Глупости.

Аморисина не верила в родственные души. Сказки, что рассказывали ей в школе, прекрасные рассказы из уст родителей или легенды из книг — все это полная чушь, созданная, чтобы верить, что ты не одинок. Какое ей вообще дело до этой родственной души? Если честно, то она даже не верит в ее существование, ведь боли она в жизни не чувствовала. Глупые разговоры подружек, что так радостно и свирепо рассказывали про неожиданный порыв боли в теле — всего лишь обычное самовнушение, ведь, о боже, сказки со счастливым концом и вечной любовью всегда были популярны. Но все же родственные души — глупость. Да и не нужно ей это. Эзарель с самого детства мечтал встретить свою родственную душу, потому что у эльфов это было чем-то святым. Кто-то, кто понимает тебя лучше всего и разделяет твою боль? Да об этом мечтает каждый, чего уж греха таить, а эльф, которому с рождения читают сказки о прекрасной любви со счастливым концом, с каким-то слишком сильным воодушевлением ждет, когда же он почувствует хоть толику боли, разделит ужасные моменты жизни со своей родственной душой. «Ты не одна. Я тоже это чувствую, » — прошептал бы эльф, если бы что-то почувствовал. Но ничего не было, а надежда вскоре окончательно потухла. Родственные души? Глупости. Да и не нужно ему это. Все меняется, стоит девушке вступить в ведьмин круг. Все меняется, стоит Эзарелю посмотреть в эти янтарные глаза. Все меняется, когда Аморисина с громким стуком падает в темницу, в боку неприятно колет, и Эзарель чувствует это. Чувствует и в страхе замирает. Глупости, глупости все это! *** — Некоторые родственные души никогда не встретятся, — Керо тяжело вздыхает, проводя пальцем по корешку книги и задумчиво глядя куда-то вдаль, Аморис тихо сидит на стуле, пытаясь не ерзать на одном месте, потому что эта тема — нелюбимая. Девушка не жаждет встречи со своей родственной душой, не хочет этой гадкой любви, о которой так приятно пишут в книгах, она не желает проблем, но сердце противно ноет. Глупости, ох, какие же глупости это все. — Почему? — вопрос срывается сам по себе, но она хочет знать. Если судьба решила сплести красную нить между двумя людьми (или не совсем), то почему, вдруг, все пошло наперекосяк? Почему они не могут встретиться, обменяться взглядами, поговорить? Понять, что все рассказы — глупости. — Существо из Элдарии может быть связано с кем-то на Земле, понимаешь? Им не суждено встретиться, поэтому за всю жизнь они и не почувствуют своей связи, — Керо запинается, потом смотрит в пол, приоткрывая и закрывая рот несколько раз, словно желая что-то сказать, но не решаясь. Вдохнув как можно больше воздуха, он, наконец, произносит все на одном дыхании, — я, вот, никогда не чувствовал боли. Да и не почувствую никогда, наверное. — Я тоже не чувствовала никогда, — шепчет девушка, прикусив губу. Она не чувствовала ничего на земле, она не желает чувствовать что-то в Элдарии. Одна мысль о том, что кто-то отсюда её родственная душа? Ну уж извольте. Если честно, то приятного было мало: Эзарель вечно издевается, Валькион все молчит, а Невра пожирает взглядом, словно намереваясь съесть. Аморисина хочет вернуться домой, утонуть в учебе и забыть это все, словно страшный сон. — Может быть тебе повезет, раз ты здесь! — Керо улыбается так счастливо, словно ему Оракул дала шанс найти что-то важное, словно это его мечты исполнятся через некоторое время, словно это он найдет свою родственную душу. Аморисина отворачивается, впиваясь ногтями себе в ладонь, стараясь не издать звука раздражения. Керо — мечтатель, а Аморис — реалистка. Эзарель, сидя в своей лаборатории, неожиданно шикает от неприятной боли в руке. *** — Как ты понял, что со мной что-то