Вечный полдень золотой

Солнце, редкий гость в Британии, умеет быть навязчиво гостеприимным. И они, поверив его обманчивому дружелюбию, в первые же несколько дней за городом обгорели — как вампиры, выгнанные из полумрака родовых склепов под испепеляющие лучи. Все трое. А Фредди нет. Как будто то же самое солнце мгновенно признало некогда потерянного сына — и, узнав, тут же обласкало, щедро искупало в своем беспощадном золоте, наделило беспечным загаром, углубив тона и краски. Чужеземец еще резче проступил сквозь его уже привычные ребятам черты, сквозь слабо бронзовеющую кожу и заострившиеся скулы, и глаза на потемневшем лице стали особенно черны. — Плебей, — мрачно сказал ему Роджер, перед зеркалом в полутемном холле обдирая облупившийся нос. — Пастушонок. Фредди улыбнулся его отражению — нежно оскалился, опершись на Роджерово плечо. — Просто царственная особа нездешних кровей, бледный человек. Прими и смирись. Попробуй расширить свои рамки восприятия действительности... Роджер сердито стряхнул его руку со спины, и они пошли гулять, все четверо, и еще увязавшаяся за ними псина, золотистый хозяйский ретривер, и еще такой же увязавшийся фотограф, попросившийся отснять рабочий процесс молодой группы… Ничего сейчас не имело особого значения — впереди был длинный день, один из множества, и им на четверых едва ли набралась бы сотня лет, и солнце раскаленным золотом лилось в синеву нового дня, заставляя нагретый клевер в полях оглушительно пахнуть. Работа работой, альбом альбомом, само собой, и они пахали над его записью как черти, ежедневно до поздней ночи, — но, кроме этого, они еще и бродили в окрестностях, где воздух был похож на воздух, а не на привычный гороховый суп с привкусом нефтепродуктов, и здесь пели птицы и по утрам роса блестела на траве. — ...бля, — тоскливо сообщил Роджер на пороге дома, надвинув козырек на самые глаза и прикрываясь сверху ладонью, — там опять этот ужасный огненный шар, можно я спокойно посижу на кухне? Покурю, полистаю журналы, выпью бурбона... Фреди безжалостно толкнул его в спину, выпихивая за порог. — Шагай! Разлагаться будешь в городе. Наша задача — слиться с природой. — А тебе все бы с кем-нибудь сливаться, — огрызнулся Роджер, но послушно шагнул вперед. В неизведанное. —…Солнышко, у тебя просто ужасный вкус. Ужасный. Вельветовая кепка в девять утра, за городом… Кто ты, учительница младших классов? Где в таком случае твой твидовый костюм? — И это мне говорит человек в пиджаке поверх трусов. — Роджер закатил глаза так, что, показалось, выкатить их обратно уже не смог бы. — Это шорты. Спортивная, знаешь ли, одежда. — Фредди демонстративно похлопал себя по красно-белому лампасу на бедре. — И пиджак. Одежда вечерняя. В твоем случае даже барно-промискуитетная. Самое то, чтобы танцевать на стойке. — Ох, заткнись. Просто признай, что завидуешь моему чувству стиля. — Так заткнуться или признать? Ты выдаешь противоречивые указания. Под ленивые препирательства они брели через луг, и Фредди шел босиком, неся сброшенные кеды перекинутыми через плечо на шнурке, и казалось, что трава не сминается под его босыми ногами. Так, должно быть, шел через джунгли Гаутама — не касаясь травы. Пес бежал за ними следом, грудью расталкивая зеленые волны, порой обгонял, один раз даже вспугнул из травы какую-то мелкую птаху вроде куропатки. Настойчиво предлагал каждому найденную палку. И выглядел счастливым и дурноватым — примерно так, как они все себя чувствовали. Фотограф в полевых условиях оказался куда менее навязчив, чем собака. — Я, конечно, понимаю, отвага у тебя в крови, — после незначительного молчания продолжил Роджер, — вместе с неслабой толикой слабоумия. Ну, в общем, я бы на твоем месте обулся, здесь могут быть... — Змеи? — ухмыльнулся Фредди. — Серьезно, ты хочешь напугать змеями меня? В детстве, я