Когда угаснет надежда

       — Ты не пришел на церемонию представления.        Где-то на периферии зрения, в гипертрофированных колерах раскидистых ветвей акации, над ним, подобно казистому изваянию, возвышалась невысокая фигура сестры. Нет, не того безалаберного и невразумительного детёныша, что с младенчества умудрился высечь на своём пожизненном трактате тамгу «не такой, как все». Не та влюбчивая львица, которой невмоготу правильно распределить понятия добра и зла по отдельным полкам. Не принцесса, отнюдь. Королева.        На её плече, расправив синеву поблекших от времени перьев и с напыщенным пафосом созерцая на него, горделиво уместился королевский мажордом. Кион, знаете ли, даже засмеялся бы от этой комедийной сценки, что разыгралась перед ним. Засмеялся, если бы ему не пришлось стать участником этой семейной драматической репризы.        — У меня нашлись более важные дела, чем лицезреть комок шерсти, который бабуин обмазал фруктовым соком перед тем, как представить.        — Да? И какие же, юный принц? — рассекая воздух и вместе с тем теряя малую долю оперения, Зазу, кряхтя и кашляя, подлетел к младшему брату королевы и остановился прямо у его сильных лап.        Позади него слышен приглушенный травой топот львиных лап и юнец, не выражая никакого интереса и лишь поблескивая стужей в каштановых очах, так и не удостоился повернуться к новой королеве.        — Это не ответ, Кион.        Инфантильность в детском голосе сама собой рассеялась в пронесенной годами войне и властных полномочиях. Она неохотно уступила место королевской чопорности и лев мысленно хмыкнул, не поворачиваясь к ней, ловя на себе вовсе не шуточный взгляд сестры. Сестры? Нет. Королевы.        — Ты, как дядя будущего короля, должен был быть первый в рядах, чтобы увидеть наследника, — нарочито спокойно тараторила Киара заученным назубок стихом и пытаясь выглядеть как можно более неопровержимо, однако сбивчивое дыхание, слышное даже издали, выдавал бушующий в естестве трепет.        Кион бессовестно молчал на её реплики. Немой, как звезда на чёрном полотне.        — С Вами говорит королева, юноша! Имейте уважение не стоять к ней спиной! — под лапами, будто потеряв весь страх, без устали копошился старик Зазу, и лев дернул пальцами лап, дабы удержать беса в себе и не выпустить когти.        И, вопреки отсутствию желания, пассивно повернулся к ней, дернув бровями и в ожидании уставившись на львицу. Киара заметно зарделась при виде шрама, рассекающего левый глаз брата. Нет. Даже за такое время она не свыклась с мыслью о том, что история, о которой будут слагать легенды и которая будет переходить из уст в уста под многочисленную корректировку, может повториться. Она повернула голову в другое направление и зажмурила очи, чтобы не видеть, не чувствовать, и этим она вызвала негодование у своего собеседника.        — Её Величество заставляет делать то, что не в силах сделать самой! Гляньте же, уже и отворачивает морду от брата, — из пасти Киона вырвался сатиричный рокот, а сам он уже не говорил, не упрекал, а плевался ядом, выплескивая в словах всю скопившуюся за время желчь.        А потом сморщился, издав приглушенное, но злоречивое рыканье.        — Неслыханная наглость.        — Ты отдалился от семьи, Кион, — она знала, что попусту констатировала уже ясный всем факт, но ничего другого, что поможет достучаться до помутневшего разума брата, Киара найти не могла. — Ты даже не явился на похоронах родителей, которые так хотели, чтобы ты снова стал… Прежним собой.        — Знаешь, Симба и Нала, всегда думали о том, как будет правильно, а не о том, как будет лучше для других. К примеру, ты, — уголок пасти искривился в глумливой усмешке, — рада становлению королевой? Нравится прикидываться правительницей и отдавать всю себя на благо прайду? Хотя раз они услышали тебя, когда ты говорила, что не хочешь этого?        