Судьбе вопреки

— Итак, четыре компонента у нас есть. Затмение скоро будет, а значит, сияние Тилиона и Ариэн сольётся воедино. Итого шесть. Даже семь, если принимать во внимание свет звёзд. Чего нам ещё не хватает? — Пламенный вновь взял в руки листок с портретом внука. — Что мы упускаем из вида?       Нарофинвэ вдруг проснулся. Молча спрыгнул с дивана и стремглав выбежал из библиотеки. — Возможно, недостающий элемент — вода… А куда это он? — Ну вот, разбудили… — Наро? — Фэанаро попытался остановить малыша. Безуспешно. — Не бойся! — Атто, я знаю! — Нарофинвэ скрылся за поворотом коридора. — Погоди! Что ты знаешь? — нолдо прислушался к подозрительному шуму в гостиной, но эльфёнок тут же примчался обратно. Его лицо просто светилось от счастья, глаза ярко сверкали. Светилось? Малыш тащил в руках сильмариллы.       Влетев обратно в библиотеку, он споткнулся о край ковра и упал ровно в центр звезды. Фэанаро подхватил сына на руки. — Наро, как ты догадался? — Они позвали меня к себе.       В это время Искусник сдвинул ковер в сторону от окна и пристроил емкость с палантиром, кровью и волосом Тьелпэ на полу, где пёстрые узоры мозаики складывались в восьмиконечные звезды, а Нарофинвэ слез с отцовских рук и с радостной улыбкой разложил сильмариллы так, чтобы на них падал свет Тилиона и первые лучи Ариэн. — Посмотрите! — Молодец! Но ты должен остаться дома, хорошо? Мы спасём Тьелпэ и вернёмся. — Я хочу с вами! — Нарофинвэ! Обещай мне не лезть в портал! — Фэанаро вернул младшего сына на диван и, присев перед ним на корточки, обнял за плечи. — Я хочу тебя попросить об одном важном деле. Ты должен охранять палантир. — Зачем его охранять? — Потому что его могут украсть тёмные… — Как Моргот — сильмариллы? Хорошо, атто, — малыш задумался, вспомнив ту давнюю историю. Чуть помолчав, серьёзно кивнул. — Обещаю. Я буду на страже.       Лёгкая дымка набежала на ладью Тилиона, заставив ярче вспыхнуть лежащие на полу камни. Затмение. — Мы должны успеть! — Фэанаро вскочил на ноги. Вихрем ринулся к стоящим возле палантира сыновьям, на бегу превращаясь в громадного медведя. Его пламя отразилось в кристаллах, и огненная нить из рун опоясала узор звезды на полу. Отец сграбастал в железные объятия едва успевшего подхватить сумку с инструментами Атаринкэ и сжавшего в руках оружие Тьелкормо: все трое исчезли в яркой вспышке.       Нарофинвэ слез с дивана, вскарабкался на стул и забрал со стола нож для бумаги. Подражая старшим братьям, грозно нахмурился и вцепился в свой «клинок». Уселся на ковер около призывно сверкнувшего палантира, с интересом следя за происходящим в шаре.

