What if

      Морган Старк десять, и она понимает куда больше, чем положено ребенку ее возраста. «Славно, Морган» − довольно поддакивает изрядно раздобревший Хэппи, хорошо знавший, что Морган, как и ее отец, меньше всего на свете нуждается в одобрении, однако остается жадной до признания очевидных достижений. В руках, уже изрезанных за лето канцелярским ножом и краями проводов, Морган нетерпеливо вертит пластиковый бокс, похожий на тостер, Хэппи все равно не разбирается. Сердце у него щемит нещадно и пяток лет спустя. В том, как девочка смотрит, угадывается Тони, и когда Хоган молча переглядывается с Пеппер, та, неспособная удержаться от печальной улыбки, одними глазами соглашается: «Я тоже вижу это».       Кое-что оставалось немного неправильным в представлении Пеппер, закрывавшей своего единственного ребенка от внимания прессы и любопытной толпы с холодной яростью львицы, готовой чуть что пустить в ход когти и разодрать каждого, кто смотрит косо. Кое-что – это бесконечные вопросы, возникавшие там, где какой-нибудь писака от желтушного TMZ помещал случайное смазанное фото Морган, сделанное папарацци из кустов, на первую полосу. Громкий заголовок – залог просмотров и продаж.

Что носит и что ест дочь героя планеты Земля? Унаследует ли Морган Старк отцовскую гениальность? Почему Пеппер Поттс позволяет пятилетке красить ногти? Вы знали, что у Морган Старк своя альпака?

      Это утомляло. Пеппер с самого начала была готова принять удар на себя, повторять заготовленную фразу в духе «спасибо за сочувствие, но я вынуждена просить о приватности», однако чем старше становилась Морган и чем меньше новостные порталы вспоминали о щелчке Железного человека, тем чаще фокус общественного внимания снова оказывался на них, крошечной семье из двух человек.       Морган десять, и она не понимает, зачем в новом мире, куда вернулись люди и животные, мать пытается спрятать ее ото всех за собственной спиной. У этого рефлекса появился заготовленный жест: Пеппер, легко узнававшая в зеваках с телефонами наготове незадачливых фотографов, вооружившихся паршивыми мобильными камерами ради эксклюзива, торопливо натягивала на Морган капюшон и вызванивала Хэппи, чтобы тот подогнал автомобиль точно к локации.       На последних фотографиях, сделанных на ферме органических продуктов в Калифорнии, куда Пеппер предпочла перенести вторую резиденцию сразу после похорон, Морган Старк, смешливую девчонку в худи, отсняли со всех сторон. На фото, ставшем сенсацией – первый нормальный снимок повзрослевшей Морган, таблоиды сходят с ума, как будто дети знаменитостей никогда не становились инфоповодом, − Морган смотрит точно в камеру и от всей души маякует удачливому сталкеру двумя вскинутыми вверх пальцами в знак мира.       − Господи, Морган, пожалуйста, не делай больше так, − Пеппер знает, что, возможно, перегибает палку, перебарщивает с материнской паранойей, но в действительности, последние двадцать с лишним лет ее жизни препарировали под микроскопом все кому не лень, и ей известно, насколько это может быть разрушительным и болезненным. – Послушай, детка. Я знаю, что тебе хочется большего, но далеко не все из тех, кто пытается быть с тобой дружелюбным, на самом деле желает тебе добра. Понимаешь меня?       Она – понимает, Морган лишь немножко канючит в те дни, когда ей хочется представить, что у нее тоже могут быть друзья просто так, а не потому, что ее отец – Железный человек, а мать – богатейшая на Земле женщина, продолжающая спасать мир с благотворительными миссиями по всей планете. Когда тебе десять и у тебя в друзьях пятидесятилетний Хэппи Хоган, без вопросов таскающий детали и сырные чипсы в обход материнскому запрету на глутамат натрия и несанкционированные эксперименты в переоборудованном под нужды Морган гараже Тони, хочется, пожалуй, чего-то большего. Вроде парочки сверстников, которые, в отличие от Хэппи, не смогут погнуть миниатюрный детский велосипед тяжестью собственного тела.       − Ладно, мам, − ей все равно хватает недетского понимания, чтобы согласиться без упреков, и Пеппер, привыкшая постоянно спрашивать себя, не слишком ли она старается в предотвращении катастрофы, облегченно выдыхает.       Морган десять, и она не думает, что у нее на самом деле есть друзья. Впрочем, ее потребность не заводит слишком далеко; по телику показывают, что друзья – это что-то забавное, вроде обмена игрушками и печеньки в чьем-нибудь доме. Мысли, занятые другим, быстро выветриваются из головы.       Морган Старк десять, и она засыпает в отцовском гараже, устроившись лицом прямо на сложенных на столе ладонях. Пеппер, по-прежнему способная поднять ее на руки, только теперь уже с ощутимым усилием, просит Пятницу погасить свет и, подхватив Морган, замечает перед самым уходом – из кармана кофты Морган торчит отвертка.