Киара, что не мудрено, не раз и не два улавливала эту характерную аномалию с избежанием употребления слов, вроде как «мама» и «папа», заменяя их простыми именами. Кион не чувствовал какого-то едкого чувства ограничения или банального сожаления тогда, когда перестал называть сестру иначе, как просто «королева» или «Её Величество» и нет, это не было каким-то проявлением уважения. Всего-то малая капля всепоглощающей издевки, чтобы задеть, чтобы сделать больно и лишний раз понять: он другой. Он — не великий страж лев, не хранитель этих земель и не луч света, освещающий всё и за которым пойдет весь прайд.        — Нет, не услышали. Ни разу. Их волновало лишь будущее прайда, но не твоё.        Токсин египетской кобры, оказывается, имеет довольно-таки сильное влияние и он всё ещё отчетливо помнил тот злополучный день. Помнил резкий скачок Ушари с первоначального места и неожиданный укус в области ока. Помнил расплывающуюся химерной фантасмагорией тень Скара, его триумфальную ухмылку и смех, застилающий ночное небо, обволакиваемое карминовым заревом. И только тогда Кион понял: он проиграл. Впервые в жизни он уйдет с поля боя не победителем, а проигравшим, который будет до конца своего никчемного бытия носить позорный крест павшего, велеречиво выжженный поперек рёбер самым сильным огнём.        Понятие «семья» ему стало казаться смутным и отдаленным, а мысли, чужие совсем, что назойливыми мошками заполняли черепушку, внезапно оказались для него роднее собственных. Родные запахи, которые он знал ещё с рождения, исчезли и заменились нечто другим, а то, во что он верил, чему готов был безоговорочно повиноваться, стало для него настоящей «похвалой глупости».        — Не поворачивайся ко мне спиной, Кион, — гневным фальцетом процедила Киара, когда брат повернулся в надежде увернуться от разговора и ему даже не стоило поворачиваться к ней, чтобы она сумела разглядеть каверзную ухмылку, выступившую на нём.        — Нет, это ты не поворачивайся ко мне спиной. Знай своё место. Ты всего лишь самка и мне плевать хотелось на твой титул. Без Кову ты и когтем пошевельнуть не сможешь, чтобы сделать хоть что-то!        — Ты не можешь говорить того, чего не знаешь, — она готова была рвать глотку от досады, срывать голос и кричать до боли и красноты в гортани, лишь бы вразумить своего близнеца, зная, что ничего не сможет больше сделать.        — Я знаю и понимаю куда больше Вас, королева.        Растягиваемое издёвкой «королева» из его уст подобно позорному клейму, которое она вынуждена была носить и удерживать всю его тяжесть. Оно казалось ей бранью и хотелось поморщиться, услышав его, а Киара впервые задумалась над тем, насколько ей вдруг опротивело это, вроде бы, столь примитивное слово. Долговязое, ядовитой змеей вертящееся на языке и отдающееся горьким привкусом при его произнесении, а ещё совершенно не подходящее ей.        — Всё, во что мы верили все эти годы, лишь детская сказка, которую родители рассказывают своим детям перед сном.        Львица малость дрогнула от внезапной оторопи, когда до ушей донесся ничего не выражающий голос брата. Он безучастный и апатичный, подумала она. Он ядовитый, похлеще яда того же пресловутого Ушари, которого хочется каждую ночь проклинать, но и Кион долго ждать себя не заставлял. Будто не слыша возмущенных воплей Зазу, скачущего вокруг и убеждающего в чём-то, он круто обернулся к сестре и приблизил свою морду прямо к её, чтобы она могла видеть, лицезреть этот ужасный шрам. И Киаре, конечно, страшно, когда их лбы соприкасались, а на себе она словила льдистый взгляд близнеца, в котором разрушительным вихрем сквозило исступление.        — А ты больше не ребёнок, так что будь добра, перестань верить в эту чушь о Круге Жизни.        — Это не…        — Это именно чушь. То, что все так восхваляли — глупая сказка, не имеющая ничего общего с реальностью, — Кион, тряхнув алыми ворсинками гривы, что обрамляли почти всё тело, скалился и презрительно поглядывал на траву под лапами. — Родители говорили, что когда мы умираем, наше тело становится травой, которую поедают антилопы. И ты правда веришь, что на тебя оттуда смотрят львы? Нашу плоть жрут черви, оставляя от нас кости, которую потом подбирают падальщики.        — Вы не можете брать и рушить всё, что строилось Вашими предками, так что будьте добры проследить за своим длинным языком, — птица-носорог, видя горящие запальчивостью глаза льва, спешил ретироваться и взлетел на плечо Киары.        — Как же смешно иногда, глядя на всё это, — подавив едкий смешок, лев закатил янтарно-каштановые очи и несильно взрыхлил выпущенными когтями землю: явный показатель его задумчивости. — Знаешь, меня всегда так смешил тот факт, что все вокруг и правда верят во всё это. Вы все думаете, что парнокопытные рады отдать нам свои жизни на охоте, потому что это всё Круг Жизни, так ведь? О нет, какой идиот придумал это?!        Кион в буквальном смысле слова сплюнул эти реплики ей под лапы.        — Запомни одну вещь: в природе выживают лишь сильнейшие. Не имеешь когтей, клыков и сил — проиграешь и будешь убит. Никто из травоядных не рад, что мы набиваем наши желудки плотью их родных только потому, что после нашей же смерти они… Кхм… — лев поморщился, пытаясь подобрать самое подходящее словосочетание, — будут жрать нашу плоть, которая станет травой. Поверь, нет. Им больно терять родных так же, как, к примеру, было больно Симбе в своё время потерять отца, но у них просто нет выбора и они не могут что-либо сказать.        — Для чего ты вообще начал разговор о Круге Жизни? — хмурясь, львица натянула гримасу негодования и взирала на брата уже как на нашкодившего подданного, который срочно должен был отчитаться перед ней.        — Потому что я знал, какой случай ты захочешь напомнить мне, чтобы меня и дальше грызла давно покинувшая совесть.        Киаре в этот момент казалось, что кто-то не просто прошелся по её могиле, а устроил на ней самую настоящую головокружительную ассамблею во время не столь впечатлительного раута. Она с горечью посмотрела на левое плечо Киона. Пустое, как и его душа.        — Ты убил их.        Приопустив потяжелевшие и словно залитые свинцом веки, он согнул косматую бровь в немом вопросе, якобы не понимая, о чём шла речь, хотя Киара знала: он знал всё, и даже больше.        — Ты убил их всех.        — Что ж, того потребовали обстоятельства, Ваше Величество. Медоед оказался слишком надоедливым. Сам напросился: не надо было мне на ухо орать и вечно выкрикивать свою дурацкую фразу, а остальные… — Кион хмыкнул, откинув падающую на морду челку. Ни грамма сочувствия, — остальные провинились не меньше, поддержав его.        — И что же будешь делать дальше? — Киара хотела смеяться и плакать одновременно, разразившись истерическим смехом сквозь слёзы всех размеров и не понимать, как можно было всё это чувствовать в одно и то же время. — Что ты сделаешь? Попробуешь убить меня так же, как и Скар убил Муфасу?        — Я никогда не был и не буду сторонником Скара, но светлая дорога — это не моё и я не хочу более по ней ступать. Тьма, как я узнал недавно, очень красивая вещь, королева, и я бы хотел пойти за ней.        Где-то там, где горизонт был укрыт травой, возможно, и скрывается эта самая тьма. Королева этого точно не знала, но догадывалась, когда брат пошел по направлению к ней.        — Куда же ты уходишь, младший братец? — львица скрывала слёзы, пыталась побороть их и не позволить плотине рухнуть раньше времени. Не время. Сейчас не то время, чтобы позволять чувствам бежать впереди неё.        — Сам не знаю, — беззаботно пожав плечами, Кион, не оборачиваясь, безмятежно шел по направлению туда, где, возможно, он найдет то, что искал столько времени. — Возможно, исчезну из мира сего. Возможно, найду то, что искал, а возможно, вернусь, чтобы история с нашими дедушками повторилась вновь. Посмотрим, как распорядится судьба, королева.        Когда родной брат без всяких раздумий и сомнений повернулся спиной к свету и пошел навстречу тьме, всевозможные надежды Киары, которые она возлагала всё это время на него, мгновенно угасли, не оставив и следа. На лапах у неё осталась лишь горсть пепла, которая никогда не станет жизнью.