Еще ни разу не стало легче

Мать – одиночка растит свою маленькую дочку пианисткой. Вежливой девочкой, самоучкой и вечно слабой здоровьем. Мать – одиночка вложит все силы, чтобы дать доченьке образование, силы и уверенность в завтрашнем дне. Заплетая ее серебристые волосы в косы, будет нашептывать сказки-заклинания на ушко, что бы та не боялась своего первого выступления на публике. Белые бантики, светлое платьице и глаза, светлые – зеленые… Отец даже не пожелал прийти. А девочка все равно достойно сыграла свою партию, даже приняв подарки папочки после выступления. Мать – одиночка отдаст за свою маленькую фею, ангелочка, юное счастье целую жизнь, чтобы та не нуждалась ни в чем и жила своей жизнью, не написанной законами мафии. Девочка поплачет – поплачет, да сбежит из дома, бросив отца и мачеху. Юная пианистка всегда будет помнить самый дорогой голос в ее жизни. Все пожелания матери, ее улыбку, красоту… – Вот тебе новая кофточка, моя дорогая Хаято. Пожалуйста, будь осторожнее и не испачкай. Девчоночка покрутится перед зеркалом, отбрасывая непослушные локоны в сторону, обнимет матушку, чмокнет в щечку наспех. И вот, уже выбегая из дома, крикнет, еле слышное "спасибо". Там, впереди, ее ждет город, музыкальный магазин, парки с вековыми деревьями… Там ждут ее мальчишки, стаи собак и вечер. Поздний закат и ночь, полная прохлады. Но юная пианистка не боится ничего. Нет. Ведь мамочка рядом. Всегда. Ее теплые объятия, светлые ангельские глаза и голос божества… Мамочка рядом. Пусть так будет. Пусть. Кашель сорвется с губ девчушки. Хриплый такой, тяжелый… Снова простуда. Но не страшно. Мамочка все заберет и отдаст свое здоровье взамен своей маленькой пианисточке Хаято. Пусть живет. Пусть поет. Пусть играет и радуется жизни, а мама… Будет болеть за нее. – Милая. Смотри. Я сшила тебе сумочку. Будешь ходить с ней в школу. Ручка крепкая, но все равно… Будь осторожнее, Хаято. Будь аккуратнее, милая. И пора пришла идти в школу. Первый – первый класс встретит юную пианисточку – самоучку с раскрытыми белыми дверями и массой других детишек, не умеющих просто писать, когда сама Гокудера в это время уже умела умножать в уме. Класс и учеба быстро наскучили юной Хаято и та, не долго думая, больше времени проводила за фортепьяно, в музыкальном классе. Мать – одиночка станет частым гостем в кабинете директора, начиная со второго года обучения ее доченьки. Разбитые стекла, драки, пропуски уроков… Мать – одиночка не будет плакать и ругаться, а тихо посидит в сторонке, надеясь на дочь – пианистку, которая совсем скоро станет взрослой. И вот, дочь – одиночка стала совсем взрослой. Без матери, отца и дома… Стала она местной милой певичкой, которая на фортепьяно играет тихонько. Нашей маленькой пианистке уже за двадцать и она пропахла сигаретным дымом. Она любит выпить после двенадцати, когда бар почти полон и забит людьми, которые больше похожи на демонов и бесов. Хаято не станет алкоголичкой, но часто ложится в чужие и холодные постели. Просто в поисках тепла и места, в котором бы последние года ее пролетели. Хаято не станет чьей–то пустой оболочкой. Она продолжает хранить непорочную память о матери, о ее ангеле – хранителе, что до сих пор попятам за ней ходит, повсюду, не скрываясь. Хаято – полноценная и яркая личность, которую многие совсем не знают. Все чаще, особенно последнею осень, Гокудера свернулась клубочком, согнулась черной горелой спичкой и просто выла, ревела от боли. Проблемы то ли с почкой, то ли с сердцем, то ли с телом в общем, но было больно и не хорошо и очень душно. Хаято теряла себя: себя – пианистку, себя – артистку, себя – мамину дочку. А просто хотелось очень тепла и такого родного голоса рядом. И сказок хотелось на ночь и утром хотелось. А так все одна да одна. В свое время чертовски хотелось замуж. Но теперь такая надежда просто в руках умерла. И нету, казалось, такого мужчины, который Хаято бы нашу полюбил, забрал бы из этой пустой квартиры и собой бы пленил. И со временем, девочка, наша юная пианистка, чем бы себя не пичкала: таблетки, наркотики, сигареты, анальгин… В итоге на все лишь эффект побочный и бороться с такой жизнью как–то нет ни желания, ни этих божеских сил. А она хотела жить, Лавина помнила это точно и растила свою дочь – одиночку, желая дать и придать ей больше сил. А нет… Жизнь пишет свои мотивы и пианисточка теряется во тьме общества, чуть ли не в могиле уже по колено. И верила и девочка, и мать–одиночка в Бога. И молилась, и просила, и плакала, стоя на коленях… Пусть живет ее маленькая, юная дочка, которая жизнь еще познать не сумела. Вечные проблемы с кровью, с глазами, слухом и сердцем. Болела она, юная пианистка, очень часто. Но жить она точно всегда хотела. И судьба, боюсь, к этому, была причастна. А сейчас Хаято спит в своей тусклой и серой квартире, листая перед сном мамы своей дневник. Мать – одиночка любила свою дочь, любила. И это прибавляло ей сил. Ах, если бы Гокудера лишь знала, где бы найти мужчину ее мечты, она тут же бы последние ноты сыграла и пустилась бы за ним, в мир мечты. И снова желание быть чье–то женою, и снова желание обрести с кем–то семью… Гокудера Хаято, когда проснется – вспомнит и постаратся найти его одного. Да, и вот боженька пианисточку с матерью делить не хочет, поэтому и колечит. И снова она, Гокудера Хаято, местная милая певичка, играющая на фортепьяно умело и прилично, болеет, загибается в адских муках. И не ясно, что это все и все отчего: боль сковывает, и она теряет снова, свое желание жить и не для кого. Это, должно быть, судьба такая, точно. Просто снова, вот она мать–одиночка рождает юную хрупкую дочку и сына, такого же слабого и снова прочерк в графе отец. И снова все пальчики без колечек. Этот мужчина – типичный и серый лжец, которого снова накачали героином и поэтому по ошибке… Хаято снова в чужой постели, снова в поисках тепла, а он – словно на чужой дуэли, с девчушки все тепло содрал. И вот… Не первый год и месяц, а дети растут, на отца совсем не похожи. Все взяли, слизали с мамочки – одиночки и светлой бабушки, персонального ангела–хранителя. И вот, мать – одиночка растит свою дочь скрипачкой и сына – юного пианиста. И молится богу, что бы жизнь была их чуточку слаще. Молится богу, желая жизнью напиться. Рваные раны в груди не заживают, и растит она юных артистов, растит и лелеет. Она не отдаст в чужие руки свое счастье. Ей не станет от этого даже легче. Она просто живет своими детьми и живет памятью о светлой маме. Но запомнила, наша юная пианисточка один урок жизненный и правдивый: От того, что Господи любил ее мать больше прочих, никому еще не успелось стать от этого легче.