.       Однако и этого не случилось. Таня смотрела на него снизу вверх грустно и ласково, а потом тихо произнесла:       — Я никуда не уйду, Глеб. Я здесь, с тобой. И прошу тебя только об одной вещи: дай мне время. Не для того, чтобы определиться — я сделала это только что. Просто мне трудно свыкнуться со всем, что происходит: с моими чувствами, с моими мыслями. С тем, что большая и важная часть моей жизни остаётся позади. С тем, что я причиню Ваньке боль. Нет, не перебивай меня, послушай… Ванька всегда будет важной частью меня, и ты со временем с этим смиришься. Как я смирилась с тем, что ты успел натворить, с тем, кем ты прежде являлся. Я люблю Ваньку… не так, как тебя, но всё же люблю. Я ещё не до конца во всём разобралась, но непременно сделаю это. Ты просто будь рядом и не торопи меня.       Глеб выслушал её, внимательно анализируя каждое слово. И хотя эгоист в нём жаждал прямо сейчас закрыть этот вопрос, Бейбарсов понимал, что Таня права. В конце концов, прежде он столькое заставил её пережить, что теперь она тоже может ещё немного помучить его. И он кивнул, касаясь губами её прикрывшихся век.       — Хорошо, Таня.       Откровенно говоря, он пошёл бы на любые её условия, сделал бы так, как она сказала. Он готов был внимать ей, исполнять её капризы, терпеть её издёвки. Он позволил бы вить из него верёвки, топтать его. И как хорошо, что Таня не подозревала, какой огромной властью на самом деле обладает над ними. В этот момент Глеб пообещал себе, что сделает всё, чтобы она никогда этого не узнала — не подозревая, что он сам обладает над ней ничуть не меньшей властью.       — Расскажи мне, — послышался в полутьме её голос. — Расскажи мне всё. Что именно происходит?       Глеб так и сделал. Он поведал ей обо всём, что произошло с тех пор, как она улетела с крыши высотки в Нижнем, умолчав лишь о своих чувствах, о боли, что стальными когтями разрывала его грудь. Остальные же события — как он поступил на службу в Тибидохс, как отыскивал тёмные артефакты, как узнал об Амулете сотни магов и о том, чем грозит обнаружение этой вещицы их врагами — он выложил в подробностях, наблюдая, как изумлённо взлетают Танины брови. Однако под конец совершил оплошность, вскользь упомянув, что Магщество хочет отправить его в Дубодам. Пришлось рассказать и об этом.       — Но ведь ты же больше не некромаг! — возмутилась Таня, сидя в кресле, которое в прошлый раз так полюбилось Сарданапалу.       — Какое это имеет значение? — пожал плечами Глеб. — На мне по-прежнему висят преступления, которые я совершил и за которые не ответил.       — Нет, — она коснулась его руки, — их совершил не ты. Это был другой человек, даже несколько других. Ты изменился, и ты сполна заплатил за то, что сделал когда-то.       — Ещё не сполна, — он слегка наклонился, чтобы заглянуть девушке в глаза, — и да, Таня, надеюсь, ты не строишь иллюзий по поводу того, насколько сильно я изменился?       Он увидел, как в её глазах промелькнули тени воспоминаний, — старых, свежих, ярких — и она улыбнулась, покачав головой:       — Нет, конечно. И, сказать по правде, есть некоторые вещи, которые я хотела бы оставить неизменными.       — Например? — Бейбарсов склонился ещё ниже, так, что смог разглядеть собственное отражение на каре-зелёной радужке.       — Глеб, — пробормотала Таня, но он уже накрыл её губы своими.       Его пьянило то, что происходило сейчас — осознание, что Таня хочет быть с ним, что она показала это действиями и словами, что он желает эту девушку и теперь это точно взаимно.       Он опустился на колени, вклиниваясь между её ног, заставляя вжаться в спинку кресла. Губы Тани снова слегка подрагивали, она будто робела, отчего поцелуй казался ещё слаще, и Глеб скользнул языком дальше, глубже, ощущая, как прохладные пальцы девушки нырнули под рубашку и коснулись его груди.       Бейбарсов рванулся вперёд, обхватил руками её ягодицы, потянул на себя. Разбитая губа ныла от боли. Что-то горячее ударило в позвоночник и потекло по венам, воспламеняя и без того кипящую кровь, запуская волны наслаждения, прокатывающиеся по всему телу. Девушка внезапно обвила его поясницу ногами, сцепила их, прижимаясь к нему крепче, и ахнула, когда Глеб резко подался к ней бёдрами.       — Таня, — выдохнул он со стоном, разрывая поцелуй и утыкаясь лбом в её грудь.       Нужно остановиться, прямо сейчас, пока это ещё возможно. Они просидели так какое-то время, пытаясь восстановить дыхание. Таня разжала ноги, но по-прежнему прижимала к себе его голову, тихонько перебирая волосы, и Глеб готов был урчать от удовольствия, что стало бы последней каплей унижения. Улыбнувшись своим мыслям, он поинтересовался:       — Итак, ты узнала всё, что хотела?       Он ощутил, как девушка глубоко вздохнула — поднялся и опустился её живот — и ответила:       — В общем и целом. Давай тезисно: Сарданапал хочет, чтобы ты нашёл Амулет сотни магов, а Магщество хочет засадить тебя в Дубодам, прикрываясь тем, что этого желает магическое общество.       — Да уж, все меня хотят, — усмехнулся Глеб и охнул — Таня в наказание больно дёрнула его за волосы. — Ладно, ладно, я пошутил! Суть, в общем-то, ты изложила верно, но только что это меняет?       — Всё, если ты ещё не заметил, — хмыкнула Таня. — Пока ты тут играл в затворника, я прочла книгу про самые тёмные артефакты всех времён, которую купила недавно на Лысой Горе. Это дало мне, пусть и скудные, но всё же знания. Я занималась ратной магией с Сарданапалом, пока ты лежал и собирался помирать в железнодорожной будке.       При этих словах Бейбарсов поднял голову с её колен. Он ещё не знал, куда она ведёт, но начал догадываться.       — Я отлично летаю. Я, в конце концов, победила Чуму. В общем, я буду помогать тебе в поисках. Найдём артефакт, а потом и Магществом займёмся, — уверенно закончила девушка.       Бывший некромаг оперся рукой на одно колено, скептически рассматривая её лицо.       — Если я запрещу, ты ведь меня всё равно не послушаешь? — спокойно уточнил он.       Таня улыбнулась и покачала головой. Видя её улыбку, он не смог сдержать ответной. Он позволил ей взять в ладони своё лицо, заглядывать в глаза, читать их. Позволил ей проникнуть в самую глубину того, чем он являлся, в самую сердцевину, напоминающую рваную рану — такой измученной была его душа. И когда он почувствовал внутри присутствие Тани, её тепла, её привязанности, страха, желания, нежности — тогда он понял, для чего пережил всё это.       Всё ради того, чтобы сейчас позволять Тане Гроттер гладить его голову с любовью, а не с жалостью.       Всё ради неё.