Сжимай сильнее

— Мы оставили свет в прихожей. — Да, и на кухне горит… — Может выключить? — Нет. Лежи. Она по инерции хочет сбежать от меня, но нет - мы будем избавляться от вредных привычек. — Как ты? — спросил я, старательно скромничая. Знал, что Соня смутится от подобного вопроса, но не мог устоять. — Хочешь послушать дифирамбы в свой адрес? Или ты у всех это спрашиваешь? — Что ты! Я вообще-то на самом деле переживаю… — накрутил ее локон на палец, якобы стесняясь, — вдруг тебе не понравилось… Она вздохнула безнадежно, но все же улыбнулась. — Невыносимый. Ее спина была теплой и гладкой, прижималась к моей груди. За открытым окном тихо, темно и уютно. Мы лежали неподвижно, только холодные пальчики ее ног иногда шевелились и щекотали мои лодыжки. Я никогда не считал себя способным на сентиментальности, но сейчас мне хотелось говорить, говорить с ней… слышать ее голос, так часто ныряющий в шепот, негромкий смех. Гладить ее, щекотать, трогать — и чувствовать, как тело отзывается, нагревается кожа. — Ты больше не убежишь от меня. — Я не убегала… не сжимай так сильно. — Прости. Иногда я сам себя пугал. Это было похоже на морок, наваждение, плен… не зря раньше любовь считалась вовсе не благом, а страшным проклятием, помутнением рассудка. Но я обещал себе, что научусь справляться с приступами гнева и апатии, когда ее не было рядом, и я не знал, где она, с кем, не мог думать ни о чем другом. Я причинил ей много боли своей неконтролируемой одержимостью. Раньше эти чувства казались неправильными, да и несвоевременным. Разве я мог нормально жить, работать, функционировать, не имея возможности почувствовать запах ее кожи каждый раз, когда мне этого хотелось? Ненавидел ее порой за то, что не понимала, не разделяла моих чувств. Но раньше я видел в них проблему — и только проблему, которую необходимо устранить, поэтому просто срывался, теряя над собой контроль… хватая ее за руки… Идиот. — Ты изменился, — сказала она, аккуратно подбирая слова, — или… пытаешься меняться, я вижу это. И очень ценю. — Я больше никогда не сделаю тебе больно. — Я верю. Но ты и раньше так говорил… — Уже жалеешь? — мой голос стал резче, и я испугался. — Нет, — Соня казалась спокойной, — я же хотела этого. Я простила тебя только потому, что верю, что ты изменишься. Но если все начнется заново, пойми… я не собираюсь жертвовать собой, своим здоровьем и будущим. — Ты любишь меня? — Почему ты спрашиваешь? — Прости, ты слишком хладнокровно обо всем этом говоришь. — Любовь — это прекрасно. Если она делает тебя счастливым человеком. А я… я очень хочу быть счастливой, — она повернулась ко мне, порывисто обняла, прильнула к губам, целуя с такой жадностью, что я и забыл, о чем шел разговор, — с тобой. Но если не получится... — Я постараюсь все не запороть. — Постарайся. И я... я тоже. Верхняя губа, нижняя, подбородок, шея. Язык теплый, сладкий, мокрый. Мне хотелось больше, громче, чаще. — Ты очень красивая. — Я люблю тебя. Очень люблю тебя... Она обхватила мою талию ногами, сжала плечи. Смотрела, не отрывая взгляда, и на секунду мне показалось, что я увидел отражение собственных эмоций в ее глазах. Мое. Все мое. Мы больше не разговаривали этой ночью. Соня спала, развалившись на мне, как морская звезда, я чувствовал счастье и как затекла нога. Все было хорошо, и я старательно убеждал себя, что смогу сделать все обещанное. Рисковая самоуверенность — но что мне оставалось? Отпустить ее? Сдаться? И все же время шло, мы жили прекрасно. Встречались то у нее, то у меня, ходили в кино, гуляли. Долго думали, кто к кому в итоге переедет, и сошлись на том, чтобы снять квартиру. Я был счастлив как никогда…. … и вскоре все запорол. Сначала она много плакала, а потом начала кричать — так громко, что я обомлел. Никогда не видел ее такой разъяренной, обычно Соня не тратила сил на споры и просто молча пережидала грозу. Я всегда восхищался тем, как стойко она держит удары - у нее хватало ума не воспринимать чужие нападки на свой счет и ловко выводить ситуацию в свою пользу. Этому старался учиться и я. Но сейчас она была просто в истерике, и я понятия не имел почему. Сбивчиво говорила что-то про ревность, про то, что я начал все заново — это казалось мне несправедливым, и обида росла, как снежный ком. Терпел, терпел, уговаривал себя подождать, когда она успокоится, и тогда все выяснить, но становилось только хуже, и я взорвался. Орал, выпуская все накопившиеся претензии. Метался по квартире. Кажется, что-то разбил. Собрался было подойти и хорошенько встряхнуть ее, чтобы заткнулась, чтобы