случилось? — Ты о чем вообще? — Эзарель недовольно фыркает, подбрасывая девушку совсем немного, чтобы стало удобнее нести это чудо природы, свалившееся с небес, на спине. Когда Аморис убегала от черного пса, так неприятно оказавшегося около ребенка, та, конечно же, решила упасть на прямом месте, кувыркнуться несколько раз вперед и свалиться, в итоге, в овраг, откуда эльфу и пришлось ее вытаскивать, с каппой на пару. Девушка, после этого, стойко выдерживала каждую шутку Эза, игнорировала отвратительный запах и старалась не хромать на левую ногу, которая неприятно ныла. Эльф долгое время фыркал, хмурился и цокал языком в ожидании просьбы о помощи. Но, о, Оракул, эта девчонка упрямо шла вперед, при этом, пытаясь скрыть свою боль. А как потом отнекивалась? И почему именно это упрямое недоразумение — его родственная душа? Где Эзарель так провинился, что Боги наказывают его таким способом? — О моей ноге! Я уверена, что хорошо скрывала боль, — эльф горько усмехается, недовольно смотря на девушку. О чем эта девчонка вообще думает? Хочет заставить родственную душу тоже страдать? Поэтому она вечно лезет на рожон и страдает сама? Тянущая, неприятная боль отдается в его ноге, но он ее игнорирует, потому что это — половина того, что ощущает девушка. — Это логично, но, наверное, не для тебя. И вообще, что ты творишь? Твоя родственная душа, наверное, такими темпами сойдет с ума с размышлениями: «в какую же передрягу моя родственная душа попала теперь?» — Глупости это все, Эзарель, я не верю в эти сказки, да и не нужно это мне, — Аморис прижимает спящего каппу поближе к груди и прикрывает глаза. Почему все помешаны на этой «родственной душе»? Кому нужна эта любовь, которая приносит лишь проблемы? Однажды девушка читала в книге по истории, что из-за родственных душ происходили войны, проливалась кровь, страдали люди. Разве это можно назвать прекрасным? Эгоистичность людей, которые не хотят оставаться одинокими? Глупости, какие глупости, когда же они откроют на это глаза? Аморисина прикусывает губу до крови, надеясь таким образом унять отвратительное чувство в груди, Эзарель неожиданно хмурится, ощущая неприятное покалывание. Всю остальную дорогу они идут молча. *** Когда Эзарель начал задыхаться, словно его легкие наполнились водой, и, конечно же, голый Хром, бегающий по всей гвардии Эль, не был тому виной, эльф тут же помчался в темницу, потому что он был уверен, что она там. Он чувствовал, как немеют пальцы, становится труднее дышать, и даже желудок сковывает отвратительной судорогой. Он, не думая, кидается в холодную воду, тут же доставая девушку из нее. Дышать становится легче, теплота от его рук постепенно согревает леденящую кожу русалки, а Эз лишь раздраженно смотрит на ее полуприкрытые глаза и опухшие губы. Он уже было хотел оказать первую помощь, но Эвелейн прибегает почти мгновенно, требуя принести девушку в лазарет. Аморис тяжело дышит, хватается за его одежду, словно в бреду и тихо-тихо повторяет одно и то же: — Боже, я надеюсь, что ему не больно, пусть ему будет не больно, пусть этой связи не будет. Мне так болит голова, Эз, — девушка тихо плачет, прикрывая глаза и эльф, конечно же, не находит ничего иного, кроме как пошутить, чтобы она снова открыла свои янтарные очи, не потеряла сознание и не заставила страдать его еще. — Будешь цепляться так — выкину, — когда они приходят в лазарет, их, конечно же, выгоняют почти сразу. Уже у самого выхода, Эвелейн останавливает его, качая головой. — Когда закончу с ней, то возьмусь за тебя, ты, кажется, голову разбил, — эльф с ужасом прикасается к затылку, чувствуя как по пальцам стекает вязкая алая жидкость. *** Когда у Эзареля кружится голова, а горло начинает