Нелюбовь

*** Мне бы вот разрешили только Теплым ветром, из-за угла, Целовать тебя нежно в челку Цвета воронова крыла. Мне бы только не ляпнуть в шутку — Удержаться и промолчать, Не сказав никому, как жутко И смешно по тебе скучать. (Вера Полозкова. Мне бы только хотелось) Здесь мы расстанемся. Лишнего не люблю. Навестишь каким-нибудь теплым антициклоном. Мы ели сыр, запивали его крепленым, Скидывались на новое по рублю. Больше мы не увидимся. Я запомню тебя влюбленным, Восемнадцатилетним, тощим и во хмелю. (Вера Полозкова. Игорю, в дорогу...) Мумий Тролль — Такие Девчонки Никель — Новости прошлой недели

***

      Погода резко испортилась. Целую неделю шли проливные дожди, а потом вдруг на несколько дней выглянуло солнце, температура подскочила, и лес вокруг превратился в настоящий парник. После чего небо снова затянулось грозовыми облаками.       Таня, спокойно переносившая на Буяне и суровые зимы, и ураган, и палящее солнце, спавшая на балконе у Дурневых в лютый мороз, здесь почему-то стала сопливить, кашлять и вообще предпочитала лишний раз на улицу не высовываться. Нет, зима на Иртыше ей определенно нравилась больше, чем эта промозглая осень.       С момента её возвращения от Глеба прошло чуть больше двух недель. Разумеется, удивлённому её скорым возвращением Ваньке она не сказала правду. Просто кинулась ему на шею, шепча: «Соскучилась». И это даже не было ложью: ей хотелось поскорее обратно, в привычную рутину, в безопасную мягкость Ванькиных рук. Но почему-то на этот раз старое лекарство не сработало; легче и спокойней не стало.       Таню душило чувство вины и стыда: ей казалось, после этой поездки она вся пропиталась запахом Бейбарсова, хотя на самом деле даже не коснулась его ни разу. И без того рассеянная, она теперь окончательно погрузилась в себя. Девушка была неизменно ласкова с Ванькой, так же помогала ему с лесной живностью и нежитью. Они вместе ругали Тангро и радовались успехам Тантика, который действительно оказался весьма способным в обучении. Они даже достроили многострадальный сарай.       Но всё это Таня совершала механически, происходящее не доходило до её сердца. Однажды, вернувшись домой после трудного дня, в течение которого он залечивал хвосты русалкам, поранившимся о рыболовные крючки, Ванька застал удивительную картину: Танька варила кофе. Она и до этого многое готовила своими руками, но чтобы кофе...       — Вот так номер!       Девушка растерянно улыбнулась и пожала плечами.       — Вот, решила нас немножко побаловать.       — Здорово! Мы сто лет кофе не пили!       Таня промолчала, стиснув зубы. Как же она ненавидела себя за то, что пришлось соврать Ваньке! Он приблизился, положив подбородок ей на плечо и задумчиво разглядывая, как в маленьком ковшике закручивается спиралью тёмно-коричневая пенка.       — Тань, что с тобой такое происходит в последнее время?       Она замерла.       — Всё в порядке. Почему ты спрашиваешь?       — Кажется, мы уже не в том возрасте, чтобы врать друг другу. У тебя явно не всё в порядке. Последние несколько месяцев ты ходишь, как в воду опущенная. Я думал, что хотя бы полет в Тибидохс пойдёт тебе на пользу, но даже это не помогло.       Таня растерялась. Она думала, что хорошо научилась скрывать от Ваньки своё подавленное состояние, и не замечала, как с каждым днём всё больше мрачнел её жених. Она увядала, как цветок без подпитки, и оказалось, что всё это время Ванька видел: с ней творится неладное.       — Послушай, — он развернул её к себе лицом и приподнял за подбородок, заглядывая в глаза, — я не хочу, чтобы ты ощущала себя здесь, как в тюрьме.       Таня хотела было возразить, но он поднял руку, жестом упрашивая дать ему договорить.       — Я ведь тебя не запер, и ты не обязана безвылазно сидеть в этой глуши. Я всё понимаю. Если ты устала, и тебе нужно время, чтобы привести мысли в порядок, развеяться, ты абсолютно свободна.       — Ты что, выгоняешь меня? — голос Тани задрожал.       Ванька улыбнулся и покачал головой, целуя рыжую макушку.       — Я не представляю эту жизнь без тебя, но ты нужна мне счастливая, понимаешь? Если для счастья тебе необходима регулярная доза драконбола, или Тибидохса, или встреч со старыми друзьями, я не буду возражать. Даже в Магфорд тебя отпущу, если захочешь!       Таня засмеялась, глотая слёзы:       — Я не хочу в Магфорд.       — Я знаю. Ты хочешь на Буян. Для тебя этот остров всё равно, что терапия. Ты влюблена в его скалы, в его старые камни, в шум океана. Подумай над моими словами, Таня: если тебе это нужно, я не против, чтобы ты пожила там какое-то время.       Девушка заколебалась, и в этот момент сзади послышался шипящий звук.       — Кофе! — вскрикнула она, глядя на чёрную жижу, вытекающую из ковшичка.       Пока Таня ликвидировала последствия своего кофейного эксперимента, Ванька подошел к окну, откуда через минуту раздался его радостный голос:       — Ты не поверишь, кто почтил нас своей скромной персоной!       Девушка обернулась как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, являя им сначала новенький блестящий пылесос с хромированной трубой, а следом за ним улыбающегося Баб-Ягуна.       — Мамочка моя бабуся! Ну и забрались же вы!       Он хотел добавить что-то ещё, но его слова потонули в радостных криках и объятиях. Тут же был забыт убежавший кофе: Ванька и Таня сначала восхищались тем, как друг похудел, а потом восхищались его новым пылесосом — уже по настоянию самого Ягуна.       — А знаете, откуда у меня это красавчик? — лукаво спросил внук Ягге, когда первые восторги улеглись, и они втроём расселись за накрытый стол.       Вопрос явно требовал повторного вопроса, чтобы можно было дать эффектный ответ.       — Откуда? — послушно поинтересовался Ванька.       Ягун приосанился:       — Из самого лучшего, располагающего самым широким ассортиментом магвазина полётного снаряжения на Лысой Горе, хозяином которого является… ваш покорный слуга!       Уши играющего комментатора замигали красным, но ребятам не требовался дополнительный стимул: оба ахнули и по второму кругу кинулись обнимать Ягуна. Отбившись от них, он хмыкнул:       — Так что теперь, Танька, если захочешь загнать свой контрабас по сходной цене и прикупить себе летательный аппарат посовременнее и посимпатичнее, обращайся: я смогу устроить и то, и другое.       Таня заверила его, что непременно подумает над этим предложением.       — Между прочим, магвазин мой стоит на одной улице с новым домом Гломовых! Гуня на радостях от предстоящего отцовства целый дворец отгрохал! — продолжал Ягун. — Склепова даже на сносях не вылезает из студии. Семь-Пень-Дыр теперь тоже там ошивается: он сколотил банду вампиров-магфиози и мутит даже для выпускника тёмного отделения какие-то совсем уж нехорошие дела.       Таня, от слов Ягуна почувствовавшая острую тоску по прежней жизни и бывшим однокурсникам, уточнила:       — А как называется твоя супер-лавка?       Внук Ягге на мгновение смутился и тут же перевёл разговор на другую тему.       — Что мы всё о моих скромных достижениях! Ну, други, рассказывайте, как вам тут живётся!       «Други» переглянулись и пожали плечами.       — Мне примерно так же, как жилось в Тибидохсе, только вместо берлоги Тарараха у нас тут избушка. А вот Танька всё никак не привыкнет.       — Неправда! — воскликнула девушка. — Мне здесь тоже очень нравится. У нас столько всего происходит, ты не представляешь! Лешаки дерутся, русалки влюбляются и… мы новый сарай построили!       — О да, — иронично заметил Валялкин, — наша жизнь просто перенасыщена интересными событиями и головокружительными приключениями!       — Так, так, братцы! — Ягун поднял руки. — Я к вам пёр с самого Буяна не для того, чтобы смотреть, как вы тут спорите, кто кого больше осчастливил. У меня для вас ещё одна новость.       