перестала злиться и снова стала нежной, обняла. Едва сдержался, хлопнув дверью на балкон. Перед глазами стояло ее лицо. Слезы. Опухшие губы. И осуждение… она, определенно, разочаровалась во мне. Гнев тут же испарился. Когда я вошел, колючая тишина оккупировала квартиру. Маленькая и уютная, она показалась мне огромным неприветливым особняком с большими потолками, массивными стенами и въевшейся в них тоской. Соня сидела на диване, обняв ноги, смотрела на журнальный столик и плакала, вытирая лицо рукавами кофты. Я налил ей воды. — Как ты? — спросил, не особо надеясь на ответ. Она пожала плечами. — Ты не простишь меня, да? Я не хотел кричать, просто ты столько наговорила... Соня шмыгнула. —... нет, ты не виновата. Меня бы все равно в итоге прорвало… наверное. Наверняка. Просто знай, что мне очень жаль. Этого больше не повторится. Слезы полились с новой силой, щеки раскраснелись еще сильнее. — Ну, что ты… — я взял ее руки в свои, присел на журнальный столик, чтобы оказаться напротив. Соня резко дернулась, приблизила к себе мое лицо и поцеловала. — Я такая дура, — оторвалась, не разжимая ладоней, — это я виновата. — Это я виноват. Больше ты не услышишь от меня ни слова недовольства. — Нет, ты не понимаешь. Я… я все это специально. — Общайся с кем хочешь, — сосредоточиться было трудно, — я же не против! Да, иногда мне не нравится... — Андрей, — ее голос стал тверже и строже, невольно пришлось вслушаться в смысл ее слов, — я все это специально. Эту истерику закатила специально. Мне трудно было осознать то, что она только что сказала. — А?.. То есть все эти слезы, слова — специально? — Ну, не совсем специально, конечно… Я осознала, что специально, только сейчас, когда ты ушел. Просто ты ведешь себя так… безупречно!.. мне начало казаться, что ты больше не любишь или любишь меньше. Тебе так легко далось это изменение… Конечно, ты скажешь, что я этого и хотела, и да, я хотела, но все равно распсиховалась, потому что мне стало обидно. Короче, я дура, - покаянно опустила голову, явно недовольная собой, — прости меня. Я долго думал, как отреагировать на это признание. Мое молчание заставляло Соню нервничать. — Значит, ты хочешь, чтобы я стал вести себя, как прежде? — Нет. — Тогда чего ты хочешь? — Ничего я не... — тут же остановила себя, зажмурилась, набираясь храбрости, — я хочу… чтобы ты перестал общаться со своей Алиной. И не ходил с ней на ужины. Не рассказывал мне, как удачно она пошутила о той пациентке с гепатозом, потому что я не понимаю ни слова из того, что вы говорите! Я хочу, чтобы ты… смотрел только на меня, смеялся только со мной, сходил по мне с ума и носил ту рубашку, которую я подарила. Хочу мыться твоим шампунем, чтобы твой запах ходил за мной по пятам. И чтобы ты сильно сжимал мои руки, когда теряешь контроль, - открыла глаза, устало вздохнула, — это звучит дико… — Да. Довольно-таки. Когда-то она обвиняла меня в дикости из-за подобных желаний, а теперь признавалась в них сама. Я не знал, что чувствовать по этому поводу. Одна часть меня ликовала — я не один. Она хочет привязать меня к себе, завладеть мной, сломить, проглотить. Теперь можно быть дикарями вместе… А другая понимала, что это неправильно. — Но ты ведь знаешь, я ненавижу ту рубашку. И с Алиной не могу не общаться — мы коллеги уже давно. Она ни в чем не виновата. — Знаю… — Ты не представляешь, как мне раньше хотелось, чтобы ты поняла, что я чувствовал. Мою одержимость, стремление контролировать всю твою жизнь, принимать за тебя решения, запрещать-разрешать… И ты правильно сделала, что дала мне тогда по рукам, хотя, знаешь, иногда до сих пор хочется… но мы справимся с этим. Да? Соня молчала. — Или можем дать волю своим желаниям и съесть друг друга, но тогда чур я первый. Лед растаял. Она улыбнулась. — Больше так не делай. — Хорошо, — хмыкнула, стыдливо отведя глаза. Я уже было поднялся, но вдруг подумал: — Впрочем, не обязательно отказываться от всего, правда? Яркое летнее солнце отражалось от зеркал, нагло лезло в глаза и освещало все вокруг, делая пыль, летающую по комнате, и маслянистые следы от пальцев на дверных ручках намного заметнее. Иногда оно пропадало за облаками, но возвращалось быстро, любопытно изучая квартиру. Тонкие волоски на ее голове казались прозрачными, но мне некогда было любоваться. Я мял ее, целовал, она царапала меня, гладила. Больше не надо было сдерживаться, угодничать… да что там — притворяться. Можно было смотреть ей в глаза и не бояться осуждения. Можно было ненадолго потерять контроль... … и я сжал кисти ее рук, теряя.