***

      Морган Старк четырнадцать, и ее мать, смирившаяся с тем, что ребенок-весь-в-отца обещает себе быть осторожной и не упустить тот момент, когда здоровый уровень свободы перерастет во вседозволенность на грани с опасной безбашенностью. Задатки есть. Когда западное крыло, примыкающее к расширенной мастерской, вновь обесточивает, а Пятница подает голос откуда-то с кухни, заверяя Пеппер в том, что все в порядке – в этом угадывается заранее данное Морган указание, Тони тоже перебрасывался сообщениями через Джарвиса, когда планировал снести стену особняка или проломить пол, − Пеппер, не дожидаясь второго сигнала, торопливо поднимается с места вне зависимости от степени занятости и направляется к стеклянной двери мастерской.       Хорошо и правильно то, что Морган доверяла ей настолько, что не меняла пароль на сенсорной панели с самого дня установки и вообще презентации этой домашней лаборатории в качестве подарка на тринадцатый день рождения. Пеппер, уважавшая интересы дочери и вместе с тем признававшая право на личные границы, считала это добрым знаком – ее девочка, подобравшаяся к опасному подростковому возрасту, пока не планировала бунтовать и подвергать сомнениям все, что Пеппер называет прописными истинами. Плохое и тревожное – про другое. Пароль, установленный на входе четырьмя цифрами, напоминает о горечи утраты.       2-0-2-3. Они ни разу не заговорят о том, почему почти десять лет спустя Морган, лелеявшая образ того отца, который она сумела запечатлеть в памяти ребенка-несмышленыша, так крепко держится за год, когда весь мир вернулся в состояние забытой нормы. В год, когда Морган, росшая в городе без собак и кошек, воскресных поездок к бабушке – мать Пеппер тоже не стало – и ужинов у Паркеров, увидела, как все было задолго до ее рождения.       − Тук-тук гениям, − Пеппер формальности и спокойствия Морган ради стучит еще в дверной косяк, не переступая порог захламленной мастерской до тех пор, пока дочь, растрепанная дикарка с длиннющими космами и вдохновлено-блестящими глазами, не подаст знак, не кивнет головой или не хмыкнет одобрительно под нос, словом, не позволит ей ступить в царство Морган Старк. – Не голодна? На ужин обещал заехать…       − Хэппи? – Морган, поспешно закрывшая файл голограммы одним взмахом руки, словно прячет чего от посторонних глаз, с преувеличенным энтузиазмом одобряет затею, она еще час назад получила сообщение от Хогана. – Да, ма, конечно. Он с Мэй, так что и Питер, наверное, с ними.       Технически, Паркер больше не обязан ни таскаться по старой памяти к Старкам, как те оказывались в Нью-Йорке, ни сопровождать тетю Мэй. У Питера теперь своя жизнь, Мэй с гордостью сообщает о том, что «ее мальчик, кажется, созрел», и в тот же момент протянутой через стол рукой ищет поддержки Хэппи. Понимают все, кроме Морган, с трудом представлявшей, почему Питеру, так и не доехавшему до них по итогу, вообще нужно зреть для чего либо. И поясняет Пеппер, не сумевшая скрыть улыбку:       − Это означает, милая, что наш Питер вот-вот сделает предложение даме сердца.       − Даме сердца? – наколотый на вилку горошек соскальзывает обратно в тарелку Морган, комично застывшей с выражением непонимания и одновременно очевидного удивления. – Это что ли про Мишель?       Морган первая выходит из-за стола, шутливо приложив пальцы к виску с тарелкой в руке и под недовольное «юная леди», как будто есть, чего или кого ждать, может, Питер Паркер соизволит показаться за столом и вспомнит, что он обещал и обещания не выполнил. И хотя для Морган устройство атомной станции понятнее, чем отдельно взятая человеческая особь, конкретно в этом случае ей в четырнадцать видится все предельно ясно. Питер не придет. Его тарелка, оставленная мамой вместе с приборами и бокалом лимонной воды, отправится в посудомойку чистой. Неопределенное «это» по словам Пеппер «случается»: смена приоритетов, недостаток времени, заботы и, в конце концов, желание сделать кого-то счастливым.       Морган, закончившая ужин первой, снова прячется в мастерской.