Тут он стал серьёзным. Таня с Ванькой мгновенно подобрались: таким они друга видели крайне редко, и поэтому приготовились к не самым приятным известиям.       — В общем, тут такое дело… — начал Ягун, покручивая на пальце обручальное кольцо, — короче, так сказать, Ягге, ну, бабуся моя, она того… скоро станет прабабусей!       Добрых десять секунд ребята пытались осмыслить путаную и лихо закрученную формулировку Ягуна, а потом в третий раз за последние полчаса кинулись обнимать его. Уши играющего комментатора пунцовели от смущения и радости пополам с гордостью.       — Ну вы с Катькой даёте! — радостно воскликнул Ванька.       — Как она? — спросила Таня, глядя на друга с неверящей глупой улыбкой.       Кто бы мог подумать, что из их трио именно Ягун первый обзаведётся потомством!       — Да как… в туалете всё время зависает, — вздохнул внук Ягге. — Поест — поблюёт, поест — поблюёт, не к столу будет сказано! Худая стала, как спица! Короче, пока живота не видать, мне всё ещё сложно поверить в то, что я стану батей.       Спустя ещё час, после того, как они с Ванькой устроили играющему комментатору экскурсию по своей, как выразился Ягун, «плантации», и Валялкин отлучился, чтобы задать корм жеребцу, Таня осталась с другом наедине.       Едва за Ванькой закрылась дверь, играющий комментатор сунул руку в рюкзак, с которым прилетел, и вытащил оттуда небольшой, сложенный вчетверо листок.       — Это тебе.       Таня развернула бумагу и сразу же узнала мелкий стремительный почерк Соловья. Пробежав глазами записку, в которой было всего несколько строк, девушка сложила её и убрала в карман джинсов.       — Ты был в курсе?       Ягун кивнул:       — Он советовался со мной, стоит ли тебя вообще дергать. Мол, ты свой выбор вроде как сделала. А я сказал, что драконбол слишком важная часть твоей жизни и от такого предложения ты вряд ли откажешься. Вот только…       — Вот только как отреагирует Ванька? — договорила за него Таня.       — Вы вообще… как? То есть, у вас вроде всё хорошо. Хозяйство, домик, вместо козы — дракон. Валялкина я знаю — он-то явно всем доволен. А ты? Ты счастлива?       Таня ответила сразу, как человек, который боится задуматься над тем, что говорит:       — Счастлива, конечно. Я люблю Ваньку.       — Я спрашивал не об этом, — тихо заметил Ягун. — В твоей любви я не сомневаюсь, и это хорошо, потому что у меня для тебя есть ещё одна новость. И будет лучше, если это останется между нами.       Девушка напряглась. Что-то подсказывало ей: новость эта важнее всех предыдущих вместе взятых. И хотя она ожидала всего, чего угодно, следующие слова играющего комментатора повергли её в шок:       — Глебу Бейбарсову вернули магию.       — Что??       Ягун хмуро кивнул:       — Да, он снова маг. Правда, вернули ему не прежний некромагический дар — он теперь… Чумиха знает, кто он теперь! Я попытался у бабуси хоть что-то выведать, но ты же её знаешь! В общем, всё, что мне известно — магию этому хмырю вернул кто-то из светлых. Здорово, да? Он столько дел наворотил, а ему вот так запросто вернули силы! Почему не Ваньке, интересно? Почему именно Бейбарсову?       Но Таня уже не слышала возмущений друга. Она как раз отлично понимала, почему это был именно Глеб: во-первых, он не отказывался от магии добровольно, его лишили дара насильно. А во-вторых, Ваньке, в отличие от Глеба, не требовалось искупление, ему не нужно было исправлять последствия страшных решений.       —… и ты бы его видела! Мамочка моя бабуся, он вообще не изменился — такой же гордый, неразговорчивый! Я с ним однажды в коридоре столкнулся, так он кивнул и дальше почапал, деловой, как тридцать три мартышки!       — Ты его видел? — встрепенулась девушка, чуть не ляпнув, что Ягун ошибается — Глеб изменился, но вовремя прикусила язык.       — Говорю же, он зачем-то прилетал к Сарданапалу! До рассвета болтали, представь себе!       Тут дверь распахнулась — вернулся Ванька. Метнув на Таню предупреждающий взгляд — мол, мы договорились молчать, — Ягун вызвался продемонстрировать друзьям скоростные возможности своего новенького пылесоса.       Стоя на полянке перед избушкой с запрокинутой головой и наблюдая, как Баб-Ягун выделывает в воздухе разные фигуры высшего пилотажа, Таня чётко поняла две вещи: она невероятно, до зубного скрежета соскучилась по драконболу. Письмо бывшего тренера, которое она получила, разбередило это чувство. Соловей звал Таню тренировать молодую сборную вместе с ним. Когда-то это была мечта всей её жизни! Тибидохс и драконбол — чего ещё желать!       И вот, обдумывая эту мысль, Таня позволила себе осознать другую: теперь она желает кое-чего ещё. Она до безумия, до обгрызенных ногтей хочет увидеть Глеба Бейбарсова. Ещё раз увидеть его, своими глазами посмотреть на заново рожденного мага.       Он исчез из её жизни уже давно, но эхо его присутствия всё ещё гуляло в закоулках Таниной души. Души, которую он разорвал, искромсал на части своей жестокой нелюбовью, своей пламенной одержимостью. Всеми поступками, им совершёнными, всеми словами, им сказанными, — она была отравлена этим, и яд только сейчас вступил в реакцию с её собственными пробудившимися ото сна чувствами.

***

      Год спустя.

      — Он сказал, что остаточной магии должно хватить!       — А если нет?       — А если я завтра пойду перевязывать рану хмырю и утону в болоте? — устало возразил Ванька.       Они препирались уже около часа сегодня и два дня в общем. С тех пор, как пришло это злосчастное приглашение — подумать только, три года прошло с момента их выпуска из Тибидохса! Когда пухленький купидон с красными пятками принес конверт, подписанный самим Сарданапалом, первой реакцией Тани и Ваньки была безудержная радость.       Потом они судорожно искали, чем бы угостить посланника — в избушке посреди густого леса с конфетами была напряженка. В конце концов, в шкафу отыскалась парочка старых рассохшихся вафель. Купидон взял их двумя пальчиками, брезгливо осматривая. Таня, понимая, что сейчас пухляш начнет истерить, и закончиться это всё может не очень удачно, быстро спросила:       — Ты после нас куда летишь?       — На Лысую Гору, — прохрипел купидон низким голосом.       — Тогда отправляйся прямиком к Склеповой. Она накормит тебя лучшими лысегорскими конфетами и шоколадом до отвала и за меня тоже! Правда-правда, так и скажи: Таня Гроттер просила расплатиться за неё!       К счастью, купидон согласился на это, и шустро вылетел в окно, уже представляя себя с обмазанными шоколадом щеками. Таня нахмурилась, думая о том, что Гробыня ей это ещё припомнит.       И только после выпроваживания посланца, когда первая волна ликования схлынула, молодые люди задумались о том, как же Ванька сможет пройти через барьер Грааль Гардарики. Перечитав письмо, Таня заметила приписку от Сарданапала, в которой говорилось, что остаточной магии, которая сохранялась у всех, даже лишенных способностей магов, должно хватить, чтобы заклинание признало в Ваньке своего и пропустило их обоих.       Тане это всё равно казалось ужасно рискованной затеей, и последующие несколько дней она отговаривала Ваньку, пока он, наконец, не вышел из себя:       — Если Сарданапал говорит, что это возможно, значит, так и есть! Я лечу, Таня!       В конце концов, ей надоело пререкаться. Так или иначе, Ванька ведь прав: вряд ли академик стал бы подвергать его неоправданному риску. Но до конца она всё равно не успокоилась, и ко дню отлёта успела вновь накрутить себя.       Лето на Иртыше было прекрасным. Таня стояла на полянке возле избушки, вдыхая пряный хвойный воздух и тихонько перебирая струны контрабаса. Прилично играть она так и не научилась.       — Упорство! Conditio sine qua non, — «ожил» перстень.       — Знаю, дед, — улыбнулась Таня. — Я освою музыку со временем, вот увидишь.       Из дома вышел Ванька, на ходу застёгивая молнию выцветшей олимпийки. Они решили вылетать около пяти утра, чтобы прибыть на Буян после обеда, и прохлада раннего часа пока ещё не успела растаять под жаркими лучами солнца.       Хмурясь, Ванька раздавал последние наставления Прохору. Домовой вернулся из очередного загула как раз накануне, и теперь он выслушивал хозяина, часто моргая опухшими красными глазками.       — Обязательно каждое утро выводи Тантика из сарая и застилай стойло свежим сеном. Все заявки клади в стопку у кухонного стола. И ничего не трогай на полках с лекарствами!       — Конечно, ну тык, само собой, — кивал Прохор, всё ещё немного покачиваясь.       Ванька подозрительно на него покосился. Таня прыснула в кулак. Бросив на неё улыбающийся взгляд, Ванька немного смягчился и ворчливо обронил:       — В шкафу у входа найдёшь литровую банку смородинового, опохмелись. Но чтобы пока меня нет, больше ни-ни!       Домовой резко оживился, с благодарностью глядя на Валялкина:       — Нет, конечно! Благодарствую, хозяин!       — Думаешь, он справится? — спросила Таня, пока Ванька усаживался позади неё.       — Думаю, мы это скоро проверим.       Когда острый гриф инструмента разрезал утренний воздух, Таню охватил привычный восторг. Восторг от полёта, восторг от того, что она летит в самое любимое место на земле! Ванька же за её спиной вздохнул, с грустью провожая взглядом уменьшающуюся прогалину полянки с избушкой, маленьким сараем, огородом и крохотным домовым, который махал им на прощание.       Ванька покидал свой дом.       Таня летела домой.

***

      Сарданапал оказался прав, как всегда. Когда они, зависнув над океаном, одновременно крикнули «Грааль Гардарика!», заклинание упруго дрогнуло, как будто задумавшись на секунду, а потом полыхнула радуга, тело кольнуло тысячей искр, и под ними расцвёл Буян. Таня чувствовала, как глаза ей застилает что-то противно-мокрое. «Чёртов ветер», подумала девушка, но уголки её губ дрожали от счастливой улыбки.       Она ещё на подлёте заметила, что площадка у подъёмного моста заполнена галдящими сокурсниками. Их с Ванькой прилёт был встречен бурными аплодисментами. Ягун с разбегу буквально врезался в друзей.       — Ну что, други мои, добро пожаловать в обитель кутежа и веселья! — завопил играющий комментатор.       — Дай ты им отдышаться, — закатила глаза стоящая рядом Катя Лоткова. Она совсем недавно стала молодой мамой, и все признаки недосыпа были у неё на лице.       Таня крутила головой во все стороны. Вчерашние юноши и девушки спустя три года превратились во вполне солидных дядечек и тётечек. Многих она не видела уже несколько лет, и теперь разглядывала их то с восхищением, то с недоумением.       Вон стоит Жора Жикин, аккуратно сложив руки на выдающемся животике. Выглядит он, как типичный житель спального района какого-нибудь мегаполиса, пашущий пять дней в неделю на заводе, а оставшиеся два проводящий с лучшими друзьями: пивом и телевизором. А вот Демьян Горьянов, как всегда, недовольный всем миром и смотрящий на окружающих с таким видом, будто его на встречу выпускников привезли силой. Рядом с ним о чём-то громко вещает Пипа, ещё более румяная и круглая, чем прежде. Заметив сестру, она помахала ей рукой. Генка Бульонов, обнимающий свою девушку за то место, где у людей обычно находится талия, тоже поприветствовал Таню. В нескольких метрах от них вальяжно оглядывается по сторонам Семь-Пень-Дыр: в костюме от Пако Гробано, дорогущих туфлях из кожи дракона и чёрных очках, он выглядит карикатурно, как косящий под джентельмена бандит из девяностых.       — Гротти!       