***

      Куруфинвэ не успел удивиться тому, что отец вместо уже привычного феникса стал медведем. Главное, что взял инструменты, и прикрыл глаза, чтобы не ослепнуть от вспышки портала…       Сияние в этот раз длилось дольше обычного. Спираль времени не хотела раскручиваться в обратную сторону, словно сам Мандос вставлял палки в колёса. Но огненная нить, в которую превратился волос Тьелпэринквара, заставила маятник застыть на месте — время остановило свой неумолимый бег. Фэанаро замер, беззвучно взывая к матери, и вдруг шестеренки, которые с оглушительным скрежетом замедлили свой ход, стали вращаться в противоположную сторону. Вокруг нолдор, летевших в сияющем ничто, появились ярко сверкавшие капли… Дождя? Нет, это был не ливень, а бурные потоки лившейся крови, что кипела, гневалась на кого-то, словно натолкнувшись на неведомую преграду. Внезапно эта плотина была снесена, и алые струи хлынули на чаши весов, смывая пески времени. Вокруг троих эльдар ещё ярче проступили руны, окружавшие портрет Келебримбора. Послышалось тихое пение Мириэли…       Когда Куруфинвэ открыл глаза, всё вокруг неуловимо изменилось. Вместо просторного зала библиотеки, залитого светом сильмариллов, Искусник оказался во мраке подземелья, но в следующее мгновение для него всё вокруг перестало существовать — на полу лежал Тьелпэ. " Что эта дрянь сделала с моим сыном?! " — гнев ярым пламенем взвился в фэа Атаринкэ, которому захотелось разорвать Саурона голыми руками и зубами впиться ему в горло…       Но времени было в обрез — следовало действовать, а не исступленно проклинать тёмного майа.       Куруфинвэ бросился к закованному в железо, изуродованному пытками Тьелпэ, опустился перед ним на колени и осторожно приподнял сыну голову, пытаясь влить ему в рот хоть пару глотков мирувора. Реакция Тьелпэринквара удивила Искусника — тот шарахнулся от отца, сжав зубы и отказываясь сделать даже один глоток. — Так будет лучше, йондо, поверь, — эльда осторожно провёл рукой по его спутанным волосам, местами склеенными запекшейся кровью. — Я не скажу тебе, где остальные кольца, — прохрипел пленник, когда Атаринкэ начал изучать его ошейник. — И не надо. Я не хочу знать, где они, Тьелпэ. Ты звал меня, и я пришёл за тобой. — Не ври мне! Ты не мой отец! — заорал Келебримбор и попытался отстраниться от рук призрака, насколько это позволяли цепи. — Тише, тише. Мы здесь не ради сражения с целой армией ирчей, — усмехнулся Куруфинвэ, достав из сумки инструменты и принимаясь сбивать клепки стального кольца на шее сына.       Но Тьелпэ вновь закричал, а потом глухо простонал. — Как ни старайся, я больше ничего не скажу. — Вот и помолчи, — Искусник продолжил работу, осознав, что сын не верит происходящему. Очередной стон пленника заставил мастера впиться взглядом в ошейник: каждый удар инструмента заставлял шипы удлиняться, и они уже вошли ему глубоко под кожу, но Тьелпэринкваро упрямо сжимал зубы, стойко перенося боль. Тогда Куруфинвэ принялся пилить металл, но ножовка соскакивала, не желая слушаться, а железо чувствительно нагрелось. — Терпи, — Атаринкэ продолжал бороться с заклятыми оковами. Инструмент опять сорвался, глубоко порезав левую руку мастера. Алые капли брызнули на шипы, которые тут же отвлеклись от пленника и начали жадно втягивать в себя кровь Искусника. В голове нолдо мгновенно созрел план. Главное, чтобы металл не успел очень сильно нагреться. — Жри, ненасытная тварь, — прорычал Искусник и развернул руку порезом вниз. Подержал её над скалящимися остриями и быстро заработал ножовкой, прибавив при этом. — Подавись!       Со стороны двери слышались звуки боя, однако Атаринкэ ни на миг не отвлекался от своего дела. Металл покраснел, затем стал тёмно-бордовым, и Тьелпэ, не выдержав жара, заорал во весь голос, но в следующее мгновенье стальная петля разжалась. Обжигая руки, Искусник содрал ее с шеи пленника и отшвырнул подальше. Обернулся к сыну и встретился взглядом с прояснившимся взором эльда. — Атто? — неверяще прошептал Келебримбор.

***

      Первое, что подсказало Тьелкормо, что они оказались в нужном месте, был характерный сладковатый запах крови, смешанный с подвальной сыростью. Краем глаза Светлый заметил, что брат рванулся к лежащему на полу пленнику, в котором нолдо далеко не сразу признал племянника. Оглядев кладовую, которую орки превратили в темницу, Турко решил, что лучшее, что он сейчас мог сделать — это сберечь, по мере возможности, всех от незваных гостей, которые наверняка услышали подозрительный шум в подвале.       Приготовив лук и положив поближе стрелы, Светлый занял позицию, с которой хорошо просматривался вход. За дверью послышалась какая-то возня. Топот ног. Не было похоже, что это организованный отряд, скорее просто кучка тюремщиков, приставленных к почетному пленнику, но шатающихся без дела по коридорам когда-то богатых кладовых, однако что-то, а точнее звуки работы по металлу, подсказывали Тьелкормо, что эти гости непременно заглянут на огонёк.       Охотник замер наизготове, краем глаза наблюдая, как тускло поблескивает светлое оперение стрелы в скудных отблесках коптящего факела.       «Еnque… lempe…» — с ухмылкой начал отсчёт, и, как это часто случалось, не прогадал.       «Еr…» — в эту же секунду первая стрела нашла свою жертву в едва приоткрывшейся щелке двери, вторая отправилась следом.