неприятно саднить, он лишь прикрывает свое лицо руками, тяжело вздыхая. Почему? О, Оракул, почему именно она? У этой девчонки, плюс ко всему, еще и землянки, что ни день, то погоня за Мипером. Ей настолько наплевать что чувствует ее родственная душа? Эльф, даже давно не веря во все сказки о любви, всегда старался быть аккуратным со своим телом, никогда не прыгая впереди кареты, чтобы не доставлять неудобств какой-то там родственной душе. Даже если и глупости это. Находит он ее, конечно же, около сумасшедшей дриады, что с огромным удовольствием готова полакомиться очередной душой, заблудшей в лес. Пока они убегают, эльф недовольно морщится, представляя, что было бы дальше, не успей он добежать сюда. Она бы съела ее? Летающие ленты Оракула, он не хочет быть съеденным заживо. *** После битвы с дриадой, Аморис неожиданно затихла, закрываясь в своей комнате. Каруто недовольно бурчит о том, что она совершенно не ест, Хром и Алажея бегают туда-сюда, пытаются договориться с ней, приносят еду и болтают, болтают, болтают. На третий день терпение эльфа взрывается, и он, едва ли, не выламывает дверь. — Тебе самой не надоело?! — Эз кидает с порога, но неожиданно отступает назад, приоткрыв рот. Аморисина сидела на кровати, забаррикадировавшись подушками, построив из них небольшой домик, — тебе сколько лет? Три годика? — Заткнись, ты сам говорил! — девушка немного подрагивает, словно сумасшедшая и, честно говоря, иногда Эзу так и кажется, — после битвы я почувствовала боль в руке. Но моя рука в порядке. — И что? Твоя родственная душа повредила руку, тебе какое дело? — эльф прикрывает за собой дверь, проходя чуть дальше вперед, фамильяр тут же кидается обнимать его ногу, тереться об штанину и радостно пищать. Так смешно. Они с Аморис не переваривают друг друга, а этот фамильяр, что должен олицетворять хозяйку, каждый раз любвеобильно липнет к эльфу, и девчонка уже устала отдирать его. — Он у меня есть, понимаешь? Сидел в этой волшебной стране, пока я, как маленькая Алиса, не упала в эту кроличью нору. Что мне теперь делать? — закутавшись еще и в одеяла, девушка тяжело дышит, подрагивает и, кажется, сейчас заплачет. Эзарель лишь пустым взглядом смотрит на нее, неожиданно ощущая обиду. Родственные души должны понимать друг друга, переживать одну боль, делить одно сердце. Глупости, какие же это глупости! — И что с этого? Ты не обязана теперь ходить в поисках этой родственной души, искать любви из глупых сказок и ночами молиться о встрече, как некоторые наши знакомые. Кто вообще сказал, что ты кому-то должна? Жили до этого и будем жить дальше, — на следующий день Аморисина сидит спокойно в столовой, а Эз несколько часов смотрит на склянки, не зная, что он чувствует. В конце дня они оба возвращаются в свое обычное русло, перекидываясь кучей шуток и издевок, а иногда, в ход пускались и вещи. Эзарель всегда уворачивается, а девушка не столь проворна. О родственных душах речи не заходит, и они оба благодарны за это. *** Голова начинает кружится уже, кажется, в пятый раз, и Эзарель теряет терпение куда быстрее, чем хотелось бы. Он уже готов взяться за свою рапиру и лететь на всех порах в ту деревушку, куда отправилась эта девчонка с Валькионом. Почти целый день он чувствует боль во всем теле, тошноту, а иногда, голова раскалывается на части, и он надеется, что она там не помрет, пока он отвернулся на пару минут. — Надеюсь… на что? — Эз качает головой, доставая маленькую колбочку с фиолетовой жидкостью, он тут же выпивает залпом, ощущая, что боль стихает, а разум постепенно проясняется, — глупости, Эзарель, глупости! У него есть работа, которая должна быть сделана. Эта девчонка, по крайней мере, сейчас, не его