Всеобщее благо

За воспоминания надо было браться как можно скорее — это Альбус понимал прекрасно. Он все еще не был в силах полностью разобраться и свободно ориентироваться в столь новом для него мире, где все с какого-то перепугу перевернуто с ног на голову. Вернее, известно с какого перепугу — просто здесь уже успел поработать альтернативный Дамблдор. Ох, как же настоящий Альбус его ненавидел — этого нельзя было передать словами. В душе кипел гнев от одной мысли, что кто-то мог быть способен на такое преступление против всего магического общества. На преступление против чести, совести и долга. Необходимо было в срочном порядке пересмотреть воспоминания — с этим решением директор, едва вернувшись в Хогвартс, тут же направился в собственные покои. Все ответы должны были содержаться именно здесь. И спасибо Мерлину, что не нужно искать тайны двойника по разным сторонам света. Хотя, может, задачка оказалась бы и сложнее для того, кто не представлял собой, собственно, Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора — может, какому-нибудь Темному Лорду постичь все тайны директора было бы задачей посложнее, но Альбус, благо, перенесся в собственное же тело, правда, с несколько иными заданными условиями. Тот Дамблдор, если и хотел, чтобы все его секреты остались в закрытом доступе, совершил большую ошибку, понадеявшись, видимо, на физическую оболочку. И она подвела его — впустила в себя душу абсолютно другого человека, пусть и похожего на прежнего хозяина. За время своего пребывания в директорских покоях Альбус успел полностью проверить их на наложенные заклинания и был удивлен, не увидев среди огромного количества чар ни одной проверки на душевную составляющую. Нет, конечно, эти чары предусматривали и Оборотное Зелье, и всевозможные фокусы, но не учли одного: что в судьбу их автора вмешаются Высшие Силы. Все охранные заклятья фокусировались на неком физическом параметре, никак не связанном с душой, и завязывались, как показалось поначалу, лишь на носителе или, если угодно, просителе допуска к личной информации директора. Альбус подумал даже о маггловских приемчиках в духе сканирования сетчатки глаза (есть и такие слова в его лексиконе) или отпечатка пальца, но тут все было хитрее — это чем-то напоминало Гибель Воров в Гринготтсе и одновременно немагические системы охраны (что-то вроде пароля, но заложенного не в уме, а в теле человека). Ясно было одно: если кто-то другой попытается заполучить кладези бесценного компромата, у него это не получится. Что, кстати, будет в случае, если система чар обнаружит обман, узнать так и не удалось. Но можно было понять: произойдет что-то крайне неприятное. Альбус не стал убирать или совершенствовать охрану — в конце концов, если прошлому Дамблдору со всей его скрытой склочностью и склонностью коварству не приходилось сталкиваться с экстренными ситуациями, выходящими за рамки, то и новому вряд ли придется. По крайней мере, если Вселенная не готовит невиданное доселе нашествие Альбусов Дамблдоров из других миров. Витрина с воспоминаниями была обвешена такими чарами больше всего. Стало быть, здесь и хранятся все самые страшные скелеты в шкафу. Альбус по-новому открыл для себя загадочный шкафчик — лишь сейчас он посмотрел на него не как на источник информации, а как на своего рода сейф и, пожалуй, понадежнее, чем у гоблинов. Все колбы с воспоминаниями были скрупулезно подписаны, расставлены в определенном порядке — где-то в хронологической последовательности, где-то — касательно определенных личностей или событий. Так, можно было выделить несколько частей: обучение в Хогвартсе, политика, личная жизнь (о, кажется, здесь будет про Геллерта), Орден Феникса и Темный Лорд. Информации по последнему было немного: лишь четыре пузырька с воспоминаниями. Маркировки не вносили ясность в ситуацию: сначала «Приют, 1937» (именно в этом году, кстати, Альбус с Геллертом приняли решение усыновить Тома), потом загадочные «Хэпзиба Смит», «Прошение 1975-го» и «Пророчество, 1980». Логичнее всего было бы начать по порядку, тем более, воспоминаний было не так уж и много — не выйдет надолго задержаться на одной персоне. Темный Лорд повержен — это был факт. Однако сейчас за его имя все еще слишком сильно цепляются, чтобы Альбус мог оставить его без внимания. К Темному Лорду Дамблдор почему-то относился спокойно. Вероятно, это было обусловлено тем, что сам он не имел чисто физической возможности столкнуться с Волдемортом лично: он исчез (и, должно быть, умер, но всем почему-то больше нравится употреблять в этом отношении именно понятие исчезновения) после убийства Поттеров, а через несколько часов Альбус появился в этом мире. Их пути разошлись, и тем лучше. Попросив Трикси подать чай с лимонными дольками, Альбус вылил серебристую жидкость воспоминаний в Омут Памяти и приготовился к просмотру. Начать он решил с самого начала — с приюта и 1937 года.