Даже если отбросить фамильярное обращение, этот высокий капризный голос Таня узнала бы из сотен других. Толпа расступилась, пропуская Гуню Гломова, который, подобно ледоколу, прокладывал дорогу вперед. Из-за его широкой спины вылетела фурия, в миру известная как Гробыня Склепова. С разбегу обняв Таню, она с чувством и без всякого жеманства клюнула её в обе щеки.       — Ну-ка, повернись, дай на тебя посмотреть! Лигулов горб, ты стала ещё более тощей, хотя я всегда думала, что это невозможно! Валялкин, ты там её совсем голодом заморил в своей тундре? Хотя ты тоже, я смотрю, совсем без мяса на костях! За что тебя можно обнять?       Гробыня, как всегда, выглядела сногсшибательно. Она совсем чуть-чуть округлилась, стала женственней, но это была вся разница между Склеповой-студенткой и Склеповой-мамой. Топы её были всё такие же микроскопические, юбки — такие же короткие, а каблуки возносили на недосягаемую для простых смертных высоту. Волосы, окрашенные в розово-жвачный цвет, отросли почти до пояса, а количество татуировок и пирсинга явно увеличилось с тех пор, как Таня видела её последний раз.       — Привет, Склепова, — она смогла, наконец, вклиниться в безостановочный словесный поток и зачем-то прокомментировала: — Мы живём не в тундре, а в лесу.       — Всё одна песня! — заявила лысегорская ведущая. — На ягодах да корешках особо не пожируешь. Так, кто тут у нас ещё?… Ага, Шито-Крыто!       Гуня, на ходу поздоровавшись за руку с Валялкиным и быстро приобняв Таню, последовал за женой, весь навьюченный чемоданами с известным логотипом. Таня с Ванькой посмотрели в ту сторону, куда уже ринулась неугомонная Склепова. Там действительно стояла Ритка Шито-Крыто, похорошевшая необычайно. Высокая, тонкая, гибкая, она держала за руку длинного, худого мужчину с ярко-рыжими волосами. Тане он показался смутно знакомым, но её внимание уже отвлекло появление новых лиц.       На открытую площадку вышла Ленка Свеколт под руку с Шурасиком. За ними, отставая на пару шагов, шагала Жанна Аббатикова. Сердце Тани ёкнуло. Свеколт с Шурасиком, как всегда, о чём-то препирались, а Жанна пребывала в своём обычном созерцательно- отстраненном состоянии. Однако, поймав взгляд Тани, едва заметно кивнула ей и робко улыбнулась. У девушки отлегло от сердца, и она улыбнулась в ответ. Последний раз они с Жанной виделись в той самой будке стрелочницы, когда Аббатикова на пару с Леной довольно резко сообщили, что Глеб не хочет её видеть.       Рядом, синхронно поздоровавшись с ней и Ванькой, прошли Дуся Пупсикова и Верка Попугаева, неразлучные подружки-хохотушки. Но того единственного, кого Таня так хотела и одновременно так боялась увидеть, нигде не было. С упавшим сердцем она поняла, что Бейбарсов решил не являться на встречу выпускников.       «И правильно: подумал, небось, что незачем усугублять», размышляла Таня, пробираясь с Ванькой через толпу и прижимая к себе рюкзак, в котором копошился одуревший от усталости Тангро. Но у неё внутри почему-то всё трепетало от разочарования.       Спустя ещё час водоворот прежней жизни закружил бывших учеников. Таня буквально захлёбывалась от восторга, шагая через Зал Двух Стихий к лестнице, ведущей на Жилой Этаж. Ласково проводила рукой по серому камню стен, поднимаясь к спальням. Их с Гробыней бывшую комнату занимали две третьекурсницы, которые сейчас уехали на каникулы. Дверь не была заперта привычным заклинанием, и Таня свободно толкнула её, оказываясь в до боли знакомой комнате.       Не колыхались на окне зловещие Чёрные Шторы, не были раскиданы по полу платья Пипы, не таращился из угла пустыми глазницами верный паж Гробыни Дырь Тониано, исчез гроб-кровать.       Но вид из окон был щемяще знакомый — любимый парк, а за ним кипящими волнами разливался бескрайний океан, синевой своей сливающийся с послеполуденным небом. У Тани захолонуло сердце.       — Я скучала, — прошептала она и захлопнула за собой дверь, оставаясь наедине с Тибидохсом.       Он единственный ничего никогда от неё не требовал, и Таня любила его всей своей душой.