забота. *** Хлопок разносится по лаборатории громким эхом. Эзарель даже не уворачивается, осознавая, что он заслужил это. Но, когда боль в щеке начинает неприятно жечь, он с ужасом поворачивается в сторону девушки, которая, наконец, осознает. Понимает в чем дело, когда чувствует боль в левой щеке сразу же после удара. Но после этого, со слезами на глазах, болью в этом янтаре, она тихо смеется, и эльф хочет спрятаться куда подальше. — Вот оно что! Эй, эльф, ты знаешь одну греческую легенду, подходящую к этой ситуации? О том, как Афродиту и Аполлона связала красная нить судьбы, но Афродита отвергла ее, потому что бесконечно любила Адониса, а что сделал Аполлон? Превратил сына в вепря, чтобы тот разорвал возлюбленного богини. Он не хотел, чтобы она уходила от него, не желал потерять ее, не мог вынести мысль, что ее не будет рядом. И ему было плевать на ее страдания и чувства, он думал только о себе и о том, что нужно ему. Руководитель гвардии Абсента, а ты был прав, не находишь? Ты — прекрасный Аполлон, не так ли? — Аморисина смеется ему в лицо, ее слова пропитаны ненавистью и ядом, Эз неприятно хмурится и выбегает из лаборатории, направляясь куда подальше, чтобы не видеть этого лица. Эльф читал эту легенду не раз, он мог пересказать ее от и до, он всегда смеялся над Божественной эгоистичностью, а теперь ему кидают это в лицо, сравнивая. Эта боль в сердце, не дающая даже вздохнуть, чья она? *** Эз роняет все колбы, которые тут же разбиваются об пол, покрывая его разноцветными, словно радуга, цветами. Руки эльфа горят, словно в огне, все запястье ноет, жутко зудит, и парень даже не сразу осознает в чем проблема, а когда понимает, то мигом бросается к знакомой двери. Находится он там несколько часов, стучит безотказно, кричит, не прерываясь, он даже не уверен о чем говорит, а замолкает лишь тогда, когда к нему подбегает Эвелейн с испугом на лице. — Эз, что ты творишь? — Родственная душа. Она моя… — эльф чувствует себя совсем без сил, прижимаясь лбом к двери, потому что боль на запястьях не проходит и, о, Оракул, ему кажется, что она становится еще хуже. Он чувствует себя так, словно его душу разорвали на мелкие кусочки и вернули на место. Но самое страшное, что он до сих пор не уверен чья же это боль. Эвелейн, по какой-то причине, медленно сползает на пол подле него. *** В своей жизни Эзарель читал множество книг, слушал сотни легенд и десятки историй, где любовь, где родственные души, да и все прочее, было красиво описано, заставляя мечтать о счастливом конце. Ох, эти сказки, где добро побеждает зло, принц получает свою принцессу, а любовь спасает весь мир! Глупости, все знают, что это глупости. Эз сейчас это чувствует на своей шкуре лучше всего. Он, на самом-то деле, не принц, да и она далеко не принцесса, а добро и зло, как и черное и белое, не так легко различить между собой, найти эту тонкую грань, что уж говорить о последнем: их любовь настолько пропитана ненавистью, что разве поможет этот мир развалить на части. — Почему бы тебе не умереть! Сдохнуть в кустах и не попадаться мне на глаза! Ненавижу тебя, ненавижу! — Аморисина кричит, срывая свой голос, да так, что даже у эльфа начинает болеть горло, отдавая неприятной горечью. Эзарель все так же ощущает каждую маленькую ссадину на коже девушки, но себя он чувствует каким-то пустым. Мертвым даже. Словно эта звонкая пощечина, которая открыла главную тайну, убила их обоих. — Мне жаль, прости меня, — он уже в который раз говорит эту фразу, кроме всего прочего, но девушка не слушает его, лишь плачет, отворачивается, а после молчит. Эз сидит рядом, терпит горечь в горле от крика, уставшие глаза и даже боль в запястьях, что уже долго не проходит. Когда Аморис