***

      Морган, цедившей апельсиновый сок через трубочку, нравилось слушать про отца в такой знаменательный день, по крайней мере, тестовая версия ИИ, созданного на основе технологий Джарвиса, названного и вдохновленного реально существовавшим в жизни Энтони Старка человеком, так и сказала отцовским голосом:       − Для карапуза это знаменательный день, Моргуна.       Она редко плакала, но тогда ей стало невыносимо тоскливо. Морган не знала, откуда пошло это странное прозвище карапуз, и никогда бы не смогла узнать, потому что даже поздравление, состряпанное ею лично для Питера больше локальной шуткой, не принадлежало Тони Старку, а было создано с помощью синтеза речи и морально устаревшей технологии тридцатилетней давности.       − Я просто игралась с тем, что было под рукой, и подумала, что даже на твоей свадьбе он бы был главной звездой, − Морган отгоняет от себя мысль, что в сухом остатке, в пересчете лет сознательного знакомства Питер Паркер, смотревший на нее с тоской и глубинным чувством застарелой вины, знал отца больше, чем она сама, и это несправедливо, неправильно, нечестно по отношению к ней. – Ерундовая штука. Хотела тебя поздравить.       − Он обязательно заставил бы Эм Джей чувствовать себя второй на своем же празднике, а потом добил бы всех свадебным путешествием на Марс в качестве подарка лично от него самого, − когда Питер усмехается, Морган видит, как у его теплых глаз собираются лучики-морщинки. – Я бы хотел, чтобы он был здесь, правда хотел, Морган.       − Я знаю.

***

      − Пап, пап, пап.       Поставленное на репит без дробления на слоги папапа-а-а-п как молитва сквозь всхлипы, хлопок двери и оставленная наедине со своими мыслями раздосадованная Пеппер, в ее висках – седина, горькая улыбка в заломе рта, Морган кричит, что они – она, мама или кто еще – позволили отцу умереть, что Пеппер, находившаяся в непонятном для Морган там упустила момент, когда папа принял решение. Их перепалка заканчивается ошеломлено-вопросительным «Морган?», брошенным в спину, и кратким сигналом блокировки – на ходу Морган отдает приказ Пятнице забаррикадировать дверь в мастерскую и оставить право доступа лишь за ней самой.       − Почему все так, пап? Я хочу, чтобы ты был здесь. Пап, − у нее течет ручьем из глаз по красному лицу, Морган шмыгает носом и стукается лбом о колени, раз, еще раз, в неконтролируемом приступе, она отсчитывает, и когда число достигает тридцати трех, ее понемногу отпускает.       − Морган.       − Почему так, пап?       − Это может быть обсессивно-компульсивное расстройство, Моргуна, − когда она закрывает дрожащие веки, выдыхая через рот, динамики, установленные для Пятницы по всему периметру, звучат голосом отлаженного прототипа нового программного обеспечения под кодовым названием «Па». – И я бы на твоем месте поговорил с мамой. Тебе, конечно, кажется, что она не поймет, но поверь, детка.       − На каком моем месте? Тебя вообще здесь нет. Тебя никогда здесь не было и не будет.