***

— Я, йондо, я, — ласково сказал сыну Атаринкэ и вновь достал мирувор. — Давай-ка хоть глоточек. Мне ещё освобождать твои руки.       На этот раз Тьелпэ не сопротивлялся, и Искусник, осторожно приподняв сыну голову, поднёс к его губам бутылку, и тот смог сделать несколько глотков. — Молодец, — поставив сосуд с чуть светившимся в темноте напитком на каменный пол рядом с лежащим пленником, Куруфинвэ принялся пристально рассматривать оковы и пробовать их на прочность, стараясь особо не задевать искалеченные руки пленника. — Атто, но как ты… — Потом. Все потом. Побереги силы, йондо.       Первое прикосновение ножовки сильно раскалило металл, и мастер тут же убрал ее. — Продолжай, — прошипел сквозь стиснутые зубы Тьелпэ, и Куруфинвэ, кивнув, послушался сына, но вскоре вновь отбросил инструмент — цвет оков и характерный запах говорили о том, что мастер скорее окончательно искалечит Тьелпэ, чем освободит его.       Стоило нолдо отложить ножовку, как металл сразу остыл. Тогда Атаринкэ принялся разжимать узкие браслеты оков. Эффект оказался обратным — чем сильнее он старался разомкнуть их, тем туже они сжимались. Наконец, пленник не выдержал и глухо застонал. — Лучше убей меня. — Держись, родной, я что-нибудь придумаю…       Куруфинвэ разложил на полу инструменты, пробуя самые различные способы — всё оборачивалось против них с сыном. Несчастные обожженные руки Келебримбора оставались туго стянутыми металлическими браслетами.       Атаринкэ по-прежнему не оборачивался в сторону двери, но по звукам понимал, что там идёт бой. Краем глаза уловил, что в их сторону что-то полетело и, не задумываясь, закрыл Тьелпэ собой. Как оказалось, мимо, и Искусник смог вернуться к прерванному занятию.       «Я истязаю своего ребенка не хуже его палачей», — злился мастер, глядя на то, как сопротивлялся заклятый металл. И тут ему пришла в голову совершенно дикая мысль. Видимо, эмоции отразились на лице Атаринкэ, потому как Тьелпэ глухо произнёс. — Прошу, атто, не делай этого, я не переживу такую потерю. Лучше сразу убей. Пожалуйста… — Ты о чем? — удивился мастер, опуская инструмент. — Я освобожу тебя, поверь. — Ты решил отрубить мне кисти рук, да? Атар, не надо…       Куруфинвэ резко выдохнул, посмотрел сыну прямо в глаза. — Нет, Тьелпэ. Я не смог бы тебя так искалечить. Но способ… странный, — и эльда вновь взялся за клещи и тиски, желая сдавить оковы как можно сильнее. Металл продолжал сопротивляться, а потому чуть ослабил свою хватку, позволив Атаринкэ дотянуться до обратной стороны заклепок.       Наложенные чары не давали поговорить с ними. Мастер слышал лишь злое змеиное шипение, и железо, выкованное орочьими кузнецами, угрюмо молчало. И тогда Куруфинвэ запел, обращаясь к истинной сути металла, как когда-то давно его учил Аулэ, а не к искаженной лапами ирчей и чарами тёмного майа. Силы были неравны — пот катился по лбу и заливал глаза, но обе руки были заняты. Порой казалось, что мастер нащупывал нить, и наложенное заклятье вот-вот должно сгинуть, но что-то уводило прочь, а потом зло хохотало. Стон сына подстегнул Искусника, и нолдо вложил в песнь всю свою душу, и нужные слова сами собой пришли на ум. Металл услышал мастера: заклепки словно семечки посыпались из браслета, и Атаринкэ легко разжал оковы.        Затем он избавил Тьелпэ и от второго наручника. Искусник вновь потянулся за бутылкой мирувора, чтобы напоить сына, чья душа едва держалась в искалеченном теле. — Не отдам! — темницу сотряс яростный вопль, и нечто тёмное метнулось к Тьелпэ. Сосуд с жалобным звоном покатился по камням.