засыпает, он укладывает ее в кровать, укрывает одеялом и пишет записку, потому что со словами у него всегда были проблемы. Когда он был маленьким, часто писал множество записок, сочинений и даже поэм, где он рассказывает о своей любви к родственной душе. Глупости это, но он все равно вспоминает пару строк и добавляет их в письмо. *** Когда Эвелейн влепляет ему пощечину и с разочарованием уходит, Эз чувствует себя даже как-то удрученно, он столько лет заботился, чтобы его тело не получало ранений, а теперь, кажется, каждая дама соревнуется на тему того, кто больше влепить одному наглому эльфу. — Тебе не везет больше, чем мне, — Аморис тихо выходит из-за угла, и парень хмурится в ответ, надеясь, что та хотя бы не слышала о чем они говорят. Не то, чтобы мнение Рис могло стать еще хуже, конечно. — Я стараюсь быть под стать своей родственной душе, — шутка вырывается сама по себе и только потом, когда осознание доходит до его светлой головы, он едва ли не прикусывает язык, но Аморисина лишь усмехается, покачивая головой. — Смотри, Эзарель, как бы в бездну не пришлось прыгать, — девушка спокойно уходит, даже не кинув язвительный комментарий или смешок, она выглядит так устало и спокойно, и его сердце от этого сжимается в груди, готовое разбиться на тысячу осколков, а собирать его, конечно, будет некому. — Я готов прыгнуть в бездну за тобой, — тихо произносит он, прекрасно осознавая, что она не услышит. Глупости это все, такие глупости, но остановиться он уже не в силах. *** — Когда ты напала на меня, то это явно был твой голос, — Эзарель внимательно посмотрел на Миико, которая замялась на месте, обдумывая что-то, Аморисина лишь тяжело вздохнула, не зная чем доказать ее слова. Возможно, что она и хотела когда-то удушить Эза, перерезать горло или, как минимум, прихлопнуть ботинком, словно таракана, но разве сейчас время для старых обид и погасшей ненависти? — но, когда я ее ударил, то не почувствовал боли до того момента, как она очнулась. — А почему ты…? — лицо Миико в миг исказил ужас, который она тут же спрятала за маской профессионального спокойствия, — так вы родственные души, поздравляю. — В данном случае лучше соболезновать, — резкая поправка Лейфтана удивляет, кажется, всех и каждого, а тот спокойно улыбается, словно он только что перечислил список любимой еды, — учитывая всю ситуацию… ну, вы поняли? — Да, Лейфтан, мы поняли, — Эзарель громко фыркает и отворачивается, намекая, что тема закончена. Они переключаются тут же на врага, но слова Лейфтана раз за разом прокручиваются в его голове. А ведь он был прав. *** Аморисину никогда не интересовали родственные души, но, если быть честной, ее мало что интересовало до того, как она попала в этот личный ад. Поэтому, спустя столько времени, что прошло в мгновение ока, девушка научилась смиряться с изменениями в себе, да и рассказы Йо о родственных душах были интересными. — А ты встретила свою родственную душу? — Аморис вздрагивает, отводя взгляд в сторону, даже не зная, что ответить на такой простой вопрос, а если за ним последуют еще и еще? Как сказать этой милой девушке, что живет сказкой о любви, что твоя жизнь менее сказочна и более реалистична? Поразмыслив, Аморисина решается кивнуть, и Йо довольно улыбается, — я рада за тебя, найти родственную душу — настоящее счастье. Глупости, Йо, это такие глупости. А верить все равно хочется. *** — Эзарель, ты как? — Невра, не успокаиваясь, бегает вокруг эльфа, спрашивая о каждой мелочи и это, конечно, ни капли не помогало, а делало только хуже. Кристалл был стабилен, чего не скажешь о состоянии Аморис и Эзареля, у которого голова, кажется, сейчас взорвется. — Моя голова раскалывается и… если то, что