привет, я просто хотела сказать Как забавно получилось - из сотен потенциальных убийц Я снова выбираю тебя
— Не смей прикасаться ко мне, — выпалила Клэри Фэйрчайлд. прошу, коснись моей руки Огонь течет в крови, едва не сжигая насквозь хрупкое тело. Ненависть. Это ненависть разливается ярким пламенем, впитывается в сердце, заполняет легкие вместо кислорода, она там - под тонкой кожей и виднеется за зелеными нитями пульсирующих вен, между черными знаками нефилимов. — Пошел к черту, — вновь крик. Вновь вспышка гнева, играющая в мыслях, танцующая с чувствами. Та, что душила эмоции, что скрывала истину и ввплевывала обжигающие искры лжи. прошу, подойди ко мне — Я убью тебя, Кларисса Адель Фэйрчайлд, — гнев, пробивающийся сквозь невозмутимое выражение лица. Потому что глава института. Потому что должен сдерживать ярость, пусть и приходилось сжимать челюсть до боли, пусть и приходилось умирать в тишине и распирающих ощущений. Потому что... Любит. мне придется убить тебя И только резкое движение пронесшегося перед ней силуэта Алека, затем - опаляющее кожу дыхание. Она чувствовала этот сладкий, влекущий аромат дыни, исходящий от него. Дыни и до боли знакомого запаха ярости - словно что-то там, за стеной безразличия и суровых законов, сгорело. Сгорело дотла, оставив после себя лишь крошки серого пепла и ошметки горящей любви. —уже заряжен на столе Две пули в воздух
Поцелуй. Властный, уверенный, нуждающийся. А затем хриплый девчачий голос, протяжно молящий продолжить. И вновь поцелуй, блуждающие по телу сильные руки. Металлический голос, что-то бормочащий ей в ухо, отбивался эхом от стенок её разума и разносился в мыслях как мантра, как беспорядочные повторения сумасшедших, и влюблённость - тоже болезнь сумасшедшего. Он оставил на её шее багровый след, у отчетливо нарисованными его стилом рун, метку собственника, теперь отчетливо пробивающуюся между нежным молочным оттенком кожи. Её кожи, каждый миллиметр которой теперь принадлежал его уверенным прикосновениям. — Алек, я хочу, — фраза оборвалась. Он выдохнул, впился кончиками тонких пальцев в её бедра, отчего на коже появлялись красные следы, а свободной рукой в лихорадке пытался расстегнуть чертов ремень. Чертов ремень, не поддающийся трясущимся рукам желающего Александра. — Я хочу тебя, примитивная, — произнес он твердо, решительно, когда его рубашка улетела куда-то в сторону, а пуговицы рассыпались на холодном каменном полу, отбиваясь звонкими стуками. В беспорядке. Он оставлял на её теле засосы, она отвечала сладкими поцелуями, он пытался стянуть с нее проклятые джинсы, она - избавить его от брюк. А пуговицы все сыпались и отбивались звонкими стуками. Он ухмылялся ей в лицо, она - все еще пыталась разорвать ткань черных брюк, когда Лайтвуду уже удалось добраться до мокрой и тонкой ткани её трусиков. До невозможности тонкой. Тонкой, как его терпение, что рвалось подобно нити. Особенно в те моменты до неприличия интимной близости, и когда приличия отходили на второй план. Резкий толчок. В глазах помутнело. Сладкий стон, пару незамысловатых, кратких фраз. Желание - закон.сегодня ты меня убьешь Три ночи. Поздно
Его чувства остались лишь следами его прикосновений, воспоминания растворились в воздухе, как и приторные стоны, брошенные в пустоту. Его сердце осталось сердцем холодным, каменным, а её - по кусочкам въелось в его кожу. И лишь три часа ночи на часах. И лишь холодный пистолет у её виска. Три часа ночи. Ночь уже давно накрыла темнотой небо, растворилась черным облаком, охватила разумы и вытащила на свободу топящихся в омутах чертей. Черти рвали грудь, бились в такт сердцу, под грудной клеткой, надеясь её пробить и оказаться там, за стенами, в холодной реальности. Глупые. Не знают, как тут ужасно. Холодные тела, лежащие рука об руку, на заправленной золотым шелковым одеялом - и лишь погасшие черные татуировки едва заметно светились на покрытой мглой коже.лежат два трупа на столе Глядят на звезды