***

      − Знаешь, что я делал, когда мне представлялось, что весь мир вот-вот и обрушится мне на голову? – интонация, краткая безобидная усмешка, глубина голоса и ладность слов – все это так похоже на него настоящего, такого, каким Морган его запомнила и приумножила, проведя десятки, нет, сотни часов за просмотром публичных выступлений и архивных записей. – Я садился за работу. Подумай над этим.       Вообще-то, у нее было одно дельце.       Через неделю Морган, оставшаяся одна в доме – у Пеппер вроде безлимитного кредита доверия к дочери, прекратившей запираться и наконец-то заимевшей парочку школьных подружек, − находит в винном погребе коллекцию вещей, перевезенных с базы Мстителей Хэппи. Помимо списанных деталей-прототипов для экзоскелетов и кипы чертежей Морган обнаруживает уже собранный, но не работающий реактор, очевидно, предназначавшийся для первых версий давно непригодной маминой брони. Под шершавым пальцем на ободке холодного металла – очертания выгравированных букв, и Морган, заинтересовавшаяся из естественного стремления добраться до всего, что было создано отцом, переворачивает устройство в ладони.       «Железное сердце», пущенное по ободку, и краткая приписка ниже: «3000».       Она едва может удержаться на ногах, когда понимает: это не какой-то там реактор для брони.       Это портативный накопитель, пролежавший в винном погребе больше десяти лет.

***

      Морган семнадцать, и у всех ее друзей странные имена, похожие на клички: Па – система, говорившая голосом отца, Дубина – папин монстр, Растяпа – младший в семье, Пятница, усовершенствованная в способности отшучиваться (Морган подкрутила показатели самообучения и юмора), Бродяга – неказистая собака, прибившаяся к ней пару лет назад и заимевшая хозяина и дом в тот же вечер, Ракета – вроде космического модифицированного енота, бороздящего по просторам галактики, и еще парочка школьных отщепенцев, не побоявшихся заговорить с ней в школе.       Питера Паркера Морган не считает другом, скорее, наоборот, он у нее в категории позабытых историй. У Питера Паркера большой кризис, но у Морган, оказавшейся на пороге чего-то воистину грандиозного, нет времени ни на выяснение отношений, ни на сеансы психоанализа. То, что Паркер немного потерял форму и неловко отряхивал футболку от хлебных крошек, не вызывало в ней ничего, кроме, пожалуй, легкого разочарования и раздражения.       − Что с тобой произошло? – Морган буквально выдергивает его из кровати, не сразу обратив внимание на то, как сильно Паркер сдал, видимо, ипотека и фаст-фуд не шли на пользу никому, даже супергероям в отставке. – Ты выглядишь, мягко говоря…       − Хреново.       − Иначе, − она складывает руки на груди. – Но да, это именно то, что я подразумевала.       − За словом в карман не полезешь, да? – ему не нравится быть жалким, поплывшим, расклеившимся, только вот болезненный развод и крах жизни по всем фронтам еще никому не пошли на пользу. – Прости, когда ты позвонила, я думал, это про Паука. С этим покончено.       − Или нет. Мне, если честно, нужна твоя помощь.       − Неужто никого другого не нашлось?       Еще меньше ему хочется обратно в эту петлю. То, из-за чего Эм Джей предпочла уйти, оставив обручальное кольцо на замызганной зубной пастой полочке в ванной. Питер удрученно качает головой.       − Послушай сюда, мистер Питер Паркер. Мой отец умер для того, чтобы ты и твоя задница, когда-то помещавшаяся в спандекс, разок-другой спасли эту планету, и в целом, ты неплохо справлялся, я понимаю, у всех есть право на пенсию и выходные, но сейчас помощь нужна не всему гребаному миру. Сейчас помощь нужна мне.