я чувствую сейчас лишь половина, то я волнуюсь за Аморисину. — Вы не проводили ритуал Связи? — Эз тихо стонет, прикрыв глаза, потому что этого вопроса он жаждал избегать, наверное, до конца своей жизни, но дернул же черт Валькиона всунуть нос не в свое дело. Как он мог подумать, что они провели этот ритуал? Аморисина ненавидит его каждой частицей своей души, да не в жизни она согласится на этот ритуал, что у некоторых рас равноценен свадьбе, да Эз и сам не уверен, что согласился бы на такое. На самом же деле — да, он явно бы согласился, потому что тогда жизнь станет намного легче, хотя бы у этой глупой девчонки, что всегда кидается под колеса кареты, а потом страдает. — Не глупи, когда они могли бы? — Но это важно. И будет проще, — ритуал Связи был довольно простым, разве что невозможным в их условиях, потому что оно требует доверия, привязанности и, хотя бы, дружеских отношений. А что есть у них? Обида, ненависть, разочарование? Он мог бы продолжать этот список и дальше, но неожиданная волна головной боли ударяет с новой силой, и Невра еле успевает словить эльфа. — А может стоило бы? Тогда вы боль разделите, и ничего не потеряете же, — Эзарель смотрит в сторону лазарета, где Эвелейн носится над девушкой, не обращая ни на кого внимания, словно перед ней самый драгоценный алмаз. Эльф качает головой и горько усмехается. Если бы он мог, то забрал бы всю боль. *** Эзарель чувствует дрожь в руках, ужасную боль в груди, словно его грудную клетку разорвали на части, выбив при этом остатки кислорода, он падает на колени и тяжело дышит, пытаясь подавить резкую боль, пока взглядом невольно ищет фигуру знакомой девушки, но не находит. Далее только темнота и игра флейты, что, за долгое время, смогла успокоить его душу. Или не его, Эз уже сказать не может. *** — Почему ты каждый раз это делаешь? Тебе нравится смотреть на мои страдания? Почему? Потому что мне не повезло стать твоей родственной душой? — Аморисина плачет, сидя на полу, точно маленький ребенок, и эльфу жутко хочется присоединиться к ней. А ещё ему хочется поцеловать ее, прижать к сердцу и никуда никогда не отпускать. Он помнит, как она прижималась к его спине, не смотря на его протесты и нелюбовь к прикосновениям, громко смеясь, когда он грозился скинуть ее с обрыва, но при этом хватаясь за нее покрепче, чтобы не свалилась. Никогда ему не забыть этот громкий смех, что наполнил всю гвардию, когда эльф, уже в очередной раз, подшутил над ней, а она, в свою очередь, сняла свои балетки, недавно купленные, и замахнулась на эльфа. Эзарелю иногда снится то, как они сидели вечерами на берегу, разговаривая о каких-то мелочах, и тогда ему было абсолютно все равно, что рядом с ним его родственная душа. Тогда были только Эзарель и Аморисина. Сейчас же тут остались лишь осколки разбитых сердец, и эльф всеми силами хочет собрать их воедино, чтобы увидеть эту улыбку и свет в янтаре ее глаз. *** — Я люблю тебя, — тихо шепчет Эз девушке, прижимая ту ближе к груди; он бы прокричал эту фразу всему миру, но эта девчонка заменила ему весь мир, поэтому этих слов, чтобы слышала только она, было достаточно. Аморисина не отвечает, а лишь прижимает его поближе к себе, словно боясь, что он может убежать или исчезнуть, а у него даже в мыслях такого не было. В груди становится так тепло, на душе легко, словно потерянный пазл нашел свое место. Губы Аморис сладкие, кожа нежная, волосы шелковистые; он любит каждую ее частичку, целует каждый миллиметр ее тела, с удовольствием слушает все, что скажет ее бархатный голос и не может отвести взгляда от этой теплой улыбки. Глупости, эти сказки о любви — глупости, ведь реальность более жестокая и болезненная… но не менее прекрасная.