***

Он вывалился из Омута Памяти и не смог удержаться на ногах — тело сковала слабость и судорога, сложно было даже пошевелиться, не то что удерживать равновесие. Из горла рвался хрип. Альбус попытался позвать Трикси, но ему решительно не хватало голоса — сумел лишь что-то невнятно пробормотать и тяжело привалился спиной к шкафу с воспоминаниями. Хрустальные пузырьки начали звенеть, некоторые, судя по звуку, упали и разбились — у Дамблдора не было сил смотреть, он лишь слышал, но слышал смутно все звуки в комнате: как звенят еще в ушах только что разбитые флаконы, как тикают часы, как обеспокоенно начинают переговариваться портреты на стенах. Кабинет резко наполнился звуками, к которым Альбус не прислушивался доселе. Они приковывали к себе его внимание, завладевали им, навязываясь и продолжая звучать, создавая в голове немыслимую какофонию всего на свете: и мыслей, и картин, и эмоций, и самих этих звуков. Казалось, с каждым мгновением часы начинали стучать все быстрее и быстрее, они гнали время, как гонят лошадь на маггловских скачках до тех пор, пока она не издохнет, как гонит сейчас дрожащее сердце кровь по венам: из последних сил, но решительно и отчетливо. Кто-то из портретов сумел докричаться до домовика. Раздался хлопок аппарации, кто-то вскрикнул тонким и писклявым голосом и снова аппарировал, а потом раздался топот сразу нескольких (сотен) ног, и кто-то закричал, но Альбусу уже не было до этого дела. Глаза настойчиво закрывались, и приходилось держаться, чтобы видеть хотя бы размытые пятна, чтобы дышать и чувствовать. Безумная резь в груди не давала сосредоточиться. У него что-то спрашивали, но он даже не мог ответить — язык не шевелился, как бы Дамблдор ни пытался его заставить. Наконец, он раздельно и с силой проговорил: — Это не мой сын. Силуэты мелькали перед ним, потому что в глазах стремительно темнело, и он дрожал и холодел, покуда силы совсем не оставили его: он опустил веки и позволил себе умереть.

***

Вокруг него не было ничего. В детстве он так представлял себе последствия поцелуя дементора. Темно, холодно, тихо. Пусто. Он всегда этого боялся. Наверное, это было глупо — бояться чего-то эфемерного, когда, похоже, было разорвано что-то внутри. Наступали приступы боли. Он хотел скрючиться, сжаться, но сил не хватало даже на страх пустоты и мрака вокруг. Приходилось лежать, лишь изредка чувствуя на себе чьи-то холодные руки, протирающие полотенцем его лоб, но они не спасали от кого-то невидимого, втыкающего в его грудь топор раз за разом, если ребра оставались целы. Иногда этот кто-то заменял топор ножом и крутил лезвием, отчего он метался и кричал. Но никто его не слышал. Руки уходили и приходили, но он не знал, слышат ли его крики, чувствуют ли его дрожь. Том… В этом мире его не существовало — лишь чудовище, посмевшее когда-то зваться его именем. Том… Волдеморт… Это не мог быть один человек. Волдеморт — тот, кто вонзает в его тело сейчас топор и нож, а Том… При мысли о нем мгла становилась чуть светлее и потом, когда осознание того, что его Том не придет, ударяло наотмашь, снова темнела и сильнее сгущалась над головой. Он звал Тома. Но знал, что он не придет. Том остался там, в другом мире, где все было так хорошо, так просто и замечательно, что казалось даже, что это был всего лишь сон. Но… Это была правда. Где-то в глубине души он это понимал. «Если я умру, то снова окажусь там», — подумалось ему, и он тяжело вздохнул, словно надеясь, что после этой мысли настоящая богиня, Богиня Смерть, примет его в жадные сухие объятия и унесет туда, где он когда-то был счастлив. Но этого не произошло. Снова пришли руки. Кто-то зашептал ему на ухо какую-то ерунду.

***

— Что с ним, Гиппократ? — Минерва стояла у кровати, вглядываясь в бледное лицо директора. Лицо его было обведено черными тенями, черты лица заострились и высохли, будто… Будто Альбус был уже мертв. — Разрыв сердца, — Гиппократ, стоявший неподалеку, устало опустился в кресло. МакГонагалл нахмурилась. Страшное предчувствие сковало ее. — Он… Будет жить? — спросила она твердо, не выдавая ни капли слабости в голосе. — Ведь есть столько средств. Зелья, магия… Да все, что угодно! Целитель Сметвик неловко потер переносицу. Было видно, что ему тяжело говорить с Минервой об этом. — Мы делаем все, что в наших силах. Ты сама прекрасно понимаешь, что не все зависит от нас. — А от кого тогда? — От него. От того, захочет ли он бороться. От того, будет ли кто-то рядом, чтобы он нашел в себе силы. Если бы с ним были дорогие ему люди, он смог бы бороться.

***

Мистер Крауч,

Сообщаю, что судья Дамблдор был доставлен в Больницу Св. Мунго прошлым вечером с тяжелой травмой и по вполне понятным причинам не сможет присутствовать на завтрашнем рассмотрении дела Блэка. Чародеи Визенгамота назначили Вас верховным судьей по этому делу. Процесс состоится завтра в 12:00 в зале номер 10.

Р. Скримджер

***