сети слов

apoptose – berkanas traum

Тракт вьется спасительной лентой между островками леса до тех пор, пока седьмая по счету деревня не остается за спиной. Там тропа редеет у последнего дома и исчезает прямо за околицей. Из лесу тянет удушливым запахом полыни. Цумуги в своих многослойных одеждах резко отдаляется, теряется в бесконечном зеленом мареве, словно его тут и не было вовсе. Нацуме ощущает себя так, словно снова проходит экзамены в Гильдию. В карманах, за поясом, на руках все звенит, гудит и горит. Цепь на шее натягивается до предела. Тянет к земле. Это предупреждение. Даже люди опасались заходить далеко в лес, бродили только по окраинам, несмотря на то, что всегда почитали правила и границы его жителей. Ведьмакам Гильдии было смертельно опасно даже ступать на чуждую местность. Лес – территория ведьм. Он ведет разговор на равных исключительно с ними. Все то время, пока они пытаются выйти к тракту, у Нацуме в голове крутится вопрос о том, действительно ли Цумуги умеет колдовать. Он спотыкается о каждую вторую-третью коряжку, корни и пни, постоянно попадается в гостеприимно распахнутые объятья паутин и колючие лапы елок. За частотой собственных вздохов Нацуме не замечает, как в карманах, наконец, перестает звенеть. Ведьмаки столетиями истребляли ведьм. Нацуме шагает практически молча под ломкий хруст листвы и иголок, потому что у Цумуги на его слово откуда-то находится целый ворох собственных. Его буквы путаются в сетях ветвей до того, как доходят до осознанного их принятия. Словно паутину плетет. Амулет в правом кармане пульсирует и отдает привычным теплом, колба с огонь-травой – мерно перекатывается в левом. В лесу сыро. Нацуме наглядно ежится и не вынимает рук из карманов дорожного плаща. Ведьмы столетиями убивали ведьмаков. В каждой руке у Нацуме по малиново-красному отсвету, мир вокруг, конечно, виден не так хорошо, как днем, а ладони все в черных крошках, но это все же лучше, чем ничего. Цумуги смотрит на него так, будто он, по меньшей мере, планету с орбиты сдвинул. – Спичка и порошок из мешка, – поясняет. В чужих глазах маленькие костерки рассыпаются на крапинки лесных светлячков. Когда зеленый полог закрывает небо целиком, без просветов, шагов Цумуги становится практически не слышно в темноте, он уже не смотрит под ноги и по сторонам. Нацуме, наоборот, не слышит и не видит ничего: наступает с опаской, несколько раз встречается лбом с вековыми деревьями, ударяется о высокие и мокрые от выпавшей росы пни. Тишина так плотно смыкается где-то над головой, что он все острее ощущает потребность в звуках. Однако этот глупый спор явно затянулся. – Но вы, ведьмаки, же все это подсчитываете, создаете, продумываете... а у нас оно просто есть с рождения. Мысль назойливо вертится в голове, крутится по спирали времени, Нацуме сжимает губы и до зуда в переносице прикусывает язык. Учитель наказал быть осторожнее со словами. Многолетнюю вражду стоило прекратить. Цумуги появляется где-то сбоку, мимолетно прикасается к плечу, локтю, спине. Руки с ломкими пальцами. Внезапно из пустоты возникает стрекот цикад, щебет птиц и шум подземных вод, все звуки натягиваются, как струны, опутывают небесный свод и уходят в камни. В лоб ударяет поток теплого воздуха, но Нацуме готов поклясться, что Цумуги не приближался к нему ближе положенного. Нити, нити, нити, нити, нити… Собственная голова представляется клубком. – Ты дурак. – Вырвалось не вопросительно, как планировалось изначально, а утвердительно, потому что вокруг головы резко стянулся стальной обруч, а грудную клетку обожгло так неожиданно, что Нацуме потерял ориентацию в пространстве. Амулет на цепи полыхал, освещая лес гораздо лучше угасших в воздухе отсветов. Вокруг суетились. – Извини, я думал... у тебя было такое лицо, будто ты хочешь сказать что-то важное! Нацуме почти никогда никого не бил, но тут ударить попутчика очень хотелось, во-первых, в ушах до сих пор противно звенело, во-вторых, он нарушил договор об использовании средств друг против друга, в-третьих, он использовал его из-за такой чуши. В глазах Цумуги судорожно прыгали рубиновые отсветы, а сам он выглядел таким испуганным, словно это в агонии билось его раздробившееся сердце. Оставалось только выдохнуть. – Ты идиот, – губы Цумуги дрогнули, словно он что-то хотел сказать, но не решился, – и ты не из касты бойцов. Медленно, с головой накрывало ощущение пустоты, внутри что-то грохнуло, кольнуло, мир внезапно накренился, встал на дыбы. Гильдии подложили утку вместо кота в мешке. Прекращение многолетней вражды. Никаких конфликтов. Инициатива со стороны Собрания. Утка была жертвенной, все прошло так, как должно было пройти, как было задумано Главой Собрания. Они идут по общему заданию, на запад, где в последний раз видели выводок ядовитых драконов. Без боевых начал. Мир плавно скользнул обратно, а Цумуги оказался где-то под боком, крепко держащий за локоть и возвышающийся на целую голову. Нацуме поспешно закрыл рот. – Эйчи бы не стал отправлять кого-то на смерть. – Цумуги, до этого избегающий зрительного контакта, смотрел прямо и цепко. Его сердце билось ровно. – То есть, – он снова смешался, – он не такой человек, уверен. Он просто... не стал бы этого делать. Задание было выполнено без серьезных потерь, и Цумуги во второй раз появился у ворот Гильдии спустя два месяца. После того, как произошло обрушение, от здания остались только нижние этажи и левая половина, многие говорили, что на верхних этажах кто-то стянул измерения и вырвал то, что принадлежало им. Никто не погиб. После того, как произошло обрушение, Шу сказал, что во всем виноват один человек, и больше не выходил из Театра. Цумуги без эмблемы и герба на одеждах, среди развалин и сколотых мощеных дорог выделялся аляповатым пятном. Его губы находились в постоянном движении, но даже в гнетущей тишине слов не было слышно, они в случайном порядке оседали на поверхности стен. У Цумуги, как у глав Гильдии, было абсолютно пустое лицо.