помню, они по утрам сползались греться на наше крыльцо. Такие, знаешь, очень красивые маленькие тропические змейки, коричневые на белой штукатурке, выглядело это очень эффектно... Мама сметала их веником. А по вечерам надо было перетряхивать постели, чтобы случайно не провести ночь с одной из этих красоток. Роджер отмахнулся, как от назойливой мухи. — Ой не ври, что-то ты там помнишь про детство. Но вообще я имел в виду кое-что другое, здесь могут быть... — Пауки, например, — меланхолично подсказал бредущий по другую руку Брайан, загребавший траву своими ужасными хлюпающими башмаками с не менее жутким названием. Сам он, кажется, меньше всего на свете беспокоился о пауках. К чести Фредди, тот не издал ни звука. Но бросил кеды на траву перед собой и стремительно принялся обуваться. Роджер довольно осклабился. — Коровы, родной. Я имел в виду всего лишь коров. Неприятно будет с утра пораньше... изгваздаться, правда? Или ты именно это и имел в виду под слиянием с природой? — Все-таки заткнись, а. Роджер вскипел... впрочем, довольно миролюбиво вскипел, как забытый на среднем огне чайник. — Хватит меня затыкать! Я имею все права выска... Ой!!! Огромный, со страху вообще чуть ли не в пол-ладони, черно-золотистый и мохнатый, из травы выкатился шмель и полез вверх по смуглой щиколотке. Явно намереваясь поближе свести знакомство с пришедшими на его луг двуногими гигантами. — Чего ты орешь, — огрызнулся Фредди, подставляя руку. Шмель миролюбиво перебрался на нее и принялся намывать несуразно тонкие крылышки. Возможно, даже неслышно замурлыкал при этом. — Ты его до смерти напугаешь своим визгом! — Нет, а почему ты-то не орешь? — Ну это же не паук... Зверу-ушка. Я назову его Иоганн Себастьян. — Фредди кончиком пальца прикоснулся к щетинистой спинке насекомого, припыленной золотистой цветочной дымкой. — Бред. — Не бред, а Бах! Он будет жить в спичечном коробке рядом с моей кроватью и играть фуги. — Назови его лучше Джон Ричард Дикон, — Брайан снова воскрес из своего сосредоточенного молчания. — Они оба басисты. Джон, которому лабрадор в очередной раз вручил палку и восторженно ждал броска, ухмыльнулся: — И квартирные условия у нас с ним примерно схожи. Но какая честь, джентльмены: в честь меня нарекут шмеля! Определенно, в добрый час я стал одним из вас. — Вот садись и записывай шлягер, первая строка уже готова. — Роджер громко хлопнул его по плечу. — А ты, мерзкое создание, не мучай господню тварь. — Ты с кем из них говоришь? — Да уж не со шмелем. — Прости, малыш, — Фредди осторожно стряхнул шмеля обратно в траву. — Злые языки не позволяют нам быть вместе, но я надеюсь, ты еще найдешь свое счастье… — Мудак, какое там счастье, ему бы свое гнездо сейчас найти! — фыркнул Роджер. — Ты утащил его от дома шагов на двести. — Тут нет и десяти. — Окей, на двести шмелиных шагов! Тебе самому понравилось бы, если б здоровенный истукан сейчас схватил тебя и унес в Уэльс?.. Фредди задумчиво посмотрел вверх. Там, подбираясь к еще невысокому солнцу, плыло без особой спешки круглое бледно-серое облако. — Такой, да... достающий головой до туч истукан, — задумчиво сказал он. — И с лицом, как у идола с острова Пасхи. — Однако ж невысокого ты мнения о себе, — фыркнул Роджер. — А когда в следующий раз решишь поваляться в траве, как блаженный хиппи, помни, что шмелиное гнездо может оказаться под задницей. И все еще не забывай про коров. Фредди, казалось, не обращал внимания на него. И ни на кого больше. От набежавшего облака потянуло холодом. Лабрадор присмирел и тыкался холодным носом то в одни, то в другие колени. Поднялся ветер. — Что ж, пойдем обратно, — Фредди поежился, запахивая полы цветочного пиджака. В самом деле неуместного здесь и сейчас, отметил про себя безмолвный фотограф, но такого гармоничного в кадре. — Работа... Нам нужно успеть.