***

      − Твою. Мать.       У него буквально отвисает челюсть, когда Питер, едва переступивший порог лаборатории, обнаруживает перед собой в разы уменьшенную установку Пима, использованную в двадцать третьем году для отмены последствий щелчка. Вся комната, вмещавшая в себя портативные ворота и разлинованную окружность для точного вхождения в пространстве, была залита ровным холодным светом. Морган презентует так смешливо и непринужденно, что можно подумать, словно она разобрала лампочку или смастерила примитивный радиоприемник.       − С первой установкой после отцовского щелчка стряслось непоправимое, если верить Брюсу Бэннеру, было принято решение не заниматься играми со временем, пока вселенная не накрылась медным тазом. И я, пожалуй, согласна, потому что даже папа в одном из файлов написал вроде, − она отмечает в воздухе кавычки, − «детки-не-ломайте-таймлайн». Но суть в том, что таймлайн – это не прямая и уж тем более не отрезок, а наша реальность – это одна линия из бесконечного числа возможного развития событий.       − Был у меня знакомый, который болтал про мультивселенную, − Питер усмехается в сторону, складывая руки на груди и подходя ближе к подвижной интерактивной модели. – Откуда у тебя технология?       − Хотела бы я сказать, что это все мой гений, но, к сожалению или счастью, нет, я только немножко доработала, − Морган, едва сдерживавшая себя от неконтролируемых словесных излияний, скупо качнет головой. – Как выяснилось, папа все предусмотрел и оставил для меня завершенный проект. Если коротко, план простой: я вернусь в точку А и перенесу отца сюда, в точку Б, пройдя через портал дважды.       − Погоди, − во взгляде Питера едва-едва наклевывается понимание. – Это то, что прописано во всех гайдах по машинам времени: никаких корректировок, иначе… Бум. Время сломается.       − Нельзя сломать то, что вообще не выглядит так, как мы себе представляем, Питер.       Дожили. Питеру Паркеру, подобравшемуся к отметке в золотые тридцать лет, школьница на пальцах объясняет принцип мультивселенной, о которой ей поведал умерший двенадцать лет назад отец, ставший в каком-то смысле родителем и для него. Она говорит, захлебываясь словами на кураже, про подмену в таймлайне, про то, что Стив Роджерс, ушедший на покой герой Америки, сменил плоскость своего существования и прожил более полувека в одной из версий реальности, не нарушив при этом порядок вещей.       − Они самостоятельны по своей сути, ты понимаешь? То есть, я не стану ничего менять. Я просто дам шанс папе прожить жизнь в этом таймлайне, не позволив ему умереть в другом.       − А поскольку ты вернешь сюда живого Тони Старка, чья смерть еще не является событием прошлого…       − Бинго. Так и выйдет, что в само прошлое я ни разу и не вмешаюсь.       − Это какой-то уроборос.       − Скорее, лента Мёбиуса. Именно ей отец вдохновлялся, когда собирал установку в двадцать третьем году.       − Зачем тебе я, если ты и так знаешь про все это больше кого-либо?       − Мне нужно, чтобы кто-то тыкал на кнопки. Как ди-джей за пультом.       Они жмут друг другу руки. Питер, всегда считавший, что этот долг ему не вернуть, согласен с Морган: Рождество – лучшее время для путешествий.

***

      В снежный Сочельник у его могилы никого не будет. Это в самом начале заголовков в стиле «жизнь без героя» люди собирались у надгробья, обкладывали игрушками, присылали цветы, плакали на плече у друзей и как-то подняли целый флешмоб – набивали себе маленькие хипстерские значки мира в красно-желтых цветах. Под ногами Пеппер хрустит выпавший снег, дорожка от каменной плиты обратно к прочищенной тропинке выложена следами Морган и Хэппи.       − Волшебная погода для Рождества, − говорит Пеппер, обнимая Морган за плечи, но от той не ускользает, как влажно блестят глаза матери, так и не смирившейся с этой утратой. – Не хотите поужинать где-нибудь в центре?       Морган так и не оборачивается, взяв Пеппер под руку, Хэппи стряхивает с плеч черного пальто пушистый снег и неловко переминается с ноги на ногу, подумав про себя, что все, кажется, и вправду в порядке, как и обещал Тони. По пути обратно к машине они перебрасываются парочкой реплик, спрашивают про подарки, и Хоган, первый заговорщик в их не-семье, подмигивает Морган на заднем сидении, мол, у него совершенно особенная вещь для старого друга в лице Пеппер, не зря они с Морган с неделю назад устроили марафонский забег в поисках того-самого-сюрприза. Хоган остановился на каком-то невероятно редком бонсае, который отправили в Нью-Йорк аж из Осаки, потому что Пеппер Поттс абсолютно точно помешалась на растениеводстве.       − Волшебное время для чудес, мам.       От мороза, кусающего щеки, и улыбки у Морган едва ли не трескается лицо.